– И на мне тоже, – я поправил галстук, который изрядно скособочился. – Не поверишь – сам поражаюсь своей популярности.

В это время пропищал магнитный замок хранилища и послышался голос Чиненковой, которая что-то объясняла Катерине, чья смена была сегодня. Кассиры – они по неделям у нас работают. Посменно, вахтовым методом. Неделю одна, неделю другая.

Хорошо еще, что завкассой София Сергеевна в отпуске. Если бы баба Софа (так ее называют в народе) нынче трудилась, то все, какая там тайна. Она бы еще столько дополнительных подробностей навертела – только держись. Да таких правдивых, что даже я, непосредственный участник событий, сам бы в них поверил.

Катерина – другое дело. Она совершенно лишена как воображения, так и желания с кем-то общаться в принципе. Она из «цоколя» вообще наверх не вылезает, как с утра запрется в своем хранилище, так только в туалет из него и выходит. Нелюдимая она у нас. Ее так в народе и называют – «дитя подземелья».

– Надо, – донеслось до меня. – Катя, я вообще о чем-то прошу редко, ты же знаешь.

– Не положено, – равнодушно ответила кассир. – Вы же в курсе.

– Под мою ответственность, – раздался голос с лестницы. – Володя, давай, веди эту красавицу в пересчетную. Вы же туда ее хотели определить?

Это был Силуянов. Час от часу не легче.

Значит, все-таки есть тут камеры, в этой части этажа. А говорили, что столовая и туалеты не просматриваются. К кассе-то Романова не подбегала, это точно.

– Туда, – отозвалась Чиненкова. – Вадим Анатольевич, тут что-то непонятное. Аня даже про наркотики упоминала. Я вот думаю…

– Непонятное – это по моей части, – оборвал он ее. – Потому и пришел. Людмила Петровна, давайте решать проблемы последовательно, хорошо? Сначала надо вот эту красавицу изолировать, чтобы лишние слухи на корню пресечь, а потом уже разбираться будем, что тут к чему.

Романова к тому времени совсем уже обмякла, перестала страстно мычать и дергаться, глядя на меня, только глазами хлопала да судорожно сглатывала слюну.

Очень это кстати, что ее сейчас в «пересчетке» закроют. Как зелье действовать закончит, так у нее память о произошедшем исчезнет вовсе. Во-первых – она забудет странное слово «сингулярность». Силуянов вряд ли разбирается в травничестве, но зато он бывший чекист и слышал о нейролингвистическом программировании. То есть в курсе, что такое слова-активаторы. Кстати – забавно, что-то общее между этими вещами есть. Вековая пропасть, а смотри-ка ты. И не верь потом в то, что ничего нового под луной не бывает.

Во-вторых – наркотики так не действуют. Человек все равно что-то помнить обязан. А она забудет все. Надеюсь, что все.

Ну и ей самой так лучше будет. Странно, но сейчас мне ее совсем жалко почему-то стало.

Хотя тут впору себя жалеть. Предъявить мне нечего, но в этом и необходимости особой нет, сор на уровень органов правопорядка из избы так и так выносить не станут. Да что органов – эта история даже до руководства не дойдет. А если и дойдет, то в виде слухов и сплетен, не более того.

А вот меня раскатать в блин, на предмет увольнения, эта дружная компания может запросто. Кристаллы я сбросил, так что козыря у них не будет, но нет такого руководства средней руки, которое не могло бы создать для сотрудника невыносимые условия существования. Все эти страшилки, вроде «мы тебя уволим по статье» действуют только все на тех же девочек-припевочек первого года работы, опытный сотрудник только похихикает, слушая подобное. Уволить сотрудника «по статье» – задача хоть и выполнимая, но очень, очень многотрудная. В «Трудовом кодексе» не такой уж очень большой список этих самых статей, и если у человека есть хоть пара извилин, он под них не подставится. А моделировать ситуацию искусственно – себе дороже выйдет. Трудовая инспекция сейчас большую силу взяла, одно письмо – и жизни организации не будет, замордуют проверками. Раньше, во времена «дикого» капитализма, говорят, людей вышибали с работы запросто. А теперь – фигушки.

Так что с тем, кого хотят уволить, проще договориться. Или, повторюсь, создать такие условия, чтобы он сам сбежал. И речь не про атмосферу нетерпимости в коллективе, а кое о чем похуже. Фиксирование мельчайших нарушений трудовой дисциплины с написанием объяснительных записок по каждому случаю, сваливание на сотрудника всей возможной работы по его отделу, постоянные удары рублем в максимально допустимых пределах – там много инструментов. В таком аду жить долго не получится, даже если ты мазохист и любишь, чтобы тебе было плохо и больно.

Тем временем Силуянов отодвинул Вовку и перехватил у него непонимающе смотрящую по сторонам Романову.

– Пиджак свой дай, – сказал он Южакову. – Сам не догадался ее прикрыть? Хотя, о чем я…

Вовка стянул с плеч пиджак и протянул его безопаснику. Тот, придерживая одной рукой еле трепыхающуюся Романову, достал из его нагрудного кармана карточку-пропуск и протянул Южакову, невесело при этом вздохнув, мол: «Эх, молодежь».

– Забыл, – шаркнул ногой Вовка – Виноват.

– Ступай отсюда, – велел ему Силуянов. – О том, что видел – забудь. Сам знаешь, что случится, если пойдут разговоры на эту тему.

– Знаю, – покладисто ответил Южаков. – Не дурак. Так я пошел?

– Сказал же – вали, – буркнул безопасник. – Пиджак потом вон в том шкафу заберешь, перед тем, как домой идти.

Вовка понятливо кивнул и потопал к лестнице.

– Тоже пойду, – сказал я Силуянову. – Поесть не получилось, так хоть поработаю.

– И не думай даже, – без угрозы, но довольно жестко сказал он мне. – С тобой отдельный разговор будет.

Но стоило же попытаться, правда? Жалко, что не получилось.

Романову отвели в кассу пересчета, и через пару минут у дверей столовой собралась теплая компания – начальник юридического отдела, начальник службы безопасности, начальник отдела по работе с персоналом и я. Однако, силы изначально неравны. Их трое – я один.

– К кому пойдем? – деловито спросил Силуянов.

– Ко мне, – тут же сказала Чиненкова. – У Ани вечно народ толчется, у тебя тоже постоянно кто-то шастает. А у меня тихо, спокойно, никто не помешает побеседовать о произошедшем. Смолин, ты идешь с нами.

– Всегда готов, – не стал возражать я. – Хотя и не понимаю, накой я вам сдался. Ну сорвало башню у Романовой, бывает. У нас работа вредная, с любым может такое случиться. По поводу огласки можете даже не беспокоиться – ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю.

Чиненкова посмотрела на Силуянова, и сделала некое движение бровями, которое можно было расценить как: «Меня устраивает этот вариант».

– Это само собой, – нехорошо улыбнулся безопасник. – Просто как-то странно это все. Так что, мил дружок, ты все-таки идешь с нами. Да, чуть не забыл.

Силуянов скрылся в той самой кабинке туалета, где я пережидал штурм осатаневшей Светланы, и вышел из нее меньше чем через минуту, держа в пальцах пузырек темного стекла. Мой пузырек.

– Лежал в корзине, – сообщил он нам. – Смолин, это ведь твое?

– Не-а, – равнодушно ответил я. – Это ж «кетонал». Мне «цитрамон» привычней. И потом – его купить легче. Что «кетонал», что «кеторол» сейчас в какие-то там списки наркоманские занесли, их не в любой аптеке продадут.

– Ладно, – согласился со мной Силуянов, достал платок, завернул в него пузырек и положил в карман пиджака. Вот змей. За горлышко держал, стенок не касался. Ясно зачем, гадать не приходится. – Ну, пошли, что ли? Людмила Петровна, ты Катю предупредила о том, чтобы она нас вызвала, когда Романова в себя придет?

– Естественно, – кивнула Чиненкова и направилась к лестнице. За ней двинулись и мы.

Народ наверху уже догадался, что внизу что-то произошло, это было заметно по тем взглядам, которыми нас провожали. Хотя – как тут не догадаться? Сначала снизу раздавались какие-то крики, которые нельзя было не услышать, потом туда проследовали не последние люди в банке. Поднялся же наверх пока только один Южаков, причем без пиджака. Понятное дело, что всем теперь жутко интересно, что там случилось, но при этом никто в открытую этого не покажет. Себе дороже может выйти.