У них свой путь, у людей – свой.

Закончил батька рассказ – а сын уже и задремывает потихоньку. Тем более что и нового ничего не услыхал. Так оно и есть: сначала контрóллеры пришли, а потом только морфы. Перепутал дед Никита, точно.

Сумрак скрыл серый бетон стен, выпукло обрисовав детали скудного интерьера, и оттого комната стала еще уютнее. Лежал Серега в своей кровати, в полудреме посматривал на абажур лампы, сквозь прикрытые веки маячащий желтым пятном, на маму, сидящую в своей любимой позе, с ногами на диване, на батьку за ширмой – и слушал свои неторопливые, проплывающие вяло, мысли.

А хорошо дома… Спокойно, уютно. Домашне. Пусть казарма для него теперь тоже дом, на долгие годы – но и родное гнездо так просто не отпускает. Иногда закрутит что-то внутри, потянет – хоть вой, так домой хочется. В первый год – сейчас он мог в этом себе признаться – невмоготу бывало. Но… что-то изменилось с некоторых пор. Теперь, во втором классе, куда легче. Родной дом – да, он по-прежнему стоял на первом месте. Но постепенно поднималось из глубины души понимание, что товарищи его по казарме – это второй дом и вторая семья. То самое боевое братство, о котором не переставая твердили Наставники. Сергей смутно понимал, что рано или поздно родительский дом отойдет на второй план; рано или поздно, став старше, он покинет его, уйдет во взрослую жизнь с ее делами и заботами, с боевой работой и взрослыми интересами. Что именно казарма и станет его настоящим домом.

Только не знал он еще, что произойдет это куда раньше, чем сам мог бы об этом подумать.

Окончание пятого класса и перевод из кадетского состава в курсантский ознаменовался первыми серьезными экзаменами. Ребята подросли и были уже достаточно взрослыми, чтобы оформиться со своими желаниями и хотелками. С первого курса учебные программы армейского и гражданского персонала круто расходились в разные стороны – начиналась специализация, начиналась работа с оружием, изучение машин, тактика, активные стрельбы и куча подобного материала. Все то, что гражданскому персоналу без надобности.

Настала пора определяться, кто и куда.

К тому времени Серега с Гришкой давно освоились в Академии. Уже знали они все закоулки на ее территории, уже жили в отсеке почти в середине казармы, уже посматривали свысока на младших, стоящих на построениях на левом фланге… Удивлялись – неужели и мы были такими же мелкими? К одиннадцатому году Серега из кругленького пухлячка начал постепенно превращаться в коренастенького пацаненка, упрямо сжимающего челюсти и глядящего исподлобья карими глазами; Гришка же и вовсе пошел в рост и возвышался в строю своей группы, как нескладная оглобля, Гулливер среди лилипутов, на голову переросши сверстников.

Курсантская жизнь полностью устраивала обоих. Более того – и Серега, и Гришка уже не представляли, как можно жить вне казармы. Без утренних побудок, когда открывалась гермодверь и голос дневального врывался в тишину спящего еще отсека, срывая ребят из теплых постелей навстречу новому дню; без ежедневных построений и разводов на плацу; без уроков, дающих новые знания, и тренировок, наделяющих тело крепостью и силой; без воинского коллектива, товарищей, порой спокойных и рассудительных – и порой таких буйных, стоящих на ушах от переизбытка энергии и переворачивающих вверх дном весь отсек в часы личного времени; и, наконец, – без оружия, с которым они уже свели плотное знакомство и продолжали знакомиться дальше.

Они уже чувствовали себя взрослыми – а кому из ребят не хочется быстрее повзрослеть?.. И Академия способствовала этому как ничто. Наставники неустанно приучали курсантов к самостоятельности, дисциплине, ответственности, самоорганизации, своевременно наказывая за нерадивость. Нарушил форму одежды? Замечание. Поймал неуд на уроке? Исправь его сам. Накосячил? Получи наряд вне очереди. Когда за себя отвечаешь только ты, сам, а не мамка с папкой, – оно как-то быстрее тому способствует. Только тогда и начинаешь принимать обдуманные и ответственные решения, когда тебе же самому за них и отвечать. А ведь именно это и является необходимым условием для воспитания настоящего гражданина, пусть даже такой немногочисленной общины, как Дом. Не говоря уж о бойцах или тем более офицерах.

При этом казарменная строгость компенсировалась и некими возможностями. Начиная с первого курса каждый курсант считался полноценным членом общины и на каждого заводился личный счет, куда регулярно зачислялось некоторое количество человеко-часов. Все справедливо. Заработал честным трудом, отсутствием взысканий, и особенно знаниями – так получи. Обычно курсанты, жившие в Академии на всем готовом, почти не тратили их, и к выпуску имели некую сумму, которой могли распоряжаться по своему усмотрению. Копили капиталец и Серега с Гришкой – и оба, конечно же, на оружие. С тем же калашом, который вручали каждому при выпуске, в Джунглях много не навоюешь.

А знать действительно требовалось столько, что иногда просто голова взрывалась. И это при том, что пока давали лишь основы!..

Например – пуля. Баллистика. Одно из самых важных, тот предмет, доскональное знание которого позволяет остаться живым в паутине. Раньше, буквально три-четыре года назад, Серега по младости своей думал, что пуля все время прямо летит. Стрельнешь – и прямо, и прямо, и прямо… пока не попадает в цель. Но оказалось, что это не так. Да что там… совсем не так! Это не вот вам, совместил перекрестие прицела с целью – и пали. Хрена с два! Пуля, оказывается, рано или поздно падает!.. Оказалось, что на пулю в полете действует огромная уйма всяких сил, начиная от силы тяжести и заканчивая вращением самой пули. Ветер, температура, навеска пороха, масса самой пули, сопротивление воздуха… да куча всего! А еще влияет сила Кориолиса. И так влияет, что если стрелять в одну сторону, условно, скажем, на север – снос будет один, если на юг – другой, в противоположную сторону. Если же стрелять на северо-северо-восток, к примеру, – то и снос опять изменится! И меняется он куда как критично, до полуметра на два километра. А это что? Это – промах!

Но – ладно. Пусть даже учитывать все эти факторы необходимо при стрельбе на большое расстояние, каковое в условиях Джунглей почти не найти; пусть на расстояния меньше километра эти поправки можно совсем в расчет не принимать… Однако тут начиналось другое. Взять пулю калибра пять-сорок пять, которой обычно стреляли курсанты. Если пристрелял ты свой калаш на сотню метров – на сто пятьдесят в яблочко не попадешь, ибо падение составит почти четыре сантиметра; на двести – уже двенадцать; а о четырехстах и говорить не приходится, целый метр. Выстрелил в голову – попал в ногу. А для того чтоб точно попасть, нужно знать таблицы превышений. Ведь чем дальше цель – тем все выше надо задирать ствол! И вроде бы есть для этого прицельная планка, которая регулируется в зависимости от расстояния… но если неверно определил расстояние и неправильно установил прицел, то превышения могут быть такие, что пули просто свистят над целью. И это снова промах, только в другую сторону. А промах в условиях паутины – смерть.

А как быть с тем, что от партии к партии патроны разные, навеска пороха разная, вес пули – разный?.. Учитывать и это. А если вверх или вниз стрелять, выше или ниже горизонта ствола?.. Там еще угол места цели добавляется… И снова учитывать! А если цель не стоит на месте, а движется перпендикулярно стрелку?.. Тогда и угловую скорость определить, для упреждения! И все это в совокупности – просто кошмар! Оказалось, что попасть в цель на дальности свыше трех сотен – настоящее волшебство! Волшебство, готовое покориться только тому, кто разберется и поймет его механику. Как любил говорить Наставник Ивлев: выстрелить и попасть на двести метров – это умение; на пятьсот – мастерство; а на тысячу – это уже искусство. И приводил статистику: во время войны на одно убийство приходилось от десяти тысяч патронов и больше[67]. Тут ведь даже и умением не пахнет.