Как упоминалось, Толмачев погиб в гражданскую войну.

Жил в Екатеринбурге еще один комиссар, по касательной коснувшийся «акта», – комиссар снабжения Войков. Соколов и генерал Дитерихс подозревали в нем еврея. В деле нет никаких данных на сей счет. (Я не отрицаю, просто констатирую: даже если они правы, данных в деле нет.) Но как бы ни было, оба автора поэтому придали ему особое значение в своих книгах – и публикация стоила комиссару жизни. В 1924 году он был назначен послом (по-тогдашнему полпредом) в Варшаву и получил аккредитацию, но лишь после того, как нарком Чичерин официально заверил польского коллегу: «Войков непричастен к событиям лета 1918 года». Студент-эмигрант Борис Коверда не мог вынести, что послом в стране его проживания будет служить соучастник цареубийства. И в Варшаве произошел один из самых удивительных террористических актов XX века. Коверда действовал один, без помощи организации, т е. без информации, без возможности проникнуть в посольство, без денег, наконец. Все его знания о личности посла сводились к заметке в «Курьере червоны», мол, Войков собирается «сегодня или завтра» выехать в Москву. Коверда ходил ежедневно к отправлявшемуся в вокзала поезду. На четвертый день у него кончились деньги, на последние 20 грошей он купил перронный билет, решив, что сразу после убытия московского поезда поедет к себе в Вильно. И вдруг увидел Войкова рядом с каким-то человеком, идущим по перрону. (Он подумал, что чиновник польского МИДа провожает посла, отбывающего на родину.) «Потом уже, в ходе следствия, – вспоминал он, – выяснилось, что Войков не собирался ехать в Москву. Я так никогда и не узнал, откуда взялась приведшая меня на вокзал роковая заметка. Оказалось, что ранним утром 7 июня он получил телеграмму от ехавшего из Лондона советского представителя Аркадия Розенгольца, выдворенного из Англии… Войков пришел на вокзал, чтобы встретить проезжавшего через Варшаву Розенгольца. Таким образом, моя встреча с Войковым, хотя я и искал ее, была совершенной случайностью. Был тут какой-то фатум. Если бы Розенгольц проезжал через Варшаву днем позже, то покушения бы не было.» Увидев полпреда, Коверда достал револьвер и двумя выстрелами смертельно ранил его.

Вот этого видел
чуть на за час
Смеялся,
снимался около
И падает
Войков,
кровью сочась,
И кровью
газета намокла.

О судьбе предполагаемых членов пермского центра – Лукоянове, Сыромолотове – мне ничего неизвестно. Берзин (если только он входил в этот штаб) был уничтожен в 1938 году вместе с аппаратом ГРУ.

Судьбы «вышних» общеизвестны: Ленин пережил царя на 5 с лишним лет, последние годы провел в страшных мучениях, парализованным, с пораженным левым полушарием мозга, умоляя своих юровских отравить его ядом. Свердлов пережил императора на несколько месяцев: скончался от испанки, видимо, какой-то современной ему формы легочной чумы (миллионы погибли от нее в незабываемом 1919-м году). Профессор

П. Пагануцци передает легенду, якобы «во время посещения бывших Морозовских фабрик один из рабочих ударил его по голове тяжелым предметом, отчего Свердлов не оправился». Как этим людям хочется, чтобы Бог действовал по-человечески, на уровне их понимания отмщения… Сын Свердлова стал агентом-провокатором ГПУ и НКВД, дававшим клеветнические показания на весь круг своих друзей. Сестра Свердлова села в лагерь, племянник расстрелян на Лубянке, внучатый племянник погиб в детприемнике, родной брат в тюрьме.

Дзержинский скончался от разрыва сердца в 1926 году, и его смерть сопроводил

т. Сталин странной репликой о том, что, может быть, это так и надо, чтобы старые товарищи сходили в могилу один за другим. Они и сходили один за другим, опозореяные, проклятые и сломленные.

* * *

Из следственного дела писателя Исаака Бабеля: «Источник сообщает: в ноябре 1934 года Бабель сказал: «Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев и интеллигенции к мысли оказаться за решеткой. Все это характерная черта государственного режима. Надо, чтобы несколько человек исторического масштаба были во главе страны. Впрочем, где их взять, никого уже нет.» О процессе право-троцкистского блока Бабель сказал: «Они умрут, убежденные в гибели представляемого ими течения и вместе с тем гибели коммунистической революции: Троцкий убедил их в том, что победа Сталина означает гибель революции.»

* * *

Из воспоминаний поэта и критика В.Ф. Ходасевича: Ольга Давидовна Каменева, жена Каменева и сестра Троцкого, расхваливала ему своего сына:

«Товарищ Раскольников одел нашего Лютика по-матросски: матросская курточка, шапочка, фуфайка такая, знаете, полосатая. Ну, настоящий маленький матросик!

Слушать ее мне противно и жутковато. Ведь так же точно, таким же матросиком, недавно бегал еще один мальчик, сыну ее примерно ровесник. Наследник, убитый большевиками, кровь которого на руках у этих вот счастливых родителей!

…Вдруг она умолкает, пристально и как бы с удивлением вглядывается в меня, и я чувствую, что моя мысль ей передалась… что она знает мои мысли. Она хочет как-нибудь оборвать разговор, но ей дьявольски не везет, от волнения она начинает выбалтывать как раз то самое, что хотела бы скрыть, и в полном замешательстве срывается окончательно:

– Только бы он был жив и здоров!

Я нарочно молчу, чтобы заставить ее глубже почувствовать происшедшее.»

Ольгу Давидовну Каменеву расстреляли осенью 1941 года в Орле.

Таков был конец людей, думавших, что они выносят решения.

* * *

После покушения на Ленина 30 августа 1918 года по России прокатился вал «красного террора». В Москве, у Кремлевской стены расстреляли в одночасье полтысячи «заложников» – людей, виновных в «неправильном, неположенном» социальном происхождении (бывших министров, сенаторов, сановников).

В уральских городах, сановниками небогатых, просто расстреляли всех несчастных, заключенных на момент свердловского указа. В эти дни из ворот пермской тюрьмы вывели группу подследственных, среди них последних тобольских ссыльных, находившихся в заключении: фрейлину графиню Гендрикову, обер-лектрису Шнейдер и камердинера Волкова. «Наконец везут в Москву», – сказала графиня. Но Волков, поглядев на конвой, заподозрил неладное и, когда группу завели в какое-то очень глухое место, рванулся в сторону и побежал к темневшему на горизонте лесу. Ему выстрелили в спину, он споткнулся, упал, услышал: «Готов!» Мужественный человек пополз и потом 43 дня блуждал по лесу… После занятия Перми войсками белого генерала Пепеляева Волков отвел следователей к месту, куда вели их группу, – это оказалась городская канализационная свалка. Там следователи опознали тела Гендриковой и Шнейдер: одной выстрелили в спину, на другую пожалели пулю. Патологоанатомы установили, что она умерла от сильного удара в заднюю часть черепа тупым орудием (видимо, прикладом винтовки). В опубликованном красными властями списке убитых заложников Волков нашел фамилию своего коллеги, камердинера великого князя Михаила, – Василия Челышева. Это была последняя, четвертая жертва из круга Михаила Романова.

Почему-то здесь вспомнился Марк Касвинов… Извинительны ошибки или умолчания, вызванные политическим давлением издателей-заказчиков, можно, так сказать, войти в положение подневольного историка – не каждому дано, не каждому нужно быть героем. Но не цензура же требовала от Касвинова писать о вольготной жизни Михаила Романова и его людей в ссылке!

Я подумал об этом, когда в одной из сегодняшних публикаций Гелия Рябова прочитал, что в январе 1919 года были казнены в Петрограде четверо великих князей «в ответ на убийство в Германии Карла Либкнехта и Розы Люксембург». Понимаю, что он бездумно, автоматически повторил здесь официальную формулировку, адресованную одурманенным кровью массам («они наших, а мы зато ихних»), но ведь это нисколько не лучше касвиновской «вольготной жизни»: Рябов не может всерьез думать, что убийство членов российской династии являлось хотя бы зверской, палаческой, но все же реакцией Кремля в адрес правивших тогда в Берлине социал-демократов, подавлявших восстание левых экстремистов.