Серьезный промах Соколова в важнейшем пункте, то есть в определении места погребения, которому он без преувеличения уделил главное внимание в процессе своего следствия, неизбежно ставил под сомнение и все остальные его выводы. Сторонники Соколова в монархической эмигрантской среде это понимали: не случайно открытие Гелия Рябова вместо естественной радости вызвало в монархических кругах брюзжание, скепсис и многочисленные требования «проверок».

…Но я, кажется, пока не объяснил, почему публикации Гелия Рябова, открывшего неизвестную царскую могилу, а вслед за ним отрывки из книги драматурга

Эд. Радзинского, опубликовавшего в «Огоньке» несколько важнейших новых источников по истории цареубийства, заставили меня заново переработать мою рукопись.

Опираясь на следственные документы, я составил собственную гипотезу о том, как именно протекало преступление и кто в нем участвовал. Она не совпадала ни с версией Соколова, ни с опровержением ее у Бруцкуса. Неожиданно в печати появились новые документы, которые ее полностью подтвердили. Но, согласитесь, странным казалось теперь опубликовать в качестве гипотетических такие сюжеты, что были уже подтверждены независимыми источниками. Мне, однако, жалко было вот так взять и выбросить из текста все свои «вычисления истины», тем более, что множество эпизодов, имен, фактов пока еще не были достоверно установлены даже с помощью новых публикаций. А вдруг где-нибудь хранятся, в провинциальных или частных архивах, совсем новые документы, могущие подтвердить или, наоборот, опровергнуть умственные выкладки, сочинявшиеся в далекой от Екатеринбурга и Москвы иерусалимской квартире?

И я решил сделать именно то, что читатель найдет ниже: сначала показать ему, как по проговоркам на допросах, по осколкам шифровок вычислялись автором этой книги скрытые от обычного взора детали потаенного преступления, а потом цитировать подтверждающие мои предположения новые документы.

Закончив это длинное предуведомление, познакомившее читателя с исторической борьбой вокруг давнего преступления, с автором книги, его союзниками и оппонентами, с мотивами его действий, – приступаю далее непосредственно к сюжету исследования.

Мифы окружают не только само преступление, но и следствие.

Вот, например, как описал следствие профессор Пайпс, которого я сам называл лучшим знатоком общей истории России:

«Первые несколько месяцев были упущены, так как следователи не прилагали никаких серьезных усилий в расследовании событий. В январе 1919 г. адмирал Колчак, объявивший себя к тому времени Верховным правителем России, передал руководство следствием генералу М. К. Дитерихсу. Последний был некомпетентен в делах судопроизводства, и в феврале на его место был назначен адвокат из Сибири Николай Соколов. Следующие два года Соколов полностью посвятил себя работе, без устали допрашивая свидетелей и выискивая любые вещественные доказательства и всякого рода сведения, могущие пролить свет на происшедшие события».

Здесь перепутано все, что только можно перепутать!

Разумеется, Колчак не передал ведение следствия Дитерихсу – именно потому, что тот являлся некомпетентным в делах судопроизводства. Следствием занимались юристы. Генералу же поручили то, что называется «политическим курированием».

Николай Соколов заменил не генерала, а выпихнул из дела предыдущего юриста-следователя, показавшегося тогда неудобным для «политических инстанций», – ситуация в принципе хорошо знакомая советским людям.

Кстати, был он в прошлом вовсе не «адвокатом из Сибири», а напротив, следователем по особо важным делам из европейской части страны (из Пензы).

Занимался следствием не «следующие два года», а неполный год в России (с февраля и до конца 1919 года, когда армию Колчака практически вытеснили из России), а за границей опять-таки не два года, а до самой смерти, приключившейся пять лет спустя от разрыва сердца во Франции (23 ноября 1924 года).

Меня не следует подозревать в придирках по мелочам: я бы не упоминал о них вовсе, если бы не ошибка, сделанная Пайпсом в начальной фразе цитаты, – об «упущенном следователями времени», о том, что первые следователи не прилагали серьезных усилий в противовес старательному Соколову.

Против этой легенды, лишь изложенной, но отнюдь не сочиненной Пайпсом, выступал еще в 20-х годах Борис Бруцкус. Он единственный защищал честь юристов, заплативших за верность правосудию своими жизнями.

Итак, в ночь с 16 на 17 июля семья Романовых была расстреляна. Через пять дней на на городском митинге объявил о казни царя областной военный комиссар Филипп (Исаак? Исай? Шай?) Голощекин. Екатеринбургская публика «сообщение о расстреле Романова встретила бурным выражением восторга». Еще через три дня, утром 25 июля, в город ворвались легионеры-чехи и войска эсеро-кадето-меньшевистского правительства. (Легион был сформирован еще при царе из пленных и после Брестского мира просил разрешения эвакуироваться во Францию, на помощь Антанте. Эшелоны с чешскими военнослужащими растянулись по Великой Сибирской дороге к владивостокскому порту через всю Россию. По требованию Германии Совнарком вынужден был приступить к их разоружению, чехи восстали и превратились в кристалл, вокруг которого немедленно наросли антибольшевистские армии в восточной половине империи.)

Если верить их командованию, наступление было ускорено, чтобы освободить Николая II. «Но ворвавшиеся в Екатеринбург чехословацкие и русские отряды скоро поняли, что опоздали» (Н.Росс).

Собранная этим историком информация выпукло характеризует уровень мышления и мораль множества белых офицеров. Атаку на город они повели в лоб, не озаботившись созданием подпольной группы в самом Екатеринбурге. Не нужно родиться великим мудрецом, чтоб догадаться: если красных прижмут настолько, что они не сумеют вывезти Романовых из города, пленников просто убьют. Имелась ли у белых физическая возможность для создания особой группы в тылу противника? По случайности в эти дни в Екатеринбурге находилась эвакуированная туда от немцев Академия Генерального штаба. Направленный из Петрограда подпольной организацией гвардейский капитан Малиновский сумел завербовать пятерых ее слушателей-офицеров, потом еще семерых. Поставленной ему от генерала Шульгина задачей являлся сбор информации и подготовка, по его выражению, «увоза» семьи. Малиновский наладил контакты с кем-то в охране, отправлял информацию в столицу, но ни разу не получил ответа, и ни копейки никто не отправил в помощь его группе. «Что же можно было сделать без денег? – показывал он потом Соколову. – Стали мы делать, что могли. Уделяли из своих порций сахар… Кулич испекла моя прислуга из хорошей муки, которую удалось достать… Все эти вещи дошли до назначения… Так ничего и не вышло с нашими планами, за отсутствием денег, и помощь Августейшей семье, кроме посылки кулича и сахара, ни в чем ином не выразилась.»

За два дня до падения города он с 37 коллегами ушел навстречу чехам. Между тем 38 опытных офицеров гвардии могло вполне хватить, чтобы справиться с охраной ДОНа: все ее смены, вместе взятые, насчитывали 75 человек, которых стрелять научили в процессе прохождения караульной службы в тюрьме.

Что касается темпа лобового наступления белых, то большевики успели сами эвакуироваться, семьи вывезли и архивы и расстреляли в местной тюрьме всех, кого пожелали…