Стараясь играть настолько правдоподобно, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах, Рудольф рассмеялся в лицо обвинителю.

– Ты совсем с ума сошел. Убирайся немедленно. Никогда не слышал большей глупости.

– Именно так, – согласился обвинитель. – Но ты мечтал ее услышать всю жизнь… А теперь я скажу тебе кое-что еще, не менее интересное. Я понимаю, что именно ты сделал и почему. Я сам такое вытворял. Я очень похож на тебя, Уилл.

Рудольф сразу, в тот же момент, почувствовал их неразрывное единство. Первый раз в жизни ощутил нерасторжимую связь с другим человеком. Может быть, именно это зовется любовью? Способны ли обыкновенные люди испытывать те чувства, что доступны ему? Или они обманывают себя? Облекают прозаический процесс обмена семенного потока ореолом романтики, таинственности?

Но не успев ответить на эти вопросы, он прибыл к конечному пункту своего назначения. Остановив машину под старинным огромным вязом, выключил фары. Двое негров стояли на крыльце дома Кейт Мактирнан.

Один из них был Алекс Кросс.

В начале одиннадцатого мы с Сэмпсоном ехали по темной извилистой улице на окраине Чепел-Хилла. День для нас выдался долгий и трудный.

Чуть раньше тем же вечером я прихватил Сэмпсона на встречу с Сетом Сэмюелем Тейлором. Еще мы переговорили с одним из бывших педагогов Сета, доктором Луи Фридом. Я поделился с доктором Фридом своей версией «исчезающего» дома. Он согласился помочь мне в том, что касалось расследования возможного местонахождения этого дома.

Я еще мало что рассказывал Сэмпсону о Кейт Мактирнан. Но настало время им встретиться.

Я пока не знал, к чему клонится наша дружба, не знала этого и Кейт. Может быть, у Сэмпсона появятся какие-нибудь идеи по этому поводу, когда он увидит ее. Я был уверен, что появятся.

– Ты всегда так допоздна работаешь, как сегодня? – поинтересовался Сэмпсон, когда мы свернули на улицу, где жила Кейт. Она называла эту улицу Старушкиным закоулком.

– Буду так работать до тех пор, пока не найду Липучку или не пойму, что не в силах ее найти, – объяснил я. – Тогда возьму на всю ночь отгул.

Сэмпсон хмыкнул.

– Ах ты, черт с рогами.

Мы выскочили из машины и направились к входу. Я позвонил.

– Ключей не дают? – бесстрастным тоном спросил Сэмпсон.

Кейт включила для нас свет на крыльце. Я удивлялся, почему она не держит его включенным всю ночь. Чтобы сэкономить несколько центов в месяц? Чтобы не привлекать мошкару? Потому что упряма и желает еще раз встретиться с Казановой? Скорее всего, последнее, судя по тому, что я уже знал о Кейт. Она жаждала встречи с Казановой не меньше, чем я.

Она вышла к нам в хлопчатобумажной сорочке, потертых с прорехами джинсах, босая, но с покрытыми ярким лаком ногтями на ногах. Распущенные волосы спадают до плеч. Очень красивая, этого не признать никак нельзя.

– Ну и мошкара, житья от нее нет! – воскликнула она, стоя на крыльце и оглядываясь по сторонам.

Она обняла меня и чмокнула в щеку. Я вспомнил, как мы лежали, обнявшись, прошлой ночью. Где это было? И было ли вообще? Я не мог поверить.

– Здравствуйте, Джон Сэмпсон, – сказала Кейт, крепко пожав ему руку. – Мне кое-что известно о вашей с Алексом дружбе с тех пор, как вы познакомились девятилетними мальчиками. За кружкой пива вы могли бы рассказать мне все остальное. Как вам это представляется. – Она улыбнулась. У меня всегда на душе теплело, когда я видел ее улыбку.

– Значит, вы и есть та самая знаменитая Кейт. – Сэмпсон, не отпуская ее руки, смотрел в самую глубь карих глаз. – Я слышал, вы работали в закусочной для водителей грузовиков, чтобы оплатить свое медицинское образование. Или в каком-то еще более сомнительном заведении. А также знаю о втором дане, о черном поясе. – Он расплылся в улыбке и почтительно поклонился.

Кейт улыбнулась Сэмпсону и отвесила ответный поклон.

– Заходите в дом, спасайтесь от надоедливых комаров и жуткой жары. Похоже, Алекс сплетничал у нас за спиной. Мы его за это проучим. Устроим против него заговор.

– Вот это и есть Кейт, – сказал я Сэмпсону, входя вслед за ним. – Как она тебе?

Он оглянулся.

– Ты ей почему-то очень нравишься. Ей нравлюсь даже я, хотя это гораздо более естественно.

Мы сидели в кухне и разговаривали, чувствуя себя легко и свободно, как это обычно бывало в ее присутствии. Мы с Сэмпсоном пили пиво, а Кейт чай со льдом. Было ясно, что Кейт с Сэмпсоном понравились друг другу. А почему бы и нет? Оба независимые, умные, великодушные.

Я поведал ей о прошедшем рабочем дне, о разочаровавшей нас встрече с Раскином и Сайксом, а она рассказала о том, как прошел день в больнице, даже процитировала нам кое-что из своих внеслужебных заметок.

– Похоже, кроме черного пояса, вы еще обладаете превосходной памятью, – сказал Сэмпсон, вскинув от удивления брови. – Не удивительно, что доктор Алекс такого высокого о вас мнения.

– Это правда? – Кейт взглянула на меня. – Мне ты этого никогда не говорил.

– Хочешь верь, хочешь нет, но Кейт не слишком эгоцентрична, – сказал я Сэмпсону. – Удивительное и уникальное заболевание в наше время. А все потому, что она редко смотрит телевизор. Зато много читает.

– Не очень-то вежливо обсуждать друзей в присутствии других, – возмутилась Кейт и шлепнула меня по руке.

Мы еще поговорили немного о деле. О докторе Вике Саксе и его излюбленных играх. О гаремах. О масках. Об «исчезающем» доме. О моей последней версии, к которой подключился доктор Луи Фрид.

– Я тут перед вашим приходом почитывала кое-что, – сообщила Кейт. – Некое эссе о мужских сексуальных порывах, об их природной естественной красоте и силе. Там рассказывается о современных мужчинах, стремящихся отгородиться от матерей, разорвать удушающую космологическую пуповину. Идея состоит в том, что мужчины жаждут свободы для утверждения своего мужского начала, а современное общество постоянно подавляет их. Какие будут комментарии, джентльмены?

– Мужчины останутся мужчинами. – Сэмпсон продемонстрировал крупные белые зубы. – В душе мы все львы и тигры. Космологической пуповины я никогда в глаза не видывал, поэтому от комментариев по этой части эссе воздержусь.

– А ты что думаешь, Алекс? – спросила меня Кейт. – Кто ты, лев или тигр?

– В большинстве мужчин мне всегда определенно кое-что не нравилось, – сказал я. – Мы и в самом деле невероятно подавлены. И от этого монохромны. Не уверены в себе, вечно обороняемся. Рудольф и Сакс довели свое мужское самоутверждение до чрезмерности. Они не желают признавать законы и мораль общества.

– Трам-та-ра-рам, – пробарабанил Сэмпсон, имитируя заставку телевизионного ток-шоу.

– Они считают себя умнее всех, – сказала Кейт. – Во всяком случае Казанова. Он смеется над нами. Он мерзкий сукин сын.

– Вот поэтому я здесь, – обратился к ней Сэмпсон. – Чтобы поймать его, посадить в клетку, запереть, а ключ закинуть на вершину горы. Но в клетку он попадет уже жмуриком.

Время шло, вернее, летело. Уже наступила ночь, и нам пора было уходить. Я пытался уговорить Кейт переночевать в гостинице. Мы уже не раз обсуждали этот вопрос, но ответ был всегда один.

– Благодарю за заботу, но нет, – сказала она, провожая нас на крыльцо. – Я не позволю ему выгнать меня из собственного дома. Этого он не дождется. Пусть попробует сунуться, посмотрим, кто кого.

– Алекс прав насчет гостиницы, – проговорил Сэмпсон тем ласковым тоном, какой приберегал только для близких друзей. – Это настоятельная рекомендация от самых лихих легавых округи.

Кейт отрицательно покачала головой, и я понял, что спорить с ней бесполезно.

– Ничего не случится. Со мной все будет в порядке, обещаю, – проговорила она.

Я не спросил у Кейт разрешения остаться, хотя мне очень этого хотелось. Я не понимал, хочет ли этого она. Все несколько осложнялось присутствием Сэмпсона. Я, конечно, мог бы отдать ему машину, чтобы он отправился восвояси, но было уже половина второго, и нам всем требовался отдых. Наконец мы с Сэмпсоном уехали.