Она подала голос из темного угла слева: – Совершенство, о Бессмертный!
«Одиночество и безумие – естественные сожители». – Ничто не совершенно, Пернатая Ведьма. Оглядись вокруг – разве это не очевидно? Судороги разрушения…
– Вода высоко поднялась, – бросила она пренебрежительно. – Треть излюбленных мной проходов скрылась под водой. Но все древние свитки, книги и таблички я спасла. Я спасла всё!
«Под водой». Что-то его встревожило – не очевидная мысль о разрушении, а что-то… что-то иное.
– Имена, – продолжала ведьма. – Чтобы освобождать. И сковывать. О, у нас будет много слуг, Бессмертный. Очень много.
– Я видел, – сказал бог, – трещины во льду. Потоки талой воды. Тюрьма великого морского демона разрушается. Мы не можем надеяться удержать в повиновении подобную тварь. Когда она вырвется, случится катастрофа. Конечно, если не вернется Джагута, чтобы исправить ритуал. Но, в любом случае, я не верю, что Маэл позволит ему убежать, не говоря о большем.
– Тебе придется его остановить! – прошипела ведьма.
– Почему?
– Потому что я хочу этого демона!
– Я уже сказал: нельзя надеяться…
– Я смогу! Я знаю имена! Все имена!
Он уставился на нее: – Тебе нужен весь пантеон, Пернатая Ведьма? Одного подкаблучного бога уже недостаточно?
Она засмеялась; он расслышал, как поблизости что-то плеснуло. – Море помнит. Каждое течение. Каждую волну. Море, о Бессмертный, помнит про берег.
– Что… что это значит?
Пернатая Ведьма засмеялась снова: – Совершенство. Этой ночью я навещу Удинааса. Во сне. Утром он будет моим. Нашим.
– Заброшенная тобой сеть слишком слаба, – возразил Странник. – Ты растянула ее сверх всякого разумного предела, и она порвется.
– Я знаю, как использовать твою силу, – ответила она. – Лучше, чем знаешь ты сам. Потому что мы, смертные, понимаем кое-что лучше вашего рода.
– А именно? – удивился Странник.
– Например, что поклонение является оружием.
Эти сухие слова отразились в боге холодной дрожью.
«Ах, бедный Удинаас…»
– Теперь уходи, – сказала она. – Ты знаешь, что нужно делать.
«Знаю? Ну… да. Подталкивать. Это я умею лучше всех».
Жезл громко треснул по виску Танала Ятванара, отчего за глазами вспыхнули звезды; он пошатнулся, опустился на колено. Хлынула кровь. Возвышавшийся над ним Карос Инвиктад доверительно произнес: – Советую тебе в следующий раз, когда возникнет искушение рассказать агентам канцлера о моих делах, хорошенько подумать. Потому что в следующий раз, Ятванар, я увижу тебя умирающим. Причем умирающим самым неприятным образом.
Танал смотрел на кровь, падающую на грязный пол и застывающую продолговатыми каплями. В виске стучало; он пощупал пальцами и понял, что кусок оторванной кожи свисает почти до щеки. Глаз, что на стороне удара, фокусируется и расфокусируется в такт пульсу тупой боли. Он ощущал слабость, уязвимость. Он чувствовал себя ребенком среди взрослых с суровыми лицами. – Блюститель, – сказал он с дрожью в голосе, – я никому не говорил.
– Солги еще раз – и я не буду так милосерден. Солги еще раз, и дыхание лживых слов станет твоим последним вздохом.
Танал облизал губы. Что он мог сделать? – Простите, Блюститель. Больше никогда. Клянусь.
– Вон отсюда. И пришли слугу убрать все, что ты тут оставил.
Танал Ятванар поспешил прочь на полусогнутых. Его тошнило, горло спазматически сжалось вокруг кома блевотины.
«Я ничего не сделал. Ничего, чтобы заслужить подобное. Паранойя Инвиктада привела его в бездну безумия. Пусть он стал сильнее. Вообразите – угрожал жизни Канцлера в его же конторе!» Конечно, это всего лишь версия, изложенная самим Блюстителем. Но Танал лично видел яркий блеск торжества в глазах Инвиктада, едва вернувшегося после визита в Вечную Резиденцию.
«Это зашло слишком далеко. Все это».
Сражаясь с головокружением, Танал пошел на поиски целителя. Так много предстоит сегодня сделать! Ожидается арест; разбит у него череп или нет, а приказы Кароса Инвиктада следует исполнить в точности. Да, это будет день торжества. Для Истых Патриотов. Для великой Империи Летера.
Ослабнет напряжение, постоянное беспокойство, охватившее народ не только в Летерасе, но по всей империи. Слишком много темных слушков о битвах и перенесенных в них поражениях. Неудобства, вызванные нехваткой монеты, странное исчезновение чернорабочих, рассказы о знатных семьях, впавших в пучину Задолженности. Шепотки насчет громадных состояний, зашатавшихся словно деревья с подгнившими корнями. Да, нужны героические деяния; и нынешний день будет отмечен одним из них. Карос Инвиктад отыскал крупнейшего в истории изменника, а он, Танал Ятванар, произведет его арест. «Эту подробность узнают все. Мое имя, главное в изложении событий дня. Уж я позабочусь…
Карос Инвиктад – не единственный человек, жаждущий и умеющий пожинать славу».
У древних городов много тайн. Обычный горожанин торопливо рождается, живет и умирает в полнейшем невежестве. Странник знал, что давно привык презирать человечество, этот смертный шлак, именующий слепоту видением, незнание пониманием, а заблуждение верой. Он достаточно часто наблюдал, как человек, покидая детство и все его чудесные возможности, добровольно ограничивает себя. Как будто существование требует принести с жертву свободу мечты и смелость амбиций, требующуюся для достижения этой мечты. Как будто наложенные на себя ограничения не служат оправданию неудач, но являются добродетелями в дополнение к блаженному чувству собственной правоты и самолюбованию флагелланта.
О, но поглядите на него самого, здесь и сейчас. Поглядите, что именно он собирается сделать. Он использует тайны древнего города, причем ради весьма коварной цели. Но разве он не бог? Разве это не его владения? Если все здесь существующее нельзя использовать во благо и во зло – зачем оно вообще нужно?
Он проходил сквозь призрачные стены и ушедшие в землю уровни, замечая мельком (ибо был не в том настроении, чтобы размышлять) тайные, почти незримые структуры и схемы – россыпь деталей, имеющих значение, но чужеродных, принадлежащих чему-то, затерянному в мертвых веках давно сгинувшего прошлого.
Однако влияние их не исчезает, хотя разум мало кого из смертных способен уловить эти влияния – как не способен увидеть идущего среди них Странника – идущего незримо, оставляющего за собой едва ли чувство холодного ветерка, заползающего за воротник. Он продолжал путь, обращая внимание лишь на необходимые детали.
Наконец он встал, достигнув цели путешествия. Перед ним стена имения. Принадлежавшего никому иному, как покойному Геруну Эберикту. Особняк заброшен, права собственности завязли, словно посреди болота, в клубке судебных исков, которым не видно конца. Герун, кажется, унес все богатства в могилу – загадка, не перестававшая занимать Странника.
Подошва массивного главного здания установлена поперек давно стершихся линий более старой структуры, некогда лежавшей посреди трех водных артерий: двух искусственных проток и ручья, исходящего из глубоких артезианских скважин, которые, в свою очередь, берут холодную, темную воду из-под слоев ила и лежащей под ними толстой известняковой плиты.
Эти каналы имеют особое назначение, как и то, что на четвертой стороне под улицей (проходившей здесь семь тысяч лет назад) лежит тоннель из обожженной глины. По нему, отдельно от прочих потоков, протекала вода из глубин реки. На все четыре стороны – драгоценная животворящая кровь Старшего Бога, которому поклонялись в простиравшемся на этом месте храме.
Эберикту следовало бы знать об этом факте. Здесь любой наемный провидец легко предсказал бы его гибель в руках великана – полукровки. Вовсе не случайно, что существа тартенальской крови тянутся к Маэлу, даже сейчас – они слышат едва различимый шепот инстинкта, говорящий, что именно у воды был выкован первый союз Имассов и Тартеналов – а точнее, Тоблакаев. После заключения союза те из великанов, что пожелали сохранить чистую кровь, пересекли океаны и совершили Великие Высадки на берега этого и других материков. Первопроходцы, что приплыли сюда, стали впоследствии злобными, алчными богами Тартеналов.
