И он направился ко мне с горящими глазами и кулаками.

— Согласен. — проговорил я, поднимаясь на одной руке, а второй — держа заряженный гранатомет как пистолет. — Сегодня все закончится.

«Искра» сработала. На мгновение мой взгляд обрел кристальную четкость, а руки — каменную твердость. И даже то, что у меня не было никаких прицельных приспособлений, не мешало мне. Я знал, что попаду.

И я нажал на спуск.

Тихо пшикнул вышибной патрон, и «Ящерица» вылетела из ствола, ярко блеснув на солнце начищенными боками. Силуэт Земекиса резко смазался, и без труда ушел от выстрела, просто сместившись в сторону.

Но я и не пытался в него попасть.

Граната ударила точно в ротор винта вертолета и расцвела огненным цветком взрыва.

А в следующую секунду центробежная сила сорвала поврежденный винт со своего места, и, продолжая вращаться, как лезвие мясорубки, он перерубил Земекиса пополам!

Две половинки тела разлетелись в разные стороны, разбрызгивая вокруг кровь, а винт понесся дальше, прямо на меня! В последнее мгновение, отбросив гранатомет в сторону, я одними руками катнулся в сторону, и это меня спасло. Винт врезался в палубу в полуметре от меня, лопасть согнуло, повело, разорвало, во все стороны полетели обломки, и несколько даже попали в меня… Но на фоне всего остального это ощущалось просто как тупые удары сапогом.

Винт проскакал по палубе и скрылся за ее краем, а я снова поискал глазами Земекиса. Или вернее его половины.

Земекис был еще жив. «Панацея» заставляла его жить. Верхняя половина тела уже стояла на руках и неуклюже пыталась доковылять до нижней, лежащей без движения. Вот как раз в ней-то, среди окровавленных и разорванных внутренних органов, и лежала «панацея». И командиру Центурии позарез нужно было до нее добраться, чтобы снова восстановиться.

Я пошарил рядом с собой, но так и не нашел автомата. Гранатомет я отбросил тоже, и единственное, что у меня осталось — это пистолет в кобуре на бедре. Его я и потянул, благо, зарядил его на базе Ассамблеи, так же как и все остальное оружие.

Я выпустил в спину Земекиса весь магазин. Не знаю, сколько раз попал — рука сильно дрожала, а второй я взяться за рукоять не мог, ведь надо было еще чем-то опираться о палубу. Главное — что я попал. Руки Земекиса подломились, и его верхняя половина упала на палубу, заливая ее кровью.

Вот теперь точно все. Теперь точно все закончилось.

И для меня тоже.

Я не смогу добраться до «панацеи» — она слишком далеко. Казалось бы, каких-то пятнадцать метров, но в моем состоянии не выйдет их проползти. Я честно попытался, собрал последние остатки сил, которые только давала мне «искра» и попытался ползти на одних только руках.

Я даже почти дополз. Осталось каких-то пять метров, когда кровопотеря из многочисленных ран ослабила меня настолько, что я уже не смог подтянуться. Все, что я смог — это перевернуться на спину, чтобы видеть солнце и небо. Я мыслил трезво и хладнокровно и прекрасно отдавал себе отчет в том, что, раз я не могу доползти до «панацеи», значит, все. Меня может спасти только чудо…

И, к счастью для меня, Аномалион — это то самое место, где чудеса случаются.

С неба спикировала черная точка, и буквально упала на несчастный чит, лежащий в куче требухи. Стич приземлился на палубу, широко раскрыв крылья, и вцепился в «панацею» лапками, как в величайшее сокровище.

— Да, малыш. — я улыбнулся, хотя зверек и не мог этого видеть. — Забирай. Ты заслужил. Мы с тобой хорошо провели время… Поставили на уши весь этот чертов купол… Ты молодец.

Мне казалось, что я говорю громко и отчетливо, но, скорее всего, я едва слышно бредил. Но Стичу хватило и этого — он на мгновение замер, балансируя на «панацее», как на гимнастическом шаре, широко раскрыв крылья. Его огромные уши повернулись в мою сторону, словно он пытался меня запеленговать.

А потом античит издал длинный протяжный вопль, и, натужно хлопая крыльями, поднялся в воздухе, таща «панацею» за собой!

Чит был явно слишком тяжел для него, но Стич не сдавался, он изо всех сил махал крыльями, чтобы пролететь разделяющие нас пять метров. И, когда он их пролетел, то просто разжал лапы, позволяя читу упасть рядом со мной. Прямо рядом с рукой.

Стич, освобожденный от своей ноши, протяжно закричал и принялся нарезать круги надо мной, часто-часто хлопая крыльями. Словно стервятник, ждущий, когда же я издохну.

— Спасибо, брат. — одними губами прошептал я и сжал пальцы на ребристой поверхности чита. Усилием одной лишь, казалось, только воли согнул руку, поднося чит поближе к телу. Поближе к огромной ране в животе, которую оставил полупрозрачный, но оттого не ставший менее материальным клинок Земекиса. Но я прекрасно понимал, что Стич ждет совершенно другого.

Что ж… Надеюсь, что методика становления читером «панацеи», указанная в базе данных — не чья-то злая шутка. Иначе…

Что «иначе» я придумать не успел. Стич снова протяжно закричал, и тогда я решился.

Зажал в зубах рукав боевой рубахи, а другой рукой сунул чит прямо в зияющую в животе рану!

К счастью, я даже не успел почувствовать боли.

Я просто сразу отключился.

Я снова ожил. Я снова ожил после того, как снова умер… Это уже начинает входить в привычку… Хоть я и не уверен, что то, что со мной произошло после того, как меня подключили к Вихрю, считается за смерть.

Но сейчас — считается точно.

Я открыл глаза. И даже почти удивился.

Первым, что я увидел, было небо. Не ставшее привычным небо Аномалиона, которое пять дней в неделю затянуто тучами, а еще два — скрывается во всполохах энергии генерации, нет. Это было чистое голубое небо, с которого светило яркое желтое солнце, изредка скрываясь за легкими кучерявыми облачками.

Я сел и осмотрелся. И на сей раз действительно удивился.

Я сидел на полянке в лесу, такой красивой и цветастой, словно она тут прямиком из какого-то мультика перенеслась, или, вернее, в мультик засосало меня. Сочная ярко-зеленая трава, кое-где усыпанная каплями росы, прозрачными, как самый чистый из бриллиантов. Темно-коричневые старые дубы, обступающие полянку по периметру. Ярко-желтые одуванчики, выглядывающие из травяного ковра тут и там…

В Аномалионе может быть все, что угодно, где угодно и когда угодно.

Кроме этого. Такого в Аномалионе быть не может.

Я осмотрел себя, и убедился в этой мысли еще больше. Вместо изорванной и залитой кровью одежды, вместо распоротого плитника, из прорех в котором сыплется разбитая керамика, вместо тяжелых военных ботинок с высоким подъемом, на мне был наряд ангела… Или психбольного, тоже вероятно. Белая невесомая рубашка-поло с коротким рукавом и маленькой шнуровкой под шеей и такие же белые легкие брюки, вообще без каких-то застежек или завязок. Даже на ногах ничего не было, и я свободно шевелил пальцами, чувствуя, как застревающие травинки проскальзывают меж ними.

Ну вот теперь точно и официально — я не в Аномалионе. По крайней мере, не в том, в котором я вырубился.

Может, я даже поторопился с новым «воскрешением»…

Я решил еще несколько минут посидеть, наслаждаясь солнцем и свежим ветром, а потом встать и отправиться на поиски ответов и выхода отсюда. Мне, как-никак, еще надо вернуться туда, где я был.

Но, как только я надумал вставать, и даже подобрал под себя одну ногу, я заметил в лесу движение. Я замер, припав к траве, чтобы понизить силуэт, и принялся шарить правой рукой вокруг себя в поисках какого-нибудь оружия, но нащупывал только дурацкие бесполезные одуванчики.

Однако через несколько секунд выяснилось, что мне и оружие-то не нужно. Потому что из леса вышел не какой-то аномальный мутант, и не увешанный с ног до головы оружием человек. Оттуда вышла… Лань. Небольшая, мне по грудь, тонкая грациозная лань, шкура которой переливалась на солнце яркими золотистыми бликами, словно ее обсыпали крошечными блестками. Глаза животного тоже были ярко-золотистыми, словно наполненными жидким золотом, а вокруг ветвистых рогов гуляли хорошо видные золотистые струи, словно ветер, срывая блестки с лани, не мог потом найти выход из переплетения рогов и блуждал меж ними, таща за собой блестяшки.