Но союзники не знали, что и немецкое командование с самого начала войны бросало жадные взоры на Скандинавию и даже разработало план военных действий в Северной Европе. В середине декабря 1939 года Гитлер поручил генеральному штабу подготовить операцию по захвату портов на норвежском побережье. А 1 марта 1940 года он отдал приказ номер 10/А об оккупации Дании и Норвегии, назначив операцию на 9 апреля. По признанию самого командующего немецким военно-морским флотом адмирала Редера, это был очень дерзкий план под названием «Везерубунг». «Эта операция, — писал адмирал в докладе фюреру, — противоречит всем законам морского сражения, поскольку для ее успешного завершения необходимо иметь преимущество над флотом противника, а на море господствуют англичане. Однако поскольку нападение будет внезапным, наши шансы сильно повышаются»[236].

И действительно, внезапность нападения решила исход дела в пользу немцев. Утром 9 апреля в Лондоне, так же как и в Париже, все были в полном смятении. Генерал Спирс весьма забавно описал состояние союзников: «Если бы на нас с экрана сошли живые гангстеры, мы удивились бы не больше»[237]. Все дело в том, что события развивались очень быстро с того момента, когда вечером 5 апреля англичане договорились с французами как можно скорее заминировать участок норвежских территориальных вод. Адмиралы тотчас же отдали соответствующие распоряжения, и мины в районе Нарвика были установлены утром 8 апреля. В это же время немцы приступили к выполнению своей операции. Все пять флотилий, участвовавших в «Везерубунге», вышли в море и на рассвете 9 апреля точно в назначенное время подошли каждая к своему порту. Первая группа — в два пятнадцать к Бергену, вторая — в три тридцать к Тронхейму, третья — в четыре ноль ноль к Вест-фьорду... Лишь в Осло неожиданное сопротивление оказала крепость Оскарборг, и город был взят немного позже намеченного срока. В целом за одно утро немцы овладели всеми основными портами, аэродромами и столицей Норвегии, а заодно и всей Данией. Рейх представил новое поражающее воображение доказательство своего могущества.

Если не считать двух операций, по чистой случайности закончившихся успешно в самом начале, Норвежская кампания обернулась для союзников длинной чередой разочарований. А поскольку флот играл в этой кампании решающую роль, то вся вина легла на первого лорда адмиралтейства, тем более что 3 апреля он по просьбе Чемберлена взял на себя еще и функции председателя Комитета по военному координированию (Military Co-ordination Committee). Комитет занимался разработкой стратегии и осуществлял тактический контроль над военными операциями, однако настоящей власти над сухопутной армией и авиацией должность председателя Черчиллю не давала. 1 мая он стал, помимо всего прочего, помощником премьер-министра, теперь ему подчинялся Комитет начальников штаба. Но и эта должность была, скорее, номинальной, нежели реальной, она накладывала на Черчилля дополнительную ответственность, но вовсе не облекала его дополнительной властью.

В Норвежской кампании, длившейся очень и очень недолго, можно выделить три основные фазы. Первая была отмечена славными победами британского флота. Корабли Ее величества причинили большой ущерб немецкой флотилии в районе Нарвика. Однако эти успехи, которыми так кичились союзники, не заставили агрессора ретироваться из завоеванных портов и не помешали ему переправить в Скандинавию подкрепление. А Черчилль, попав в ловушку необоснованного оптимизма, беззаботно высмеивал «стратегические и политические ошибки» Гитлера, «сравнимые разве что с ошибками Наполеона, которые он совершил в 1807 году при завоевании Испании»[238].

Три дня спустя Черчиллю пришлось переменить тон — Норвежская кампания вступила во вторую фазу. Теперь союзники пытались вытеснить Гитлера из Норвегии, где он уже успел обосноваться. Однако в Лондоне и Париже никак не могли решить, отвоевать ли северные районы Норвегии вокруг Нарвика или же центральные вокруг Тронхейма. Тем временем пока Черчилль, нарушая прерогативу адмиралов, без конца предлагал новые варианты маневров у берегов Норвегии, британские войска, успевшие высадиться в Скандинавии, оказались в весьма опасном положении. Им не удавалось оттеснить неприятеля. Напротив, немецкие горные отряды преследовали десант Ее величества, а гитлеровская авиация, господствовавшая в воздухе, не давала британцам ни минуты покоя. 24 апреля первый лорд направил Чемберлену очередное послание, в котором написал: «Должен Вас предупредить, что в Норвегии нас ждет полный провал». В конце концов, Черчилль все же объяснился с премьер-министром лично[239].

Вот мы и подошли к третьей фазе этой злополучной кампании. Начиная с 28 апреля со Скандинавского фронта стали приходить все более тревожные известия. Пришлось отдать приказ о выводе войск из Норвегии — другого выхода не было. Сражения продолжались меньше двух недель. Британские и французские солдаты вернулись на родину. Норвежская кампания закончилась в самом начале мая.

Итак, союзники потерпели поражение. Почему это произошло и кто был в этом виноват? Конечно, тактические просчеты и несогласованность действий застопорили работу англо-французской военной машины, распавшейся, в конце концов, на части. Черчилль извлек урок из этого поражения — он сохранил в памяти всю цепь факторов, приведших к катастрофе: несогласованность действий как британского руководства, так и союзнического командования; отсутствие опыта в проведении комбинированных операций; незнание прописной истины, заключавшейся в том, что в войне побеждает тот, кто господствует в воздухе; путаница и разрозненность в действиях союзников на всех уровнях; наконец, расшифровка немцами кода британского адмиралтейства, позволившая противнику свободно ориентироваться в сигналах флота Ее величества.

Это поражение сказалось и на политической ситуации в Британии. Первому лорду пришлось туго, ведь если основная ответственность за провал легла, безусловно, на премьер-министра, то Черчилль уверенно занимал вторую позицию в черном списке виновников неудачи. Он же так старался, принимал такое активное участие в проведении военных операций на всех стадиях Скандинавской кампании, что многие стали сравнивать неудачу в Норвегии с провалом в Дарданеллах. В конечном счете, все его действия лишь подтверждали закрепившуюся за ним репутацию вечно суетящегося, бестолкового политикана, позера, постоянно стремящегося разыгрывать какую-нибудь роль, готового играть даже в пьесах, обреченных на провал, да и то из рук вон плохо.

Было бы неправильно думать, учитывая отношение к Черчиллю, сложившееся в 1940 году, что сразу же после поражения в Норвегии в нем разглядели будущего лидера нации или даже наследника Чемберлена. По-прежнему представлялось маловероятным, что в один прекрасный день он сумеет добиться признания политической элиты Британии, возьмет управление страной в свои руки и поведет за собой соотечественников. В первую очередь нам следует остерегаться соблазна, часто подстерегающего историков, а именно рассуждений a posteriori. Этот путь неизбежно приводит к тому, что случай превращается в неизбежность. Если бы мы сказали, что события, вознесшие Черчилля на британский политический трон, были неотвратимы, мы бы погрешили против истины и оставили в тени длинную цепь случайностей, произошедших в Лондоне в трагические для Европы дни — со вторника 7 мая по пятницу 10 мая 1940 года.

Кроме того, не следует сбрасывать со счетов Чемберлена, о котором нередко говорят, будто бы фиаско в Норвегии сломило его. Этот сильный, мужественный человек обладал бойцовским характером и завидной силой воли. Он был облечен огромной властью и имел немалый опыт за плечами, поэтому к его мнению прислушивались и министры, и парламент. Чемберлен по-прежнему был очень популярным политиком в Англии. В марте 1940 года по данным опроса Гэллапа в поддержку премьер-министра высказались пятьдесят семь процентов граждан. Но слабое место у него все же было. Этот дельный, добросовестный человек не годился на роль лидера страны в условиях военных действий. Чемберлену самому были чужды душевные порывы, и он не мог вдохновить на великие свершения народ. Отсутствие в нем этой искры помешало ему вовлечь соотечественников в тотальную войну за правое дело. Уже в первые дни «странной войны» Томас Джонс, бывший секретарь кабинета министров, язвительно заметил: «В правительстве только Уинстону под силу поднять народ. А наш премьер-министр словно неживой, бесцветный какой-то, по его тону непонятно, говорит ли он о стойкости, о победе или о поражении»[240]. Однако несмотря на то, что события в Норвегии не лучшим образом сказались на авторитете Чемберлена, он, безусловно, не утратил своего влияния и уверенности. В то время мало кто мог предположить, что скоро его власти придет конец.