Мне приходится проглотить растущий ком эмоций в горле. — Я тоже, — выдавливаю я, не вдаваясь в подробности, что в постели с ней в той гостинице я чувствовал себя более комфортно, чем здесь, в одиночестве. По правде говоря, я счастлив вернуться в наше личное пространство, в обыденность, которую мы создали за последний месяц. Ничто по-настоящему не чувствовало себя как дома до нее, но я взволнован мыслью о том, что этот пентхаус постепенно становится таковым из-за нее.

Ее живот громко урчит, заставляя ее хихикать, когда она прикрывает его рукой с застенчивым выражением лица. — Очевидно, я голодна. — Она снова смеется, пожимая плечами.

Звонит лифт, двери в пентхаус распахиваются. Обычный запах чистящего раствора, который обычно используют службы уборки, ударяет мне в ноздри. Когда я закатываю чемоданы, мы оба останавливаемся в гостиной, в ноздри ударяет другой запах.

Марго смотрит на меня, в ее глазах светится возбуждение. — Я чувствую запах китайской еды?

Я не могу не ухмыльнуться ее волнению, когда она мчится на кухню, не удосужившись снять туфли. — Боже мой, я никогда в жизни не была так взволнована, чтобы увидеть еду на вынос!

На звук ее голоса я обнаруживаю, что она уже рвет белый пластиковый пакет для еды на вынос, стоящий на краю кухонного островка. Она вытаскивает два контейнера с супом, маленькую коробку с яичными рулетиками и две большие коробки с нашими закусками.

Она, не теряя времени, разрывает пачку палочек для еды, открывает одну из больших коробок и кладет в рот кусок курицы. Она громко стонет, закатывая глаза. — Твою мать. Я забыла, как сильно скучала по нью-йоркской еде.

Я вытаскиваю телефон из кармана и отправляю сообщение управляющей дома, чтобы поблагодарить их за доставку еды. Я смотрю, как она запихивает в рот большой кусок чоу мейн [Прим.: Чоу мейн — китайская стир-фрай лапша, название — романизация «chāu-mèing» тайшаньского диалекта. Блюдо популярно у хуацяо и присутствует в меню большинства китайских ресторанов. Она особенно популярна в Индии, Непале, Великобритании и США], болтая лапшой у подбородка, прежде чем заговорить. —Мы ели его две недели назад, после того, как ты умоляла меня об этом.

Она улыбается мне с набитым ртом. Если бы это сделал кто-то другой, я бы нашел это отвратительным, но с ней это мило. Каждый маленький нюанс ее. Она проглатывает пищу ртом. — Точно. Это было слишком давно.

Я закатываю глаза от ее драматизма, вытаскиваю руки из рукавов куртки и бросаю ее за дальний край кухонного острова. — Мне жаль, что домашняя еда, за счет которой ты жила, была такой ужасной.

Она отхлебывает лапшу в рот. — Я никогда не говорила, что они ужасны. Но ты разговариваешь с девушкой, которая разорилась в колледже и делила одну кастрюлю и одну сковороду с двумя другими соседками по комнате. Мы никогда не готовили для себя, а китайских остатков нам хватило бы на несколько дней. Ты готовишь почти так же хорошо, как трахаешься, Бек, но это не значит, что я время от времени не скучаю по какой-нибудь чрезмерно ГМО-курице с кунжутом.

Когда она произнесла слово «трахаться», мои мысли возвращаются к полету на самолете, к тому, каково было погрузиться в нее, пока мои сотрудники ждали нас. Я не собирался трахать ее в самолете. Я действительно хотел надеть кольцо ей на палец и знать, что мир считает ее моей невестой, но я увлекся. Кажется, я часто так делаю, когда дело доходит до нее. Не то, чтобы я действительно против этого.

Ей удается засунуть еще несколько кусочков в рот, прежде чем я указываю на стулья на кухонном острове. — Может быть, ты действительно хотела бы сесть и съесть свою еду?

Ее глаза расширяются, как будто ей только что пришло в голову, что мы можем сидеть и есть, как цивилизованные люди. Она ела в самолете, но, видимо, все еще голодала. Марго держит коробку с курицей с кунжутом рядом с собой, двигая ее по столешнице, пока она не оказывается перед одним из стульев.

Как только ее задница оказывается на стуле, она снова начинает направлять еду себе в рот. Присаживаясь рядом с ней, я начинаю откусывать свой ужин. Китайская еда, наверное, последняя в моем списке того, что мне нравится, но ей не обязательно об этом знать. Когда она спросила, нравится ли мне это в первый раз, когда она призналась, что жаждет этого, я солгал ей, сказав, что это мое виноватое удовольствие. Я испытываю чувство вины в форме кусочка пиццы или мороженого в бруклинском стиле с малоизвестного рынка, а не китайской еды.

Свет падает прямо на бриллиант на ее пальце, привлекая к нему мое внимание. — Мне нравится, как выглядит это кольцо у тебя на пальце, — говорю я ей, вставая, чтобы принести нам обоим воды.

Она кладет палочки для еды на угол коробки, поднимая руку, чтобы полюбоваться кольцом. Заходящее вечернее солнце освещает его ровно настолько, чтобы на стене и прилавке появились блестки. — Заставить меня выкрикивать твое имя, пока вся твоя команда слушает, недостаточно, чтобы люди знали, что я твоя?

— Даже не близко.

— Но это помогает? — Она показывает кольцо в мою сторону.

— Ты чертовски права. С этим на твоем пальце ни один мужчина не осмелится взглянуть на тебя дважды.

— С каких это пор кольцо на женском пальце мешает мужчине идти к тому, чего он хочет?

Ревность дико горит в моей груди. Во-первых, при мысли о чужом кольце на ее пальце, и во-вторых, при мысли о том, что любой мужчина хотя бы раз взглянет на нее во второй раз. — Я бы хотел, чтобы кто-нибудь попробовал.

— Звучит пугающе, — шутит она, откусывая маленький кусочек от еды.

— Ты чертовски права.

Мы оба замолкаем, пока едим нашу еду. Дело не в том, что я не хочу поговорить с ней за ужином. На самом деле, одним из моих любимых занятий с тех пор, как она переехала, было время, которое мы проводили пока я готовил ужин, и разговор продолжался даже после того, как она убрала наши тарелки и вымыла посуду. Но тема о том, что она носит обручальное кольцо, которое я ей подарил, зная, что она не собирается вечно носить его на пальце, вызывает у меня горький привкус во рту. Мысль о ней с любым другим мужчиной заставляет меня гореть от ярости.

— Говоря о помолвке, когда мы собираемся рассказать людям? Мои друзья убьют меня, если узнают, что я скрывала это от них так долго. Даже если это не…

— Не говори так, — шиплю я, прежде чем передумать. Я устал от того, что она называет это фальшивкой, хотя это именно так. Я массирую пальцами висок, пытаясь подавить появившуюся из ниоткуда головную боль. — Извини, кажется, я просто устал. Вообще-то я подумал, что мы можем рассказать моей семье завтра вечером. Мой папа звонил, когда ты спала в самолете. Они собираются быть в городе по делам и хотят пообедать, чтобы отпраздновать ранний День Благодарения. Если ты не против, я подумал, что мы могли бы просто сказать им тогда. И всем, кому ты захочешь рассказать потом.

Она какое-то время обдумывает мои слова, вертя лапшу палочками. — Да, это звучит хорошо. Тогда я тоже расскажу своим друзьям. — Ее голос звучит беспокойно, высота тона меняется от начала предложения к концу.

Я отодвигаю от себя коробку с едой и убираю ее волосы с лица. — Ты в порядке? — Я спрашиваю. Надеюсь, она не сомневается в нашей договоренности. На мой взгляд, у меня есть год с ней. Я пока не готов от нее отказаться. Я никогда не буду готов, но я точно не готов сейчас.

Она повторяет мои движения, передвигая еду перед собой. Ее пальцы сжимают хрустальный стакан, который я поставил перед ней. Мое сердце бешено бьется, когда она делает большой глоток воды, а в голове проносится то, что она собирается сказать.

Я готовлюсь к худшему — к тому, что она больше не хочет говорить людям, что мы помолвлены. Я уже думаю о том, что я буду делать, если она снимет это кольцо с пальца, даже не надев его двенадцать часов, когда она смотрит на меня, ее зеленые глаза блуждают по моему лицу. — Я в порядке. Я просто немного нервничаю из-за того, что твои мама и папа подумают обо мне, зная, что я с тобой после отношений с твоим братом.