– Вместе с остальными я воспользовалась приспособлением, которое они называют «прыжком бескрылых»…

– Ясно, – кивнул Лабастьер. – Пиррон рассказывал мне об этой штуковине… Итак, – обернулся он к Лаану, – как это ни прискорбно, но правительница этого селения убита. Не думаю, что его жители в связи с этим будут очень уж рады нашему визиту. Тем паче, что все они, насколько я понял, отменные строптивцы, предпочитающие жить по своему, а не по королевскому, закону и даже называют свое селение запрещенным словом «город».

– А я и не позволю вам нанести этот опасный визит, мой король, – безапелляционно заявил Лаан.

– Вот как? – поднял брови Лабастьер. – А как же тогда я сумею установить там порядок?

– Вам все еще мало? Вновь только чудо спасло вас от гибели. А впереди еще полсотни селений. Если вы будете продолжать «наводить порядок» в них, вы неминуемо оставите королевство без наследника. Так что настоятельно советую вам, мой друг, заняться этим только после рождения сына и в сопровождении хорошо вооруженного отряда. Такого, как, например, этот. А сейчас, Ваше Величество, – сменил Лаан тон с приятельского на официальный, видя, что король хмурится, – лишь только наши крылья высохнут, мы подобру-поздорову отправимся домой.

– Не слишком ли много ты на себя берешь, брат-махаон? – мрачно осведомился король. – Близость смерти, конечно же, всех сближает и уравнивает, независимо от рангов… Но опасность уже позади. Так вот: я не собираюсь возвращаться домой, не найдя невесты.

– А, по-моему, вы уже нашли ее…

– Я не понимаю тебя, друг мой, – отозвался король, несколько опешив.

– Она перед вами, – заявил Лаан, указывая на Мариэль. (Его руки уже были свободны.)

– Наглец! – гневно вскричал Лабастьер. – Мариэль – невеста Ракши, и честь никогда не позволила бы мне…

– Уймитесь, Ваше Величество, – перебил его Лаан, – взгляните-ка лучше сами на этого юношу.

Лабастьер обернулся и увидел, что лицо стоявшего в двух шагах от него связанного Ракши осыпает поцелуями синеглазая Тилия – оружейница, племянница Дент-Пиррона. И тот явно не собирался ей сопротивляться.

– Ракши, вы что, действительно любите эту девушку? – ошарашенно спросил король.

Тилия отпрянула и, наклонившись так, что лица ее Лабастьер теперь видеть не мог, принялась распутывать Ракши руки.

– Моя жизнь принадлежит Мариэль, – произнес Ракши твердо.

– О! Какие же вы все идиоты! – вскричал Лаан. – Мариэль, милая, вы единственная среди них здравомыслящая бабочка! Так помогите мне хотя бы вы! Повторите то, в чем признались мне вечером, когда эти надутые, как шар-птицы, самцы летали за хворостом.

– Я же просила вас молчать, – начала Мариэль укоризненно, – и вы поклялись мне…

– Повторите, – властно потребовал Лабастьер, чувствуя, как кровь бьется у него в висках.

Решительно посмотрев ему в лицо, девушка сказала:

– Я призналась Лаану в том, что люблю вас. Но…

– Никаких «но»! – замахал на нее руками Лаан. – А теперь вспоминайте, мой король, что вы мне говорили прошлой ночью, когда выпили зелья Пиррона! Вы, мой друг, сказали, что, кроме Мариэль, вам не мила ни одна самка на свете, и в связи с этим вы и вовсе намерены навек остаться холостяком. Припомнили?!

По тому, каким сконфуженным стало выражение лица Лабастьера, было абсолютно ясно, что он вспомнил эти свои слова.

– Так-то! – вскричал Лаан и обернулся к Ракши: – Все, друг-маака! Забирайте свою Тилию и женитесь на ней.

Синеглазка, закончив распутывать Ракши руки, выпрямилась, и стало видно, что лицо ее сияет озорной радостью.

– Но я поклялся Мариэль… – начал Ракши, однако Лаан перебил его:

– Да не нуждается она в вашей верности! Она любит короля! А клятва… Я, например, только что нарушил сразу две клятвы – Мариэль и королю; но если кто-нибудь посмеет сказать, что у меня нет чести, я немедленно буду драться с ним… Далась вам эта клятва, дружище?!

Ракши и Тилия, Мариэль и Лабастьер обескураженно переглядывались.

– Он прав, – выдавил наконец Лабастьер.

– Он прав, – эхом, еле слышно, отозвался Ракши, глядя на Мариэль, и во взгляде его читалась мольба о прощении. – Я и сейчас готов отдать за тебя жизнь… – его голос становился тверже. – Да. Но Тилия… Один взгляд, одно слово… Я и сам не знаю, почему это случилось… А когда мы клялись друг другу, мы ведь еще ничего не понимали…

– Он прав! – недослушав экс-жениха, звонко воскликнула Мариэль и кинулась на шею… Лаану. А еще через мгновение его уже зацеловывали обе самки.

Лабастьер и Ракши глянули друг на друга и, внезапно расхохотавшись, обменялись рукопожатием. Все еще смеясь, Лабастьер огляделся по сторонам.

Оставшиеся в живых бойцы правительницы Наан сидели на земле – связанные, с намоченными крыльями. Рядом стояли бабочки Пиррона. И все – и друзья, и враги, затаив дыхание, с любопытством прислушивались к разговору монарха и его сотоварищей.

– Вот так представление мы устроили! – покачал головой Лабастьер. – Скажем прямо, мы выбрали не самые подходящие время и место для решения своих сердечных проблем…

– Я вообще не понимаю, зачем надо было сюда тащиться, – с напускным недоумением заявил Лаан, которого самки, наконец, оставили в покое. – Я ведь, Ваше Величество, сразу, еще на хуторе у Мариэль, сказал, что вашей женой должна быть именно она.

– Ладно, ладно, – усмехнулся король. – Только не рассчитывай, что я теперь буду день и ночь благодарить тебя. Ты ведь уже заработал свой выигрыш, заполучив ее в диагональ.

Тем временем Тилия в радостном порыве прижалась лицом к плечу Ракши, а Мариэль взяла Лабастьера за руку и заглянула ему в лицо. Ее взгляд был полон удивления и радости:

– Ваше Величество, неужели я действительно стану королевой? А я-то думала, что мне всю жизнь придется прятать свою любовь и довольствоваться тем, что вы где-то рядом…

– А я, – посерьезнел Лабастьер, – я спрятал свое чувство так глубоко, что лишь сейчас, под натиском этого плута, – кивнул он на Лаана, – впервые признался в нем сам себе…

Заря поднималась над лесом на противоположном берегу речки. Первые ее лучи, пробиваясь сквозь листья и становясь от этого лиловыми, тронули и согрели тех самых бабочек, которые сперва убивали друг друга, а затем с не меньшим увлечением наблюдали за мелодраматическим развитием в отношениях короля и его друзей…

Лаан, покопавшись в сваленном в кучу оружии, нашел кинжал короля, свою саблю и шпагу Ракши. Раздав оружие, он встряхнул крыльями, проверяя насколько они высохли:

– Ха! А чешуйки-то держатся! – сообщил он. – Как родные. Минут через двадцать уже можно будет лететь. Как там наши сороконоги? Небось, бедняги, отчаянно перепугались и уже не надеются, что мы вернемся.

Но судьбы подданных беспокоили Лабастьера значительно больше.

– Мне жаль, что это утро, утро великой радости, кому-то принесло смерть, – покачал он головой. – Сколь бы преступна не была предводительница этих несчастных, отдадим ей должное: она была отважной и по-своему честной самкой. Надо освободить их, – кивнул он в сторону пленников.

– Когда полетим, тогда и развяжем им ноги, – ворчливо возразил Лаан. – И запомните! – обратился он к пленникам, грозно сведя брови. – Его Величество еще вернется! Сразу, как только эта достойнейшая самка, – указал он на Мариэль, – родит ему наследника. А она сделает это, и очень скоро, помяните мое слово. Так что, злодеи, навести у себя порядок, советую вам самим, загодя.

– И похороните погибших со всеми подобающими героям почестями, – добавил Лабастьер. – Такова воля вашего короля.

Обратный путь.

«Прыжки бескрылых» у бойцов отряда Пиррона закончились, еще когда они мчались спасать короля и его друзей, так что сейчас все летели самым тривиальным образом.

Добравшись до места, где были вынужденно брошены сороконоги, Лабастьер обнаружил, что зря за них беспокоился Лаан. Оказалось, к ним еще на тот путь был приставлен самец маака из селения Пиррона, и животные выглядели сытыми и вполне довольными.