– Разбойники! Хулиганы! – орала, поспешно отступая, повариха.

Она тащила за руку дочь, но Мэри цеплялась и ограду и плакала, не желая уходить. В конце концов поварихе удалось оторвать дочь от забора, и она поволокла Мэри за собой. До самого конца улицы ее провожали свист и улюлюканье ребят. Когда она скрылась из виду, бабушка устало опустилась на стул.

– Боюсь, будут неприятности, – сказала она как бы про себя. – Такая особа уж сумеет нарассказать всякой всячины…

– Вздуть бы хорошенько эту Роч! – все еще горячился Чарли. – Эх, был бы здесь отец, он бы ей показал…

Нил толкнул брата в бок. Глаза бабушки мигом заблестели слезами при упоминании о сыне. И в этот вечер она больше не сказала ни слова.

В Нью-Йорке наступила жара. Раскаленный асфальт размяк под каблуками. От каменных громад несло жаром. По всему городу разъезжали холодильные машины. Вентиляторы и электрические охладители работали день и ночь. Аптеки были переполнены покупателями, которые пили крем-соду со льдом, тянули через соломинки лимонад и глотали освежающие мятные лепешки. Газеты предсказывали еще более высокую температуру на ближайшие дни. Служащие в конторах сидели без воротничков, повесив пиджаки на спинки своих стульев.

Город опустел. Богатые люди увезли своих детей на морские курорты. Там дул свежий соленый ветер и солнце грело как раз в меру. А ямайская детвора сидела возле своих фанерных домиков и томилась от жары.

Были каникулы. Школа была закрыта. Миссис Аткинс ходила к директору просить, чтобы за лето починили протекающую крышу, но директор сухо отвечал, что это не ее дело. Пусть она лучше обратит внимание на поведение своих учеников, а крыша может и подождать. Учительница вернулась домой огорченная.

– Опять осенью дети будут простуживаться, – сказала она бабушке. – Придется сообщить об этом учительскому комитету.

– Не ссорься, Флора, с директором, – уговаривала ее бабушка, – ты знаешь, как трудно теперь найти работу. Вон сколько безработных вокруг нас…

Старая негритянка теперь по целым часам копалась в своем «саду». На двух крохотных грядках у бабушки были посажены герань и душистый горошек, цвели левкои, вился на жердочках дикий виноград. Бабушка поливала цветы, полола сорную траву, обирала гусениц, и маленький цветник радовал взор всех проходивших мимо домика миссис Аткинс.

За этими занятиями заставали бабушку ребята, приходившие, как обычно, слушать продолжение рассказа. Ребята очень скучали в пыльном городе. Не хотелось ни играть, ни читать, даже бейсбол был заброшен, и школьная команда совсем растренировалась. И только бабушкина история продолжала всех интересовать. Бабушка и сама увлекалась не меньше своих слушателей, когда рассказывала о Джоне Брауне и его бойцах.

… Ворвавшийся в дверь ветер потушил свечу. Обе женщины вскочили:

– Кто там?

– Наполеон, – отвечал им знакомый голос глухого.

– Боже праведный! Один?…

Джен дрожащими руками нашарила спички. Bcпыхнувшая свеча осветила негра, закутанного в плащ. У Наполеона было угрюмое, забрызганное грязью лицо, он дышал, как загнанная лошадь, и еле стоял на ногах. Увидев на столе кусок хлеба, глухой схватил его и начал жадно есть. Мэри Браун и Джен смотрели на него с безмолвным страхом. Не переставая жевать, Наполеон откинул край плаща. Прикорнув у него на плече и сжимая темными ручонками большого черного кота, спала Салли.

Джен бросилась было к дочке, но глухой остановил ее:

– Не буди. Устала. Мы так бежали…

– Бежали?! – Мэри Браун поднялась со своего стула и впилась глазами в негра. – Значит…значит, все кончено!

У нее захватило дыхание. Глухой молча опустил голову.

– Так это правда?

Джен, полуоткрыв рот, глядела на обоих. Она еще не понимала. Внезапно Мэри Браун принялась трясти Наполеона за плечи:

– Говори! Говори, что там было. Говори все. Наполеон тяжело опустился на стул. Он вдруг жалобно замычал и закачался, как от боли.

– Крышка… Гроб… Все мальчики… Капитана саблей… Но жив… И Джим жив… Увезли обоих.

Мэри Браун схватилась за грудь.

– Все… все мои мальчики… – хрипло пробормотала она. – Мои дети!

Она снова затрясла Наполеона:

– Куда они девали капитана? Говори скорей! Глухой скривил лицо и покачал головой:

– Никуда не девались. Там лежат. Рядышком. Двое.

– Господи, он ничего не понимает! – застонала жена капитана. – Как мне ему объяснить?…

В этот момент взгляд ее упал на Джен. Негритянка сидела на полу и продолжала бессмысленно смотреть на глухого. Тогда, забывая на мгновение о своем собственном горе, жена капитана взяла у Наполеона спящего ребенка и положила его на руки Джен. Та перевела глаза на дочку и вдруг отчаянно зарыдала.

– Плачь, милочка, плачь. Слезы тебя облегчат, – сказала ей Мэри Браун.

У нее самой не было слез, только сухой комок застрял в горле. Она тронула Наполеона за рукав:

– Капитан серьезно ранен?

Но глухой не понимал, чего от него хотят. Глаза его слипались, голова валилась на стол: он хотел спать.

Мэри Браун закричала ему в самое ухо:

– Наполеон, не спи, нельзя спать в такую минуту! Скажи еще что-нибудь, Наполеон!

Негр с трудом очнулся.

Из его отрывистых, бессвязных фраз можно было понять только, что в Ферри явились солдаты, что все, кроме капитана и Джима, погибли, а ему с девочкой удалось спрятаться за пожарной машиной в сарае. Когда солдаты ушли из арсенала, он выбрался на улицу и пытался пройти через мост в горы. Но у самого моста его остановил офицер и уже совсем было арестовал их, как вдруг появился кузнец из Ферри. Этот кузнец прежде сидел у них в караулке, но потом капитан приказал его выпустить, потому что кузнеца взяли по ошибке. Кажется, потом его арестовали солдаты, но, видно, ему удалось освободиться. Кузнец тотчас же узнал Наполеона, смекнул, в чем дело, и сказал офицеру:

– Сэр, это мой негр. Он со своей девчонкой работает у меня в кузне подмастерьем. Огонь мехами раздувает. И кузнец принялся кричать на Наполеона:

– Ах ты, черный лентяй! Глухая скотина! Чего ты пялишь на его милость глаза? Беги сейчас же на тот берег к Большой Запруде. Скажи, чтоб они скорей везли мне плуг для починки. Живо, а то я тебя подкую вместе с твоей девчонкой!

Наполеон расслышал и не заставил себя долго просить. В три минуты он вместе с Салли был уже на другом берегу, у подножия Мэрилендских гор. Он взял Салли за руку, и они что было силы побежали по направлению к Кеннеди-Фарм. Но бежать по дороге, пока еще не стемнело, было опасно, и негр решил дождаться темноты. Едва успели они с девочкой свернуть с проселка и спрятаться в кустах, как Салли услышала лошадиный топот и приближающиеся голоса. Ехал большой отряд синих. Солдаты сопровождали повозку, запряженную парой лошадей. Негр и девочка видели сквозь кусты болтающих и смеющихся конвойных.

Вдруг Салли, у которой было острое зрение, вскрикнула:

– Папа!

Наполеон рукой закрыл ей рот. Девочка дрожала, как в лихорадке. На повозке, которую конвоировали солдаты, она увидела связанного отца. Голова Джима Бэнбоу была опущена, рубашка лохмотьями свисала с обнаженных плеч. Рядом с ним на носилках лежал капитан Джон Браун с залитым кровью лицом и растрепанной бородой. Солдаты услыхали крик девочки.

– Это ты крикнул, Моди? – спросил один другого.

– Нет, я не кричал. Мне показалось, что это Стивене зовет.

Они стали окликать третьего, спрашивая его, не он ли кричал. Но Стивене отвечал, что он и не думал их звать.

– Гм… что-то подозрительно… Давайте, ребята, пошарим в кустах, – предложил тот, кого, звали Моди.

Трое солдат спешились и направились к окаймляющим дорогу зарослям шиповника. Именно за этими зарослями скрывались беглецы. Негр и девочка не смели дышать. Им казалось, что даже биение их сердец может их выдать.

Солдаты, ворча на колючки, продирались сквозь кусты. Еще минута – и убежище будет открыто. Моди наступил сапогом на край платья Салли, В это мгновение Стивене громко выругался.