Человек стучит молотком в доме. Останавливается, чтобы попить воды. Слышит стук в дверь.

– Кто там? Счас я...

Человек спускается. На крыльце – Саня-Лисапед. Обеими руками держит большой надраенный самовар. Протягивает самовар человеку.

– Мне?! – восхищается и словно не верит в свое счастье человек. – Вот это да! Да это же вообще... Мечта просто... Спасибо, родной, спасибо, друг.

Саня-Лисапед абсолютно счастлив, что его подарок понравился. Сам сияет как самовар.

Они жмут друг другу руки.

Аня, Амаранта и человек выходят на поиски маяка. В резиновых сапогах, кепках, с рюкзаками. Идут берегом маленькой речки по рыжему песку, потом по траве.

Жарко.

Они купаются. Украдкой девочки поглядывают, какой серьезный шрам у человека на животе.

Искупавшись, переходят шаткий мостик, входят в лес. Бродят по лесу.

Устраивают привал – едят огурцы с солью и пьют воду.

Дальше идут. Амаранта стирает ногу, и человек бережно оборачивает ее пятку подорожником. Углубляются в чащу. Смотрят в глубокий овраг.

На обратной дороге человек несет на руках увесистую Амаранту. Аня прыгает по кочкам, как воробей.

Дома у человека девочки переоделись. Пили чай.

– Может, в книгах неправильно написано? – рассуждал человек. – Нет, не может быть... Я в двух книгах читал про этот маяк. В «Истории кораблекрушений» и в «Описании ушедших морей». Этот маяк упомянут. И широта совпадает, и долгота. За «Описаниями» я вообще по всему свету гонялся. В Портленде нашел, да не у букиниста, а у пьянчуги какого-то на блошином рынке... Насилу со старофламандского перевел...

– Не надоело? – спросила Амаранта.

– Переводить? – не понял человек.

– Врать не надоело? То принцы какие-то, то синие птицы, то маяк... Что мы тебе, грудные?

– Да, – сказала Аня. – Ходим, ищем, а его все нет. Его вообще, что ли нет, да?

– Маяк есть, – сказал человек. – Только его найти трудно. Я предупреждал.

– Ага, – кивнула Амаранта. – Стоит, нас ждет.

– Маяк есть, – повторил человек.

– А шпага, которую король подарил? А принц и принцесса?

– Есть, – сказал человек. – Честное слово.

– Спорим, врешь? – Амаранта подмигнула.

– Я дал вам честное слово, – серьезно сказал человек. – Впрочем, если хотите, давайте спорить.

– На что?

– На желание, – серьезно сказал человек. – Если вы проигрываете, то делаете, что я скажу.

– Круто! – согласилась Амаранта.

– Пойдемте наверх, – сказал человек.

Он открыл дверь чердака. На чердаке – тесно от старых вещей, тут и сломаное кресло с ручками в виде львиных голов, и мутное зеркало, и настоящий большой ржавый якорь, старинные фонари со свечами, деревянное колесо, несколько непарных весел, сети, бережно обернутые в ткань картины, обломок лодки, амфоры...

В углу – железный кофр с цифровым замком.

Человек открыл замок и бережно вынул из кофра длинный бархатный футляр. Открыл.

Обомлевшие девчонки смотрели на шпагу в ножнах, усыпанных драгоценными камнями.

Человек вынул шпагу из ножен. На клинке – длинная надпись непонятными буквами.

Заперев кофр и чердак, человек мотнул головой в сторону комнаты с письменным столом.

На столе – большой фотографический портрет. В парадном зале с причудливым гербом на стене стоят красиво наряженные негритянские мальчик и девочка в маленьких коронах, с родителями и человеком. Все улыбаются.

Человек пошел по лестнице вниз. Девчонки поплелись за ним.

– Ладно, – обиженно сказала Амаранта. – Продули, так продули. Говори свое желание.

– Раздевайтесь, – негромко приказал человек.

– Совсем, что ли? – девчонки захихикали и тут же умолкли испуганно.

– Раздевайтесь и на стол, – велел человек.

– Там же чай с кексом...

– Спор, барышни, дело серьезное, – сказал человек.

– Не буду я! – заартачилась Амаранта.

Человек скучно пожал плечами. Он смотрел, как чужой. Чужими глазами. А потом отвернулся.

Аня полезла на стол. За ней и Амаранта. Аня в бриджах, Амаранта – в тесной мини-юбке. Трудно раздеваться на столе, между чашками. Тишина, чашки звенят. Девочки, раздевающиеся на столе, неясно отражаются в надраенном самоваре. Аня уже испачкала бриджи вареньем. Амаранта с трудом вылезает из юбки.

– Амаранта! – позвал человек, и она вздрогнула. – Я обещал тебе, что бородавки пройдут?

– Да, – пискнула она.

– Разве я обманул? Я думал, вы мои друзья, а вы меня вруном считаете. Ведь я дал вам честное слово. По вашему, честное слово, это так, присказка? У каждого человека, особенно если это мужчина, должно быть честное слово. Без него человек не человек и мужчина не мужчина. Запомните это, жалкие мартышки. Хватайте свое шмотье и убирайтесь вон. Побыстрее!

И стоял, отвернувшись к окну, скрестив руки на груди, пока Аня и Амаранта одевались и слезали со стола.

Аня в своей комнате. Лежит на кровати, отвернувшись к стене. Водит пальцем по обоям – туда-сюда.

Мама заглядывает в комнату.

– У тебя случайно не температура?

– Нет...

Мама садится на кровать, трогает Анин лоб. Начинает говорить веселым, добрым голосом.

– Хочешь, на озеро смотаемся? Поплаваем.

– Да нет...

– Тогда давай пироги печь? Позовем кого-нибудь?

Аня ведет плечом.

– А знаешь, тут вчера баба Оля кроликов предлагала. Возьмем одного, а? Они милые. Такие пушистенькие-пушистенькие.

– Не хочется что-то, мама...

Дома у Амаранты – застолье, семейный обед.

Пироги и соленья собственного приготовления. Много родни.

Все поют хором.

Амаранта не поет, сидит пригорюнясь над тарелкой с холодцом. Рядом с ней, в уголку, флегматичный кузен в неизменной тельняшке украдкой листает журнал «Туризм и отдых».

Не прерывая песни, Николавна деловито берет у него из рук журнал, стукает журналом по затылку, а Амаранте дает щелбана в лоб.

Двое подхватывают песню, вливаются в хор родни, песня звучит мощнее, раздольнее, реет над неохватным простором, озером и далекими лугами...

Мама Ани выходит из комнаты. Толя молча спрашивает: «Ну что?» Она пожимает плечами.

Аня встает и подходит к окну, смотрит в сад со второго этажа. Серое утро. Собираясь отойти от окна, Аня замечает цветок колокольчик на карнизе. Аня смотрит вниз. Смотрит вверх – на небо.

Хочется на озеро, печь пироги, звать гостей, взять себе всех кроликов на свете...