Под мостом через узкую речку сидит Аня с подружкой Амарантой – коренастой девочкой с грубоватым лицом.

Амаранта смотрит на свои ладони. Потом на тыльные стороны.

– Проходят? Проходят, правда же?

– Ну да, в общем-то, – нерешительно говорит Аня. – Ты мазь-то мажешь, которую у экстрасенса купили?

– Мажу, – уныло сказала Амаранта.

– Ты лягушек в руки не брала? Говорят, от лягушек бородавки бывают.

– Говорят еще, бородавки у тех вырастают, кто одно место трогает, – поделилась Амаранта.

– Да? – Аня испугалась. – А ты что, трогаешь?

– Да нет, – неуверенно сказала девочка.

– Пошли? – Аня встала. – Мне до семи разрешили.

Они вышли из-под моста на дорогу.

Навстречу Саня-Лисапед идет, велосипед катит, улыбается девочкам приветливо. На Сане – отличная лайковая куртка.

Аня в гостях в старом доме.

– А откуда у Лисапеда такая куртка?

– Я подарил.

– Ничего себе...

– Грустно мне было, вот и подарил. Когда грустно, надо кому-нибудь что-нибудь подарить.

– А почему тебе было грустно?

– Если честно, мне было грустно из-за нее, – человек кивнул на зеленую картину.

– Из-за картины?

– Из-за той, которая ее нарисовала.

– Потому что она умерла?

– Потому что я ее сильно любил.

– А она тебя – нет?

– И она меня любила. А еще я ее мучил. И она меня мучила.

– Зачем мучить, если любишь?

– Это бывает у взрослых. Взрослая глупость. Любили и мучили. Господи... Теперь вот нет ее больше...

Он умолкает, и лицо у него такое безутешное, такое угасшее, что Аня робко, едва касаясь, гладит его по голове. Не глядя на Аню, он берет ее за руки, в ее ладонях прячет свои глаза и молчит. Поднимает голову и уже не так грустно глядит, даже улыбается.

– Как хорошо, что ты есть на свете. Ты бы с ней подружилась.

– А она была какая?

– Какая... Ну вот если на картину смотреть умеючи, то можно увидеть ее...

Дом Лисапеда – деревенская избушка в два окошка. Печка, бревенчатые стены с портретами советских киноартистов, кушетка, железный рукомойник, телевизор на тонких ножках, много старья.

Лисапед в дареной лайковой куртке смотрится в старое зеркало. Приосанивается. Поворачивается. Вдруг придает лицу задумчивое выражение и говорит невнятно, но по интонации очень похоже подражая человеку:

– Ты вон еще молодой совсем... А девушек на свете много...

Аня и Амаранта опять под мостом. Амаранта улыбается таинственно.

– Ты что вчера на дискотеке не была?

– Не пустили, – говорит Аня. – А что?

– Ты что!

– Нет, правда? – Помолчав, Амаранта говорит: – Меня Колька Лутников на медляк пригласил.

– Да ты что?! Сам?

– Ну.

– И что?

– Танцевали. А потом он мне поклонился и руку поцеловал.

Аня молча представляет себе услышаное. Потом спрашивает:

– Руку? А как же...

– Смотри! – Амаранта показывает Ане ладони. Они почти совсем чистые, без бородавок.

– Проходят! – радуется Аня. – Теперь точно проходят! Вот это да! Это мазь, что ли, подействовала?

Амаранта опять улыбается таинственно и говорит:

– Только никому, ладно? Короче, неделю назад... Стою в теткином магазине. Потому что Алка-продавщица отошла и меня попросила пять минут постоять. А там мелких каких-то за харчами прислали, они считать толком не умеют, все путают, просят чупа-чупсов на сдачу, а денег не хватает. Рожи такие жалобные. Мне вообще мелкоту всегда жалко. Ну, дала я им чупа-чупсы, а деньги тут же свои из кармана достала и на кассу положила. Тут мужик какой-то неместный говорит: «Девушка, как хорошо, что ты добрая». Девушкой меня назвал, прикинь? Стал за молоко расплачиваться, так быстро-быстро на мои руки посмотрел и говорит: «Вот за то что ты добрая, я тебе помогу, чтобы руки чистые стали. Приходи завтра с утра к озеру». Может, он маньяк какой? И попробовать охота – вдруг поможет? Короче, прихожу к озеру, а он уже там сидит, и руки вот так сложил. Складывай, говорит, ладони, как я, только не подглядывай. И что-то такое мне из своих ладоней в мои – пурск. Щекотное. Теперь, говорит, двенадцать раз повторяй: «Моря-Марина, забери у меня то, что злыми духами принесено». А потом раскрой ладони. Я двенадцать раз честно повторила, раскрыла ладони, а там знаешь, что было?

– Что?

– Бабочка! Шоколадница. Улетела она. Он говорит: вот так от тебя все и отлетит. И парнишка, который тебе нравится, скоро сам, типа, клинья начнет подбивать. Только верить надо, и тогда обязательно сбудется. Вот... А еще он мне подарил такие перчатки... Как в кино... Как у принцессы...

– Перчатки? – Аня вскочила на ноги. – А он где живет?

– А тебе зачем?

– В старом доме, – уже не спросила, а ответила Аня.

– А ты откуда знаешь? – Амаранта насторожилась и тоже встала.

– Ты там была? – строго спросила Аня.

– А ты что, тоже была? – Амаранта готова драться.

– И он говорил тебе, что это счастье, что ты есть на свете? – чуть не плача, спросила Аня.

– Нет. А тебе говорил, значит?

Молча смотрят друг на друга.

– Правильно говорят, что все мужики – скоты, – кивнула Амаранта.

– Что же теперь делать? – спросила Аня. (Даже не спросила, а просто подумала вслух. Что делать, как быть, как доверять?)

Амаранта, как человек конкретный, сказала просто:

– Убить его надо.

– Как – убить?

– Пугнуть, хотя бы. Заставить, чтобы извинялся. Прощение чтобы просил. Ты теперь когда с ним встретишься?

– Завтра.

– Где?

Лисапед дома старательно начищает здоровенный самовар. Лохматый кот подходит к нему, видит свое отражение в самоваре, нюхает, ничего не понимает, прядет ушами и уходит.

Человек сидел на толстом еловом бревне и, увидев Аню, поднялся к ней навстречу. Улыбается.

– Привет!

– Привет...

– Ты что такая... Что стряслось?

– Да ничего...

Человек видит, что Аня смотрит куда-то ему за спину. Оборачивается. Там стоит Амаранта и говорит:

– Руки!

– Что?

– Руки за спину.

– Извини, я не расслышал, – говорит человек и послушно убирает руки за спину.

Амаранта связывает ему руки.

– Девчонки, вы чего? – Человек смотрит на Аню. Аня не смотрит на него.

– Становись на колени, – приказывает Амаранта.

– Что стряслось-то?

– На колени становись.

Человек опускается на колени. Амаранта достает из рюкзачка внушительный нож.

– Думаешь, с нами так можно? Думаешь, тебе за это ничего не будет? Зачем ты так? Зачем ты у нее про меня выспрашивал, а у меня – про нее? Шутил, что ли? Смеялся над нами, да? Думаешь, тебе за это ничего не будет? А вот это видел? Мы тебя сейчас убьем и в землю закопаем, понял? Проси прощения.

– Простите меня, пожалуйста, – говорит человек. – Я виноват. Просто я хотел, чтобы никто не обижался, я боялся, что вы ссориться начнете, ревновать будете...

– Ты нам тут лапшу на уши не вешай. «Простите, пожалуйста»... Мы сейчас тебя убьем, не понял, что ли?

– Понял.