Трудно, конечно, не воспринимать в качестве курьеза заявление выпускника Академии Генштаба, будто Гейне писал «Валтасара» на идише. Но уже в наше время И. Шафаревич, человек бесспорно ученый и начитанный, подтвердил, мол, Валтасар ведь был убит за то, что оскорбил Иегову, и, следовательно, евреи не только организовали убийство нового Валтасара, Николая II, но даже расписались в конце, объясняя причину преступления, – он оскорбил их Бога.

В каком-то смысле математик стоит генерала. Во-первых, Валтасар, пивший на роковом пиру из храмовых сосудов, оскорбил не еврейского племенного божка, а того единственного Бога, в которого, по его словам, верит и сам Шафаревич. Потому что имя «Иегова» есть тетраграмматон, «четверобуквие», аббревиатура слов на иврите «был, есть и будет», переводимая на русский язык в синодальном переводе как «Сущий». Во-вторых, если бы Шафаревич прочитал все стихотворение Гейне, он бы узнал, что оно исполнено сочувствия к великому и грозному царю, павшему жертвой Божественного гнева, и Вышнюю волю исполнили рабы, вассалы этого царя. Неужели большевики (и даже масоны) считали себя к лету 1918 года рабами или вассалами Николая II?

…Вспомните, что первые дни после убийства никому из посвященных в его тайну не было известно, объявит Москва о смерти узников или предпочтет сделать из этого события государственую тайну особой важности. (Она выбрала компромисс: объявила о расстреле царя и «эвакуации» семьи.) Пятна крови замыли, могилу с трупами спрятали так тщательно, что лишь через 60 лет ее обнаружил поисковик, имевший план-схему в кармане. Распускались через агентуру слухи о спасении Романовых, настолько убедительно сочиненные, что через полвека авторы «Досье на царя» Саммерс и Мэнголдьд верили, будто Романовых расстреляли позднее, в Перми… Вот в обстановке великого секрета кто-то и пробрался в отмытую от следов расстрела комнату и написал на стене по-немецки двустишие, содержавшее кодированное для тех, кто будет искать монарха, послание:

«Здесь был убит русский царь».

Кто это был? Он знал немецкий язык как родной и одновременно знал, что в доме не осталось его земляков и Юровского, способных прочитать и понять надпись-послание. Кто-то из «латышей»-австрийцев? Сомнительно, чтоб те назвали себя или своих товарищей «рабами» Николая. Но был в доме человек, знавший немецкий, не участвовавший в цареубийстве, остававшийся в нем после того, как дом покинули Юровский и «латыши». Это был военнопленный, деншик Юровского, чистивший ему сапоги и готовивший самовар. Якимов назвал его Рудольфом, но в надписях на стенах есть «Адольф». Возможно, он?

В заключение главы – отрывок из опубликованного в «Гранях» 70-х годов дневника советского туриста Шалома Йосмана:

«Свердловск, 11 августа 1970 года.

Утром, когда проснулся, Володи уже не было. Позавтракав, поехал в город искать один дом. Еще из книг знал, что он находится неподалеку от церкви. Но у церкви, к которой приехал, этого дома не оказалось.

– А в Екатеринбурге, сынок, ишо одна церква. Только ироды закрыли ее для православных. Туда и езжай, там дом этот стоит, – объяснила мне старушка, собиравшая подаяние у церкви.

…Это здесь. В этом доме, окрашенном в нежно-желтый цвет, кончилась Российская империя. Здесь, 50 с лишним лет назад был убит русский царь Николай II, На крыше здания развевается красный флаг, вход охраняет милиционер, на двери табличка: «Архив Свердловского областного комитета КПСС».

– Можно войти внутрь? – спросил старшину с испитым и добродушным лицом.

– А царевых привидений не боишься?

– Не боюсь.

– Тогда пошли, только недолго. А то они не любят, когда народ в дом ходит, – кивнул на табличку.

… Уютный коридор, у окна фикусы, между ними пожелтевший от времени бюст Ленина. В глубине лестница.

– По ней их и вели, – тихо рассказывает старшина. – Николая, супругу его, детей и прислужниц. Внизу подвал, там они и сидели до того, как кончили их. И прислужниц заодно убрали. Говорят, захотели они умереть с царем. (В записке Юровского сказано – «остатки верной им до гроба челяди». – М. X.). А я так думаю, комиссары свидетелей лишних не захотели. Кто его знает, как там на самом деле было. Слышал я, будто и не расстреляли их вовсе, а штыками закололи. Комиссары, что убийствовали, царевы драгоценности хапнули и заграницу смотались. Одного перед войной в Париже видели, фабрику, стервец, открыл.

– А куда солдаты смотрели?

– А не было никаких солдат. Только эти три комиссара и кончали Романово семейство. Народ заступиться за него решил, В церкви, что напротив, собрались мужики со всего Урала и митингуют. «Выручим царя-батюшку!» – но разогнали их, а многих и постреляли как контрреволюционеров. Пойдем сейчас, а то обед начнется, увидят нас. Нехорошо получится – не велено мне людей пускать-то.

– А что сейчас в подвале?

– Партийные документы свалены.

– И про убийство царя есть?

– Может, и есть, только вряд ли. Какие в революции документы, штык и пуля, вот и весь закон.»

Старшина ошибался: документы были. Их читал тогдашний первый секретарь свердловского обкома КПСС Борис Ельцин.

Он сам рассказал об этом в своей мемуарной книге «Исповедь на заданную тему», вышедшей в свет в 1990 году. И поделился партийным секретом: раздраженное постоянным паломничеством таких вот самодеятельных туристов к зданию свердловского партархива, политбюро ЦК КПСС приняло тайное постановление: взорвать Ипатьевский дом. Не слишком избалованные всемирно интересными достопримечательностями екатеринбуржцы-свердловчане возражали; по словам Ельцина, даже члены бюро обкома были недовольны. Но против Кремля – куда ж они могли деться…

Пикантно, что уничтожение места преступления тоже было официально занесено на счет местных властей, как за 60 лет до того – само преступление. Как не вспомнить Гегеля: «В истории события повторяются дважды: один раз как трагедия, второй как фарс.»

А стенку, в которую впивались не попавшие в цель пули, если верить Гелию Рябову, не уничтожили: аккуратно сняли и продали в Великобританию, где живут Ганноверы – лондонская королевская семья, ближайшие сегодня родственники Романовых.

Цареубийство намеревались осуществить не в два часа ночи, а в «дьяволов час» – в полночь. Но опоздал грузовик с товарищем Ермаковым. (Его впустили по условному паролю «Трубочист «, почти по Булгакову.) И дисциплинированный педант Юровский стал сомневаться в таком помощнике. Хотя после убийства функции коменданта тюрьмы считались как бы исчерпанными, за похороны полагалось отвечать Ермакову, но Юровский решил ликвидировать трупы сам.

Проехав на грузовике верст пять за Верх-Исетский завод, он наткнулся, по его выражению, «на целый табор» ермаковской молодой гвардии рабочих и крестьян. «Первое, что они крикнули:«Что вы их нам неживыми привезли!» Ребята с ВИЗа надеялись, что казнь Романовых партия им доверит… Вместо телег воинство приготовило под «груз» пролетки, на которые втиснули 11 трупов, очищая у них карманы.

Но никто из молодцов не разведал предварительно, где именно Ермаков наметил запрятать трупы. Лишь к утру караван с мертвецами доехал до подходящего укрытия, заброшенной шахты в полутора верстах южнее деревни Коптяки.

«Команда приступила к раздеванию и сжиганию» одежды (чтобы затруднить следствшо индентификацию тел) и тут выяснила, что в корсетах и белье жертв зашиты фамильные драгоценности. Это были не регалии империи (те хранились в Кремле, составив позднее Алмазный фонд СССР), а личные камни, собранные в семье за четверть века. С трупа императрицы Юровскому доставили несколько жемчужных ожерелий.

Все похищенное с тел позже «было похоронено в Алапаевском заводе, в одном из домиков, в подполье, в 19-м году откопано и привезено в Москву», Юровский именно за эту операцию и заслужил от Ленина титул «надежнейшего коммуниста».

Там, в Алапаевске, Павел Медведев при отступлении повстречал Ермакова. Уж не им ли обоим поручал Белобородов схоронить царские камни? (Иначе непонятно, почему, отступая на северо-запад, на Пермь, оба красногвардейца оказались вдруг на северо-востоке от Екатеринбурга, в Алапаевске. Не за камушками ли потом перебежал к белым Паша Медведев, да вот не улучил момента добраться до клада?)