Взаимоотношения англо-американских союзников во время Тегеранской конференции были безрадостными. Черчилль прибыл в столицу Ирана усталый, измученный болезнью, раздраженный. Он остановился в здании британской дипломатической миссии, и там доктор Моран пустил в ход все свое умение, чтобы вернуть премьер-министру один из его основных видов оружия — голос. К тому же Черчилль, обеспокоенный неприятным поворотом дел в Средиземноморье, пожелал встретиться с Рузвельтом предварительно, однако последний, также неважно себя чувствовавший, уклонился от встречи по более или менее уважительной причине. В конце концов их встреча состоялась в Каире и продолжалась с 23 по 26 ноября (конференция «Секстант»), но уже в присутствии генералиссимуса Чан Кайши. Впрочем, во время этой встречи речь шла преимущественно о делах на Дальнем Востоке, поэтому англо-американские союзники и в Каире не согласовали свои стратегические и тактические планы. Кроме того, на Тегеранской конференции каждый из трех союзников опасался, как бы двое других не объединились между собой против него.

Уже на первом заседании, состоявшемся 28 ноября, были приняты основные стратегические решения. Американцы горячо поддержали советскую делегацию, настаивавшую на открытии второго фронта, и подавляющее большинство участников конференции высказалось за высадку союзнического десанта на французском берегу Ла-Манша. Эта операция, намеченная на май 1944 года, получила название «Оверлорд». Одновременно планировалось осуществить еще одну высадку — на берегах Прованса. В этой второй операции — «Наковальне», позже переименованной в «Дракона», были задействованы военные отряды, набранные в Италии. Таким образом, от средиземноморской стратегии Черчилля камня на камне не осталось, хотя он по-прежнему с горячностью доказывал партнерам предпочтительность наступления через Апеннинский полуостров, вовлечения в войну Турции и завоевания Южных Спорадов. На беду Черчилля, к тому времени союзнические войска уже два месяца были безнадежно блокированы по линии Густава в южной части полуострова. Кроме того, Турция не обнаруживала ни малейшего желания участвовать в военных действиях, а маловероятное завоевание Южных Спорадов не имело бы почти никакого стратегического значения. Но и это еще не все — во время того же первого заседания Сталин объявил, что как только Германия будет побеждена, Советский Союз начнет военные действия против Японии.

Несмотря ни на что, Черчилль не опустил руки, даже когда ему пришлось уступить Сталину и Рузвельту. Не такой у него был характер. Премьер-министр, не утративший практической сметки, решил, что со временем все еще может измениться, что Сталин не всегда будет играть роль арбитра между решительным премьер-министром и колеблющимся президентом. В Квебеке на конференции «Квадрант», прошедшей в августе, британская делегация уже соглашалась на проведение операции «Оверлорд». Рассчитывая на скорое взятие Рима, Черчилль мечтал о стремительном продвижении к реке По — тогда отпала бы необходимость в проведении операции «Наковальня» и, кто знает, вновь появилась бы возможность наступления на Центральную Европу через Любляну.

Поэтому неудивительно, что во «Второй мировой войне» Черчилль положительно отозвался о Тегеранской конференции и ее результатах. В подтверждение своих слов он описал большой ужин, состоявшийся 30 ноября в резиденции британской дипломатической миссии по случаю шестьдесят девятого дня рождения премьер-министра. «Это было, — писал Черчилль, — памятное событие в моей жизни. Справа от меня сидел президент Соединенных Штатов, слева — хозяин России. Все вместе мы командовали большей частью мирового флота и тремя четвертями мировой авиации, под нашим началом служили около двадцати миллионов солдат, участвовавших в самой страшной войне за всю историю человечества»[346]. Однако затем Черчилль стал выбирать более осторожные выражения, понимая, что на этой конференции статус Великобритании и ее вес в международных делах заметно изменились. «Именно в Тегеране, — позднее признался премьер-министр своей старой подруге Вайолет Бонем-Картер, — я впервые осознал, как в мире мало нас, британцев. Я сидел там с большим русским медведем по левую руку и с толстым американским буйволом — по правую, причем медведь уже протянул ко мне свои лапы. И вот между этими хищниками притулился маленький английский ослик, который единственный из них троих знал верный путь»[347]. Себя, однако, не преминул возвеличить...

После Тегеранской конференции Черчиллю было трудно осуществить свои планы и замыслы, и мешала ему в этом не только болезнь, сразившая его в Тунисе в декабре. Это случилось уже после того, как в ходе второй конференции, проходившей в Каире с 4 по 6 декабря, президент Турции Исмей Инону, прибывший в Египет специально для переговоров с Черчиллем, категорически отказался принять участие в военных действиях. Долгое выздоровление в Марракеше в январе 1944 года также не было главным препятствием на пути британского премьер-министра к цели. Все дело в том, что события в Италии не оправдали ожиданий Черчилля. С ноября по май войска союзников были блокированы фашистами в Абруцци, напротив горы Кассен вдоль линии Густава, между устьем реки Гарильяно, впадающей в Тирренское море, и устьем реки Сангро, впадающей в Адриатическое море.

В конце концов 12 мая союзники приступили к операции «Диадема», целью которой были Рим и Флоренция. Пока французский экспедиционный корпус под командованием генерала Жюэна прорывал немецкую оборону близ Лири, польские войска с боем захватили контроль над горой Кассен — произошло это 18 мая. После этой победы союзники начали продвигаться к Риму, на пути им пришлось выдержать не одно кровопролитное сражение, и все-таки 4 июня они вошли в Вечный город. Войска антигитлеровской коалиции продолжили наступление, дошли в Тоскане до линии Арно и взяли Флоренцию 4 августа. Однако англо-американская армия вновь была остановлена, на этот раз на линии Готика, проходившей от Пизы до Римини, — там войска маршала Кессельринга преградили путь союзникам и продолжали их удерживать всю зиму, перекрыв заодно и доступ к долине реки По в Северной Италии.

Отныне все надежды были связаны с успешным исходом операций «Оверлорд» и «Наковальня»-«Дракон», тогда как Черчилль при поддержке британских военачальников целых полгода — с февраля по июль 1944 года — тщетно пытался помешать проведению операции «Наковальня».

Операция «Оверлорд» — основная составляющая победы союзников на Западе — действительно являлась «величайшей военной операцией всех времен», но ее успех, вопреки распространенному мнению, вовсе не был предрешен. По правде говоря, высокопоставленные британские и американские чиновники, сознававшие всю опасность этой затеи и предвидевшие многочисленные препятствия на пути ее осуществления, даже не скрывали своего беспокойства накануне высадки союзнических войск в Европе.

Черчилль, в свою очередь, все это время был нервным, раздражительным и озабоченным. Близким людям из своего окружения он не раз признавался, что его нервы напряжены до предела. Премьер-министр продолжал наблюдать за ходом подготовительных работ на юге Англии и для большего удобства устроил свою штаб-квартиру в поезде, стоявшем на запасном пути на вокзале в Портсмуте. Однако к началу операции он вернулся на Даунинг стрит, где с 4 по 5 июня принимал Де Голля, «потчуя» дорогого гостя громким скандалом. 5 июня, когда Эйзенхауэр наконец принял роковое решение, Черчилль, словно лев в клетке, шагал взад-вперед по комнате, где были развешены карты. Вечером он сказал Клемми, зашедшей ненадолго повидаться с ним: «Ты понимаешь, что завтра утром, когда ты проснешься, 20 тысяч человек уже будут убиты?»[348]В действительности же, проснувшись утром 6 июня, Черчилль узнал, что дела обстоят как нельзя лучше и у британских парашютистов, и у англо-канадских отрядов, перешедших в атаку на французском побережье. Тогда он решил в полдень выступить в палате общин с обнадеживающим заявлением по поводу «самой сложной и трудной военной операции, которая когда-либо предпринималась»[349].