Они весьма ретиво выполнили его просьбу. Путь вдруг оказался свободным. Арбэт двинулся дальше.

«Они устроят Врегеру неприятности – не след привлекать внимание Эдур – но не убьют, это точно. За ссаки на двери не платят жизнью, даже жизнью дурака». Эдур скоро уедут по каким-то своим делам, и он не столкнется с ними…

А это что? Кони на тракте, скачут галопом. Бранясь себе под нос, старый Горбун Арбэт побрел на обочину и встал.

«Еще один клятый отряд. На этот раз летерийцы».

Ехавшая впереди начальница осадила коня рядом сАрбэтом, за ней, повинуясь команде, замедлил движение весь отряд. Подъехав, она крикнула: – Вы, господин – там впереди деревня?

– Да, – отвечал Арбэт, – хотя за место в гостинице вам придется сражаться.

– Как это? – спросила она, проезжая мимо него.

– Там ночуют какие-то Эдур.

Услышав это, офицер натянула поводья, подняла руку, приказывая воинам остановиться. Склонилась в седле, вперяя в него мрачный взор из-под низкого шлема. – Тисте Эдур?

– Точно, они самые.

– И что им там надо?

Он не успел ответить, как один из солдат сказал: – Атрипреда, впереди что-то горит. Можно разглядеть огонь и дымом пахнет.

– Это мое жилище, – объяснил Арбэт. – Случайность. Пожар не распространится, уверяю вас. Эдур не при чем, – добавил он. – Просто проезжали здесь.

Атрипреда тихо выругалась. – Ты Тартенал?

– По большей части.

– Можешь придумать, где бы нам заночевать? Поблизости, но не на самой дороге.

Арбэт покосился на нее: – Не на дороге? Так далеко, чтобы ваше уединение не нарушали, верно?

Женщина кивнула.

Арбэт почесал кустистую щетину на подбородке. – Сорок или немного больше шагов по дороге, потом направо. Пробейтесь через поросль, выйдите к старому саду. За ним покинутая усадьба – на амбаре еще есть крыша, хотя от дождя не сильно защитит. Там и колодец есть. Вполне сносно.

– Так близко – и никто не занял строения?

Арбэт ухмыльнулся: – Видите ли, они стоят по ветру от моей хижины.

– Не поняла.

Улыбка расплылась до ушей. – Мы, местные, любим подшутить над чужаками. Не обращайте внимания. Сегодня ночью дым пожарища окурит вас, отгонит комаров.

Он понял, что офицер подумывает, стоит ли разбираться в его словах; но тут лошадь замотала головой, и женщина натянула поводья. – Спасибо, Тартенал. Будь осторожен в пути.

– И вы, Атрипреда.

Они поскакали; Арбэт переждал на обочине, пока не пройдет весь отряд.

«Осторожность в пути. Думаю, я в безопасности. Нет таких происшествий, с которыми я не смогу справиться.

Нет, это цель путешествия заставляет коленки стучать друг о дружку, как два черепа в мешке».

Хорошо лежать на животе, опустив голову в люк и пялясь вниз. В комнате беспорядок, но странно уютный и гостеприимный. Да, он знает художников, дорого заплативших бы за такую сцену. Десять куриц бродят, то и дело разлетаясь с пути неуклюжего Аблалы. Великан шагает взад и вперед. Ученая Джанат сидит, прислоняясь к стене, и зачем-то катает цыпленка между ладоней, прежде чем ощипать перья в джутовый мешок, который отныне станет служить подушкой. Да, вот доказательство, что академики не знают ничего о том, о чем действительно следует знать. Не стоит и упоминать о том, что Багг не вполне преуспел в извлечении щепочек страха из ее разума. Наконец, сам Багг – скорчился у очага, помешивает когтистой куриной лапой в горшке с куриным супом. Теол готов согласиться, что эта деталь придает сцене оттенок мрачного юмора. Как и исходящее от доблестного лакея монотонное бурчание.

Ну да, домохозяйство может похвастаться обилием пищи, являя доказательство посетившей их полосы удачи. Громадная капабара из канала две недели назад, а теперь и списанные курицы – их окончательно списывают здесь одну за другой, повинуясь неумолимому бурчанию желудка. Нет, двух… трех желудков. Или даже четырех – если считать, что у Аблалы один желудок. Как знать? Могла бы подсказать Селаш – она обработала множество тел, и снаружи и внутри. В телах Тартеналов больше органов, чем в обычных людях. Увы, на мозги это не распространяется.

Аблалу Сани снова снедает какая-то бесформенная тревога. Может, влюбился, или устрашен любовью. Полукровка живет в мире тревог, что удивительно, если подумать. Если подумать еще, неоспоримое достоинство между ног собирает сонм поклонниц, зажигает женские глаза светом обладания, жадности, завистливого соперничества – короче говоря, всех страстей, характерных для жриц. Увы, они поклонялись не той части, какой следовало. Беспокойный разум Аблалы требует любви к нему как таковому.

К сожалению, это превращает великана в полного идиота.

– Аблала, – сказал склонившийся над горшком Багг, – погляди вверх, если не против, и убедись, что смотрящие на нас глазки – бусинки принадлежат хозяину. Если это так, позови его вниз, на ужин.

Аблала был очень высоким, так что обращенные вверх, скошенные от усилия разглядеть Теола глаза оказались в пределах досягаемости. Улыбнувшись и похлопав великана по голове, Теол сказал: – Друг мой, отойди, если можешь, на один шаг от ненадежной так называемой лестницы – я сознательно употребил такое слово, чтобы указать на недостаточность усилий моего слуги по починке – дабы я мог начать спуск в манере, подобающей моему положению.

– Что?

– Уйди с дороги, дубина!

Аблала с ворчанием присел и отодвинулся. – Почему он такой дурной? – простонал он, тыкая в Теола пальцем. – Мир подходит к концу, а он разве заботится? Нет. Не заботится. А надо. Конец света. А он что?

Теол начал нашаривать ногой верхнюю ступеньку. – Красноречивый Аблала Сани, как нам уследить течение твоих дум? Я в отчаянии. – Он завис в люке, опуская ногу все ниже.

Багг отозвался: – Если учесть зрелище, которое вы нам показываете, хозяин – «отчаяние» кажется подходящим словом. Джанат, лучше вам отвернуться.

– Слишком поздно, – сказала женщина. – К моему ужасу.

– Я живу в обществе вуайеристов! – Теол наконец нашел ступеньку и начал спускаться.

– А я думал, это куры, – сказал Аблала.

Пронзительный птичий крик оборвался жутким хрустом.

– Ох.

Багг начал ругаться: – Проклятие тебе, Сани! Эту ешь сам. И готовь тоже.

– Она под ногу попалась! Построил бы еще комнат, Багг, и ничего такого не было бы.

– А ты шагал бы снаружи, на улице. Еще лучше, чтобы ты перестал беспокоиться насчет всего сразу – и приносить тревоги сюда – и приходить к ужину – и…

– Ну, ну, – вмешался Теол, становясь на пол и поправляя одеяло. – Нервы совсем никуда не годятся. Воздух в доме спертый, мозги у Аблалы упертые, не пошел бы он к…

– Хозяин! Он всего лишь курицу раздавил!

– Нет, эту… вуаеру, – возразил Аблала.

– … черту! – договорил Теол.

– Думаю, пришло время умягчения, Теол, – сказала Джанат. – Хочу напомнить: у тебя к нему особый талант. Иначе тебя давно бы приперли к стенке.

– Эй, – закричал Аблала, – где мне этим заняться?

– Чем этим?

– Меня это, приперло. Где бы… того.

– На складе, – сказал Теол, толкая великана к двери. Хотя безуспешно. – Аблала, ты идешь назад на склад, тот, что у стока. Используй ветки окопника – он лежит в куче мусора – а потом помой руки в корыте.

Великан с довольным видом направился вдаль по улице.

Теол повернулся и посмотрел на Багга. – Ладно. Помолчим в память об убиенной курице.

Багг потер лоб, прислонился к стене, вздохнул: – Извините. Я не привык к такой… толпе.

– Что меня поражает, – пробормотал Теол, изучавший еще живых куриц, – так полнейшее их равнодушие. Просто ходят вокруг убитой сестры…

– Погодите немного – они ее исклюют в клочья, – ответил Багг, поднимая трупик. – Лично я предпочитаю равнодушие. – Подняв искореженную тушку, он нахмурился, видя свернутую шею: – Покой смерти, свойственный всему сущему. Или почти всему. – Он потряс головой и швырнул мертвую птицу на пол перед Джанат. – Еще перышки, академик.