Нашему лесному массиву просто повезло, его признали природоохранной зоной и даже присвоили какой-то там статус. Потому, собственно, его до сих пор и не вырубили. Так, немного опушку в девяностых посекли, когда газовую трубу тянули, но и только.

Впрочем, возможно, с точки зрения сибиряка и наш лес – это так, чепуха несерьезная. Но все-таки я его воспринимаю как полноценный, настоящий, кстати, чем-то похожий на тот, из Лозовки. Деревья, шумящие кронами где-то в вышине, невесть кем протоптанные тропинки, внезапно начинающиеся и так же неожиданно пропадающие в траве, небольшие полянки, заросшие травой, бочажки с темной водой и даже небольшое болото, находящиеся где-то в самом сердце массива. Помню, как еще в детстве бабушка, с которой я на этой даче проводил летние месяцы, строго-настрого запрещала мне туда соваться. Мол – болото коварно, наступил на мох, ухнул в трясину, тут тебе и конец. Я верил, но туда с пацанами все равно бегал, за ягодами. Да и тонконогие болотные подберезовики там росли будь здоров как, хоть косой коси, за пятнадцать минут полную корзину набить можно было.

Войдя в лес, я приметил небольшой пенек и достал из рюкзака приличный ломоть «Столичного» хлеба, который прихватил из Москвы. Вообще-то вчера вечером я купил для местного лесного хозяина целый кругляш, но большую его часть смолотил Родька, который до этого от городской выпечки нос воротил. Этот же хлеб ему неожиданно пришелся по душе.

Положив ломоть на пень, я на мгновение задумался – а что говорить-то? Про поклон мне Нифонтов тогда сказал, о том, что просить ничего не надо, тоже упомянул, а непосредственно текст обращения не озвучил. Видимо, понадеялся на то, что не совсем я дурак.

– Добрый день, батюшка лесной хозяин, – неуверенно произнес я и отвесил поясной поклон. – Не побрезгуй моим угощением и позволь погулять в твоих владениях.

Кривенько сказал-то. К тому же «позволь погулять» – это тоже просьба, как ни крути.

 Деревья зашумели, и ко мне на плечо, кружась, упал березовый листок. Вот и гадай – то ли «да», то ли «нет».

Ветер стих так же быстро, как и появился, я расценил это за добрый знак и направился дальше, по достаточно широкой тропинке.

Еще одно подтверждение того, что мое подношение принято, я получил буквально через пару минут. Столько грибов, сколько попадалось мне по дороге, я здесь не видел никогда. И главное – все как на подбор. Крепкие «белые», молодые, недавно раскрывшие шляпки, подосиновики, россыпи лисичек – и вот они, только руку протяни, в шаге от тропинки. Явно лесной хозяин решил меня за вежливость отблагодарить, тут народу шастает много и все это они бы не пропустили.

– Спасибо, батюшка, – снова отвесил я поклон. – Я не за грибами-ягодами пришел. Но благодарю тебя за подарок.

Отойдя чуть подальше от поселка, я достал из рюкзака свой зачарованный гвоздь и сжал его в ладони. Ничего не произошло. Просто гвоздь в ладони – и все.

Я прошел еще немного по тропинке, а после решительно свернул с нее в лес. Если уж что-то искать – то только там, а никак не здесь, где все утоптано.

Заблудиться я не боялся совершенно. Во-первых, этот лес был излазан мной в детстве, пусть и не весь, но это не столь и принципиально. А во-вторых, я был уверен в том, что лесной хозяин выведет меня из него самым коротким путем. Откуда взялась уверенность – не знаю, но она была.

Следующие часа полтора были посвящены беспорядочной ходьбе по лесному массиву. Я посетил два бурелома, промочил ноги в бочажке (отвык, отвык, в кроссовках поперся в лес), поел крупной земляники в березняке, но так и не достиг желаемой цели. Гвоздь и не думал шевелиться в ладони.

Я уже хотел плюнуть на это все, нарвать десятка полтора-два «белых» и отправиться домой, как вдруг осознал, что мой примитивный металлоискатель шевельнулся. Серьезно – он заерзал в моей ладони своей серебряной стороной.

– Опа, – обрадовался я и сделал пару шагов влево, в сторону от земляничника.

Гвоздь затих.

Ага. Ясно. Теперь пяток шагов вправо. Гвоздь снова ожил, если можно так сказать.

Через несколько минут было обнаружено место максимальной активности, и я сделал то, что предписывал рецепт. Я подбросил его вверх, сказав негромко:

– Небо да земля, укажите, где казна.

Гвоздь крутанулся в воздухе и серебряно-золотистой рыбкой устремился вниз. Он воткнулся в землю около невысокой березки, причем после этого я окончательно поверил в то, что он работает. Я понимаю, когда гвоздь втыкается в землю острием, это нормально. Но чтобы шляпкой? Да еще при этом расковыряв траву?

Достав лопатку, я шустро начал копать. Ну как шустро? Сначала прорубился сквозь лесные травы, подсекая их корни, уходящие, такое ощущение, что до центра Земли, а потом начал колупать землю.

Ощущения были сумасшедшие, адреналин в крови зашкаливал. Шутка ли – есть шанс найти настоящий клад и тем самым исполнить одно из заветнейших мечтаний детства. Не знаю, был ли в мире хоть один мальчишка, который не грезил находкой старинных сокровищ, но вот только мечтали-то многие, а находят его единицы. И я буду одним из этих счастливчиков. Пусть и с серьезным запозданием.

Я копал, зарываясь все глубже и выбрасывая из уже приличных размеров ямки комки земли. Однако поиски сокровищ дело непростое, я бы сказал – нелегкое. Пот тек со лба, спина была вся мокрая, во рту было сухо, как в пустыне, и вдобавок откуда-то пожаловали слепни, тут же начавшие описывать вокруг меня круги, жужжа как «юнкерсы» времен Великой Отечественной.

А результата все не было. Земля да глина. Причем земли все меньше, а глины, плотной как камень, все больше. Ее копать не получится, ее долбить надо. Причем не лопаткой, а чем-то посерьезней.

 В какой-то момент я устало вздохнул и воткнул свой шанцевый инструмент в груду земли, которую выбрасывал из ямы. Фигня выходит. Надо все проверить.

Снова достав гвоздь, я убедился, что он дергается и подбросил его в воздух, произнеся заветные слова.

Он опять кувыркнулся и упал вниз, но не в яму, а в ту самую груду выброшенной из нее земли, уйдя туда почти до середины.

– Фига себе, – пробормотал я и вытер пот со лба. – Не понял.

Хотя нет. Понял. Блин, похоже клад будет не слишком велик. Твою-то мать!

Я шустро переворошил холмик земли в том месте, куда воткнулся гвоздь, особое внимание уделяя комкам слежавшейся почвы. И – да. Один из них оказался, если можно так сказать, с начинкой, причем это был не камушек и не червяк. У меня в руках осталась монета. Небольшая, размером с два нынешних рубля, и вся черная, то ли от земли, то ли от времени.

Пустив в ход ладонь, березовые листья, а после и носовой платок, я таки ее оттер до приемлемого состояния и увидел, что она из себя представляет.

Монета оказалась довольно симпатичной, хотя и совсем не старой. На ней был изображен мускулистый пролетарий, долбающий молотом по наковальне. Номинал ей был полтинник (там так и было написано: «Один полтинник»), отчеканили ее в 1927 году.

Все это время я копал землю, и цена моим трудам – полтинник. Вот такой вот хозрасчет.

– Да елки-палки! – сказал с чувством я, не зная, что именно мне делать – то ли плакать, то ли смеяться.

– Вот оно что, – раздался голос из недалеко от меня стоящих трех елок. – Я-то гадаю, что за странный такой гость ко мне зашел – покон знает, меня угостил, грибы-ягоды не берет. А ты, парень, за златом-серебром заглянул, да? Да еще и с каким инструментом, ты глянь. Нынешние-то с новомодными приборами шастают, а у тебя, я гляжу, все по старинке.

– Так и есть, – я сразу понял, кто со мной разговор завел, но никакого страха или даже испуга не испытал. Привык, видимо. – Все по старинке. Что сам сделал, с тем и хожу.

– Сам? – еловые лапы раздвинулись, и я увидел совсем невысокого бородатого старичка в латаном-перелатаном ватнике, диковато смотрящимся по нынешней жаре, в кирзовых сапогах и в забавной кепке с надписью «Таллин-80». – Ишь ты. А дай-кось глянуть твой инструмент.