— Значит, мы будем первыми, — Эйрих вытер лезвие сабли о мешок. — Для всадника лучше оружия всё равно нет. Надо сшибиться с бронным — используешь илд, надо порубить простых воинов — берёшься за саблю.

— У римлян купил? — уточнил Зевта.

— Пришлось озадачить их лучшего кузнеца, — ответил на это Эйрих. — Римляне такое оружие тоже не знают.

— Откуда тогда его знаешь ты? — задал неудобный вопрос Зевта.

— В книге вычитал, — нашёлся Эйрих.

Он никогда и никому не расскажет о своей прошлой жизни. Никто этого не узнает, потому что Эйрих не видел никаких выгод от того, чтобы это кто-то знал. Нет выгод — незачем рассказывать.

— Надо бы мне тоже книжки твои почитать... — почесал бороду Зевта. — Но сперва надо научиться читать. Эх, где бы время найти?

Эйрих знал своё место, поэтому никогда не заводил с отцом разговора об обучении грамоте. В прошлой жизни он сам вполне неплохо и успешно жил без книг, но сейчас понимал, что упустил столько полезного, что волосы на голове рвать хочется. И было бы гораздо удобнее, умей отец читать, хотя бы на готском...

Потому что готской грамотой ведутся протоколы заседаний Сената, благо, в деревне нашлось некоторое количество людей, владеющих готским письмом. Это всё организовал отец Григорий, вычленивший из своей паствы способных юношей, дабы они помогали ему переписывать Библию и иные священные тексты.

Сам Эйрих готскую письменность освоил уже давно, благо, базировалась она на латинских и греческих буквах, а готский язык для него родной. Образованному человеку такое нетрудно, а Эйрих считал себя образованным человеком.

«Греческую философию вот подтянуть немного», — подумал он. — «А дальше, как уверяет Ликург, всё как по накатанной пойдёт».

Альвомир, уставший держать не самый лёгкий груз, снял опустевший мешок предыдущей мишени и повесил на столб новую мишень.

— Дай-ка, попробую, — протянул к Эйриху руку отец.

Мальчик расстегнул пояс и передал ему.

Опоясавшись ножнами с мечами, Зевта прошёлся туда-сюда, неопределённо хмыкнул, после чего выхватил илд.

— Тяжёлый, зараза такая... — произнёс он и нанёс могучий удар по остготской кольчуге.

Звон металла, несколько колечек разлетелись в разные стороны, а илд глубоко зашёл в мягкую глину.

— Но крепкий, как топор! — заулыбался Зевта. — Привыкать к нему надо, но я вижу, что умники в книжках писали не зря. Молодец, сын, что нашёл такую хорошую придумку.

— Благодарю за похвалу, отец, — поклонился Эйрих. — И, раз тебе понравилось это оружие, то у меня есть для тебя подарок.

— Я не могу принять твоё оружие, сын, — покачал головой отец. — Сам знаешь, личное оружие — это святое.

— У меня есть второй комплект из илда и сабли, — сообщил ему Эйрих. — Я только проверял его на качество и не использовал, поэтому он будет подарком тебе.

Зевта молчал. Лицо его не выражало ничего, он смотрел на Эйриха около двадцати секунд, а затем крепко обнял его, уронив илд.

— Настоящий сын, достойный своего отца, — раздалось откуда-то со стороны.

Эйрих повернул голову и увидел некоего старика. Потребовалось немного времени, чтобы узнать его — Зигибода, жрец старых богов. Одет, как всегда, в старое и потрёпанное рубище, на шее его многочисленные ожерелья с рунами на камешках, на голове венец из чёрной бронзы, а на руках старые и позеленевшие медные перстни. Опирался он на ивовый посох, увенчанный витым бронзовым наконечником, превращающим посох в опасное оружие.

Жрец живёт вне деревни, а там где лес — там не всегда безопасно, особенно ночью.

— Чего ты забыл здесь, старик? — недружелюбно спросил Зевта, отстранившийся от сына.

— Ничего обременительного для вас, славные воины... — произнёс Зигибода. — Я приходил к Григорию, потолковать о верованиях... Потолковал и решил, что надо обсудить что-то толковое с вами...

— Я разрешил тебе жить в деревне, но это не значит, что готов слушать твои россказни, — сказал ему Зевта.

Об этом разрешении Эйрих не знал, поэтому был не на шутку удивлён. Либо отец Григорий не видит в дряхлом жреце угрозы, либо уверился в крепости веры своей паствы.

— На этот раз это не просто, как ты говоришь, россказни, а кое-что интересное и выгодное для всех нас, — старик погладил свою длинную и седую бороду.

— Тогда говори быстрее, — потребовал Зевта.

— Мы, жрецы старых богов, иногда встречаемся... — начал Зигибода. — Делимся новостями и слухами, жалуемся на жизнь, ты знаешь... Накануне приходил Осмундс Плешивый... Ты, возможно, видел и знаешь его?

— Знаю такого, — неохотно ответил отец. — Где он живёт?

— В деревне Визивина, что на северо-востоке, — старик, почувствовав толику интереса, взбодрился. — И он поведал мне что-то тревожное...

— Старче, не томи, — попросил его Зевта.

— Якобы видел он в лесах разъезды конные, в которых на мелких конях всадники сидели ликами ужасные, — произнёс Зигибода. — Осмундс живёт в лесу, не пущают его в деревню более, поэтому он увидел тех всадников ужасноликих, а сами всадники явно пришли с Дуная...

— Ужасноликие — это точно гунны, — вздохнул Эйрих. — И это точно не могут быть люди Руы и Мундзука?

Когда речь идёт «ужасноликих всадниках» — это, с высокой вероятностью, о гуннах. Эйрих видел их, бился против них, поэтому знал, о чём говорил.

Нет, внешне они люди как люди, но их склонность наносить шрамы на свои лица, а ещё часто встречающееся удлинение черепов (1) — это, даже на взгляд Темучжина, видавшего всяких людей, выглядело не очень аппетитно.

Впрочем, людей с длинными черепами он видел и раньше. Во времена покорения Мавераннахра Темучжин встречал людей с нездорово длинными черепами. Зачем, почему — он не спрашивал, потому что это было неважно. И сейчас тоже неважно, но любопытно.

— Точно не могут, — покачал головой отец. — Ох, час от часу не легче. Идём домой, надо звать наших новых друзей. Благодарствую, старче, вот тебе в дар за весть.

Он снял с руки серебряный перстень и вручил его жрецу. Зигибода благодарно кивнул, после чего поплёлся восвояси.

— Я тоже кое-чему учусь у тебя, сынок, — усмехнулся вождь, проводив жреца взглядом. — Если дар тебе почти ничего не стоит, то дари, а люди запомнят.

Необязательно говорить, чтобы окружающие начали делать выводы о тебе. Поступки — вот что важно.

Главное, что усвоил Темучжин из собственного опыта воспитания многочисленных отпрысков: «Говорить ты можешь тысячу хороших и мудрых вещей, но дети твои будут учиться по твоим поступкам, а не по словам». Простая истина, доступная любому, кто может связать две мысли воедино.

«Это работает со всеми, не только с детьми», — подумал Эйрих.

Дома пахло жареным мясом, специями и душистыми травами — Тиудигото с Фульгинс готовили еду на вечер. Эрелиева сидела в углу и методично поправляла лезвие спаты.

«Запамятовал купить ей новый лук...» — с сожалением вспомнил Эйрих. — «Хотя какие луки могут быть у римлян?»

— Виссарион, сходи в гостевой дом и пригласи Руу и Мундзука, — приказал Зевта. — Скажи, что приглашаю их разделить мясо у очага.

— Слушаюсь, господин, — поклонился раб и покинул дом.

Эйрих прошёл к своему спальному месту и вытащил из-под лавки сундук с пергаментами.

— Нет времени на книги, Эйрих, — обратил на это внимание Зевта. — Садись у очага, нам надо основательно переговорить с гуннами.

Сундук был задвинут обратно под лавку, а Эйрих сел у очага, достал свой бытовой нож и правильный камень.

Гунны явились спустя полчаса и причиной их задержки было приобретение свежего мяса. Как и у всех кочевников, гунны считали плохим тоном являться к кому-то домой с пустыми руками.

— Зевта, сын Байргана, — произнёс самый высокий и крепкий из визитёров. — А это Эйрих, сын Зевты.

— Руа, сын Улдина, — встал отец. — И Мундзук, сын Улдина. Проходите, садитесь у моего очага, еда уже готова.

Руа был безбород, но со свисающими чёрными усами, желтоватая кожа лица шрамирована, лоб покатый, а роста он на полголовы выше Зевты. Волосы на голове его почти полностью обриты, оставлен лишь чуб на макушке, откуда свисает четыре косички. В косички вплетены золотые кольца, отлитые старательно, но не очень аккуратно. Глаза тёмно-карие, губы тонкие, нос большой, но приплюснутый. По комплекции видно, что он силён и здоров. Ноги его кривы, как и пристало настоящему кочевнику, большую часть жизни проводящему в седле. Одеяния из качественно обработанной коровьей кожи, на поясе прямой меч, римская спата, а рядом с ножнами висит связка костяных амулетов из птичьих черепов.