И последнее, что волновало нашу добродетельную даму, это возможная огласка. По словам модистки, она приняла все необходимые меры, чтобы исключить такую вероятность самым надежным образом. По договоренности с кавалером, встреча будет происходить в темной комнате и в полном молчании, так что никто из них не узнает, в чьих объятиях обрел счастье любви.

Да, модистка выразилась именно так, и для дамы этот неуместно высокий слог, как ни странно, послужил залогом пристойности грядущего приключения.

Посмотрев на часы, модистка заметила, что кавалер должен прибыть с минуты на минуту, поэтому ей лучше всего сейчас же отправиться в нужную комнату, раздеться и погасить свечу.

Дама так и сделала. Через минуту-другую в салон явился ожидаемый кавалер.

Вот здесь нужно отдать должное отчаянной дерзости модистки. Дело в том, что господин X, супруг мадам, которая в это время готовилась к свиданию, вот уже несколько лет подряд пользовался ее услугами, и, надо сказать, у него не было оснований для недовольства сводней, поставлявшей воистину первоклассный товар. Как-то она устроила ему незабываемое свидание с негритянкой, а совсем недавно благодаря ей он вкусил прелесть сношения с дочерью гаитянского вождя. Очередной его заказ был более сложен в исполнении, по крайней мере, учитывая возможности именно этой модистки: требовалась молодая особа королевской крови, то есть член семьи Людовика XIV — ни больше ни меньше!

И каналья модистка обещает ему решить задачу, но, разумеется, за особую плату и при особых условиях, самым надежным образом исключающих огласку этой опасной авантюры. Господин X, сгорающий от нетерпеливого желания поиметь особу королевской крови, принимает все условия сводни, и вот он приходит сейчас в салон, где ему уже уготовано обладание собственной женой, да еще и за баснословную плату, значительно превышающую ее долг модистке.

Он спешит в указанную комнату, входит, раздевается в полной темноте и, слыша чье-то прерывистое дыхание, приближается к невидимке, торопливо ощупывает ее и, убедившись в аристократической утонченности форм ее упругого тела, начинает властно овладевать им во всех возможных позах и всеми возможными способами, включающими так называемый французский и так называемый итальянский.

Примерно через час он оделся, поцеловал в темноте руку дамы, вышел из комнаты, затем направился в кабинет хозяйки салона, щедро расплатился с ней и, весело посвистывая, вышел на улицу. Через полчаса покинула салон и его супруга, переполненная новыми для себя впечатлениями и так же радуясь солнцу и весне.

А вечером, за ужином, ее супруг, как, впрочем, многие из мужчин после недавнего акта измены, решив как-то загладить ощущение греха, проговорил:

— Как я догадываюсь, у вас, дорогая, накопились неоплаченные счета за наряды. Я готов их оплатить…

Рассказчик был награжден шквалом аплодисментов.

— Мой рассказ о превратностях любви, — сказала Анжелика, — будет всего лишь вольным изложением нескольких страниц старинного фолианта из тулузской библиотеки графа де Пейрака. Мы с мужем не раз обсуждали этот эпизод древней истории, поражаясь тому, сколь велики могут быть различия между общепринятым мифом и суровой реальностью…

После трагической смерти Гая Юлия Цезаря Римом начал править триумвират, состоящий из Марка Антония, соратника погибшего императора, Октавиана, приемного сына Юлия и его формального наследника, а также консула Лепида.

Октавиан, который был впоследствии назван Октавианом Августом и даже «Божественным Августом», одного из триумвиров, Лепида, вскоре отправил в пожизненное изгнание, а Марк Антоний, согласно распределению полномочий, отбыл в Александрию, чтобы оттуда управлять восточными провинциями державы. Сам же Октавиан взялся управлять западными провинциями непосредственно из Рима, где он уверенно двигался к единоличной императорской власти.

В Рим постоянно доносились интригующие подробности жизни Марка Антония на Востоке: изысканные оргии в Афинах, пышные празднества в Эфесе, щедрые подношения местных царьков и пикантные приключения с их августейшими супругами, богатство, роскошь, истинно восточная нега… Но самое сильное впечатление, без сомнения, оставляли донесения о бурном романе Антония с египетской царицей Клеопатрой.

Ей в ту пору было лет 27–28, и она только вступила в пору женской зрелости, буквально сводя с ума всех, кто имел неосторожность приблизиться к ней на расстояние полета стрелы из тугого африканского лука…

Антоний, приблизившись, потерял голову, забыл обо всех своих честолюбивых планах, устремлениях, о своих обязанностях наместника восточных провинций, о своем войске в конце концов. Казалось, будто бы какой-то мифический странник оказался на острове, где красавица-волшебница очаровывает его и заставляет забыть всю предыдущую жизнь.

Как известно, Юлий Цезарь в свое время тоже был увлечен ею и признал своим наследником рожденного ею сына, но его увлечение все же имело разумные пределы… Правда, ей тогда было лет семнадцать, и она, наверное, еще не стала такой искусной обольстительницей, как при Антонии…

Впрочем, Цезарь — это Цезарь, а вот Антоний — всего лишь Антоний, хоть он и был знаменитым полководцем до того времени как встретил Клеопатру.

И все же Октавиан видел в нем серьезного противника, с которым нужно считаться, пока не возникнет ситуация, когда можно будет покончить с ним одним ударом.

И такая ситуация не заставила себя долго ждать. Второго сентября 31 года до Рождества Христова между ними начались военные действия на суше и на море. При мысе Акции у берегов Африки состоялось морское сражение, которое можно назвать не иначе как фарсом на тему превратностей любви.

Представьте себе решающий момент сражения, когда закованные в броню тяжелые корабли Антония, разбросав, как щенков, суденышки Октавиана, перестраиваются для завершающего удара, и в этот самый момент шестьдесят кораблей Клеопатры неожиданно оставляют сражение!

Что же предпринимает Антоний?

Увидев бегство своей возлюбленной, он пересаживается на легкую галеру и мчится ей вдогонку, бросив свой флот на произвол судьбы!

Но и это еще не все. Он бросил на произвол судьбы и свои сухопутные войска, а это ведь ни много ни мало — девятнадцать легионов и двадцать тысяч копий отборной конницы.

После этого Антоний бесцельно скитается по пустыне в сопровождении небольшой группы своих приближенных, затем возвращается в Александрию, куда то и дело приходят известия о разгроме его легионов и о переходе самых надежных союзников на сторону Октавиана.

Антоний пытается забыться в разнузданных оргиях, но ни одна оргия никогда не была способна изменить действительное положение вещей.

Когда Александрию осадили войска Октавиана, на его сторону перешли и войска Клеопатры, и остатки войск Антония, который не нашел ничего лучшего, чем бегать по городу с мечом в руке и орать, что во всем виновата предавшая его Клеопатра. Узнав об этом, Клеопатра укрылась в усыпальнице близ храма Изиды. Она посылает к Антонию гонца с сообщением о своей смерти.

После этого Антоний приходит в свой дворец и решает наложить на себя руки. Скорее всего в основе такого решения была не скорбь по Клеопатре, а осознание того, что с ним сделает Октавиан, солдаты которого уже начали грабить город.

Он приказывает рабу исполнить последний долг по отношению к своему господину — заколоть его. Раб берет в руки меч, но вместо того, чтобы вонзить его в Антония, убивает сам себя. «А! — восклицает Антоний. — Он показал мне пример!» И вонзает меч себе в живот, но как-то неудачно. Он просит вошедших рабов прикончить его, но те убегают прочь. И тут в ходе этого кровавого фарса возникает некий Диомед, секретарь Клеопатры, с предписанием доставить мертвое тело Антония в усыпальницу, где нашла приют его госпожа. Умирающего переносят туда.

Клеопатра в отчаянии. Она падает на окровавленное тело, бьется в истерике, молит Антония о прощении. Тот прощает ее и, выпив вина, умирает.