Скит достала из пайка беспламенный разогреватель, мне же пришлось сгибать таганок из тонкого металла, чтобы положить на него таблетку сухого топлива и разогреть ламистер с мясными тефтелями. Но, едва только на конце спички с шипением заплясало пламя, как Скит вздрогнула, чуть не выронив флягу, из которой наполняла разогреватель, и подняла на меня глаза.

Я, удивленный такой реакцией, показал ей спичку. Она, как завороженная, наблюдала за трепетанием лепестка огня на кончике деревянной щепки и даже, кажется, дыхание затаила. Я позволил спичке догореть до конца и даже аккуратно перехватил ее за сгоревшую часть ради этого, умудрившись не сломать ее. Как только последний огонек угас и превратился в струйку дыма, Скит, лицо которой все еще можно было различить в сгустившейся внутри кабины тьме, моргнула.

— А давай… — тихо начала она. — Погреем твое блюдо вместе с моим. А это потом зажжем. Как свечку.

Я улыбнулся и протянул ей ламистер, а таганок с сухим топливом забрал к себе и принялся ножом, купленным все в том же магазине, кромсать таблетку уротропина на части поменьше. Чтобы можно было подкладывать по чуть-чуть и хватило на подольше.

Когда вода в пакете перестала бурлить, Скит вытащила еду, обжигаясь и тихо матерясь. К тому моменту кабина погрузилась в полнейший мрак и я практически на ощупь зажег первую «свечку» в таганке.

Голубое пламя жадно поглотило кусочек сухого топлива и принялось плясать на нем, заставляя наши тени неровно дергаться на стенах кабины. Скит снова, как тогда, со спичкой, уткнула взгляд в пламя, не забывая при этом орудовать ложкой и хрустеть любимыми овощными крекерами, заменяющими в пайке галеты.

Я управился со своим блюдом быстрее, чем прогорела первая «свечка» и уже успел подкинуть к ней вторую, чтобы она успела заняться раньше, чем огонь погаснет. Скит слегка вздрогнула, когда огонь, придавленный между двумя кусками сухого топлива, уменьшился и затрепетал, будто собирался погаснуть полностью, но, когда этого не произошло — снова расслабилась и одним взмахом ложки доела свой ужин.

— Никогда бы не подумал, что ты так любишь огонь. — сказал я, делая глоток из фляжки с водой, в которую я всыпал порошковый напиток из комплекта пайка.

Скит ничего не ответила, только зыркнула на меня исподлобья, и протянула руки к трепещущему синему огоньку.

— Помнится мне, на Кельвины ты так не реагировала. — продолжил я, глядя на девушку. — А они ведь, считай, огонь в чистом виде. Признайся — наверняка в свободное время ты приезжаешь к ближайшему Кельвину и кидаешь в него все, что под руку попадается, а?

Я улыбнулся, переводя все в глупую шутку, сказанную лишь бы только не сидеть в молчании, но Скит внезапно сумрачно посмотрела на меня и коротко уронила:

— Нет.

А потом вздохнула, дернула головой, словно отгоняя какое-то наваждение, и уже тверже произнесла:

— Огонь тут ни при чем. В смысле… Сам по себе ни при чем. И уж тем более Кельвины.

— Тогда что «при чем»? — я ухватился за крошечную подсказку.

Скит отвела глаза в сторону, уставившись в стену кабины. Она будто бы стеснялась произнести что-то.

— Темнота. — наконец тихо выдохнула она, все так же глядя в сторону.

— Боишься темноты? — от удивления мои брови поползли на лоб. — Серьезно?

— Не то чтобы боюсь… — Скит снова посмотрела на меня. — Нет, я не боюсь. Она меня не пугает. Я ее просто не люблю.

— Это как? — заинтересовался я. — Что значит «не люблю»?

— Как бы тебе объяснить… — Скит вздохнула. — Для меня темнота она как враг. Но не такой враг, с которым невозможно бороться и который уничтожит тебя, чтобы ты ни делал, нет. Скорее наоборот — такой враг, с которым можно и нужно бороться. Да, она сильнее меня, да, она больше меня, да, она меня окружает, но это не значит, что я не могу за себя постоять. Я могу, и я буду.

— Занятно. — я улыбнулся. — И давно у тебя это?

— Сколько себя помню. — Скит пожала плечами. — Даже в детстве было время, когда я выбиралась по ночам из дома, чтобы прогуляться в темноте и показать ей, что она не властна надо мной.

— Значит, ты все же боишься темноты. — я покачал головой. — Но ты решила для себя, что не будешь поддаваться этому страху, а дашь ему бой. Ты не позволяешь ему завладеть собой, а сама идешь на него в атаку. Ты привыкла бороться с ним, и потом перенесла эту привычку вообще на всю свою жизнь. Что бы ни произошло, какие бы беды тебя не одолевали, ты всегда отвечаешь на них. Идешь в бой и борешься до последнего.

— Ну, что есть, то есть. — невесело усмехнулась Скит. — Сложить лапки и мирно отдать концы — это точно не про меня.

— Точно. — улыбнулся я. — Если бы это было так, то мы бы с тобой могли бы даже не встретиться. Ты просто не вспомнила бы обо мне после того, как твой напарник пропал в баге. И не пришла бы за мной соответственно.

— Кстати, да. — улыбнулась Скит, на сей раз уже открыто. — Если бы не эта моя привычка, ты бы не смог меня спасти… Сколько там раз? От черного, от целой кучи черных, от Климовска… А я даже не сказала тебе спасибо за это. Ни разу.

— Ты меня тоже спасла. — глядя в ее глаза, непроницаемо-черные в свете неверного пламени, ответил я. — Так что мы, считай, в расчете.

— Нет… — выдохнула Скит, подаваясь вперед и сметая на пол таганок с почти догоревшим кусочком топлива. — Не в расчете…

Я протянул руку, обхватил ее за шею и привлек к себе, одновременно придавливая огонек подошвой ботинка, чтобы ненароком чего-то не загорелось.

Губы Скит оказались горячее любого огня. Когда она приникла ко мне, на мгновение показалось, что к губам приложили раскаленный уголек. Я поднял руки, и потянул футболку Скит вверх, и в этот раз она не сопротивлялась, как тогда, под мостом. Даже наоборот — сама подняла руки вверх и на мгновение оторвалась от моих губ, чтобы позволить раздеть себя. Но потом сразу же снова накинулась на меня, как голодный спидхак.

Я подался вперед, укладывая девушку на нашу шаткую лавочку, и сам лег рядом, не отрываясь от ее губ. Рука скользнула на ее затылок, пальцы ухватились за высокий хвост русых волос (Скит не изменяла своей прическе даже сейчас) и потянули за них, заставляя девушку со вздохом оторваться от моих губ и закинуть голову назад.

— Никогда не занималась сексом в таком месте, как заброшенный ракетовоз… — выдохнула Скит, глядя мне в глаза. — Это даже… Заводит!

Я лишь улыбнулся и ничего не ответил.

Я не помнил, доводилось ли мне заниматься сексом в заброшенных ракетовозах. Я вообще не помнил, где и когда мне доводилось это делать, кроме комнатушки в баре Шмеля. Но это можно назвать практически «условиями по умолчанию». А вот чтобы так — в полной, кромешной темноте, в тесноте, где даже повернуться толком — та еще проблема, окруженный десятками тонн мертвого металла…

Думаю, что мне тоже не доводилось.

С тихим хрустом раскрылась велкро-липучка на брюках Скит, я потянул их вниз, а она прогнулась в спине, приподнимая бедра, чтобы удобнее было ее раздеть…

И в эту секунду за окном сверкнуло.

Вспышка была такой немыслимой яркости, что пробилась даже через крошечные, буквально в волос толщиной, щели между рюкзаками и бронежилетами, которыми мы завесили разбитое окно в несколько слоев. На одно короткое мгновение в кабине стало светло настолько, что я даже смог различить лицо Скит, и ее испуганные глаза, а потом все померкло.

Но не до конца. Слабый-слабый свет все еще пробивался в тонкие щели, скорее сгущая тьму внутри кабины еще больше, нежели хотя бы немного разбавляя ее. Это уже не было похоже на яркую вспышку, это было похоже скорее на… Как будто ночь за окном внезапно сменилась на пасмурный и хмурый, но все же день.

Мы со Скит застыли в той же позе, в какой и были — я сверху, она снизу, с наполовину спущенными брюками да и вообще почти голая. Мне показалось, или?..

Я прислушался еще внимательнее, и нет — мне не показалось. За стенами кабины действительно можно было различить голос. Даже несколько голосов, которые явно разговаривали друг с другом.