– И ты полагаешь, я должен быть благодарен тебе за это? – Лайвар презрительно сморщился. – Пощада – это унижение…

– Но какой смысл?.. Ведь я бессмертен…

– Что-то не заметно, – недобро усмехнулся Лайвар. – Я никогда не верил этой лживой легенде.

Лабастьер захрипел в судорогах агонии, и Наан почувствовала, как сознание ускользает от нее, как холодеют конечности, и гробовая тишина затягивает ее в себя…

Она покрылась холодным потом. Миг умирания был короток, но ничего страшнее она еще не испытывала. Словно бесконечная закрученная в спираль пропасть всасывала ее в себя, и она мчалась сквозь нее навстречу холодному, бесстрастному, но и безжалостному огню…

Но мнемоноситель уже показывал следующий эпизод, перескочив вперед на несколько дней.

…Ее брат вновь стоял перед императором. И вид его уже не был столь самоуверен.

– Так значит, мое бессмертие – лживая легенда?

– Я так считал… – Лайвар был явно обескуражен.

– Но теперь-то ты признаешь свою ошибку?

– Да… Ты жив… Хотя я своими глазами видел, как ты умер…

– Итак, ты убедился. И если бы сейчас твои руки были свободны, а в одной из них был бы кинжал, как бы ты поступил на этот раз?

Лайвар молчал, упрямо уставившись в пол.

– Ну, – поторопил его Лабастьер. – Я жду.

Стражник-урания, поторапливая с ответом, ткнул Лайвара в бок древком копья. Тот вздрогнул и поднял голову. Он был бледен, но лицо его выражало решимость:

– Я бы снова поступил точно так же, мой император. Отец должен быть отмщен. Таков неписанный закон нашего племени. И ты знаешь о нем.

– Что ж, ты честен. Строптив, как отец, но честен. И ты – отличный работник. Я оставлю тебе жизнь…

В глазах Лайвара мелькнули удивление и радость. Было видно, что он не рассчитывал на пощаду.

… – Но лишу тебя способности летать…

Лайвар пошатнулся.

– Подобное наказание давно уже не практикуется в нашем Мире Стабильности, – продолжал император, – но и на жизнь Внука Бога не покушались уже почти три столетия.

– Лучше убей…

– Всему свое время. Кто же будет заведовать моим информаторием?

– Лучше убей, – повторил Лайвар, голос его окреп. – Иначе я буду мстить и дальше…

– Мне нравится такая игра, – усмехнулся Лабастьер. – Знал бы ты, как мне бывает скучно.

– Я не остановлюсь.

– Что ж. Если ты решил поселить в своем гнезде скорпиона, будь готов к его укусам… Мсти, Лайвар. Устраивай заговоры, плети интриги, планируй перевороты… Богу иногда полезно испытать ненависть смертного. Это забавляет и не дает бдительности уснуть окончательно. Уведите его, – бросил он ураниям. – И пусть сегодня вечером палач отсечет ему крылья. А в следующий раз, – вновь обратился он к Лайвару, – тебе отрежут кисти рук, ежели они вновь дерзнут подняться на императора…

Стражники поволокли Лайвара прочь, а Лабастьер, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и окунулся в водоворот образов, видимых тысячами его глаз. И вновь Наан ощутила доминанту совокупности его эмоций. Это была ПЕЧАЛЬ ОДИНОЧЕСТВА. Печаль, похожая на беспросветную всеобъемлющую скуку. Ему действительно нужно, чтобы кто-нибудь ХОТЯ БЫ НЕНАВИДЕЛ его. Он никогда не испытывал любви, и то религиозное обожание, которое выказывали ему подданные, тоже не было любовью. Наан казалось, что огромная ледяная глыба застыла у нее (у него) в том месте, где должно быть сердце.

И именно этим щемящим ощущением закончилась вторая мнемозапись Лайвара.

Наан стянула с головы обруч. Чувствовала она себя совершенно разбитой.

Наан проснулась от неожиданного сотрясения сетки гамака.

– Привет, сесричка! – прокряхтел Лайвар, вывалившись из отверстия в потолке и рухнув рядом с ней. – Как поживаешь?

Было видно, что настроение у него отличное, хотя в то же время он казался изрядно вымотанным. Морщины на его лице как-будто бы стали еще глубже, а единственный глаз был воспален.

Наан провела ладонами по щекам, потянулась, зевнула и села.

– А я уже боялась, что ты не появишся никогда.

– Еще немного, и так бы оно и было. Нашелся императорский антиграв, на котором ты сюда прилетела, и сомнения в том, что ты в столице у Лабастьера Первого, исчезли окончательно. Само-собой, меня подвергли допросу.

– И?..

– Я и знать ничего не знал! – хитро прищурился Лайвар.

– Думаю, подручные императора умеют допрашивать…

– Не забывай, я – главный специалист империи в области информации, и скрывать ее я тоже умею отменно. Покопайся-ка, – Лайвар подставил бок, и Наан выудила из кармана его комбинезона небольшой темно-серый полупрозрачный ромбовидный камешек с застежкой-серьгой на короткой серебристой цепочке. – Нацепи это на ухо, и даже самый сильный телепат не сможет прощупать твое сознание.

– И это не вызовет подозрений? – спросила Наан, надевая украшение, благо, уши невестам протыкают в тот же день, когда производят и дефлорацию.

– Сознание ураний вовсе непроницаемо для телепатов, встречаются подобные бабочки и среди махаонов, и среди маака. Хоть и редко, но встречаются. А о существовании таких блокираторов не знает никто, кроме меня и двух-трех моих сподвижников.

– Неужели император не обезопасил себя от таких штучек? – тронула Наан сережку рукой.

– Телепатическая связь – основа его власти, и работы в этой области строго-настрого запрещены. Собственно, это-то и навело нас на идею создания блокираторов.

– На какой срок рассчитан этот приборчик?

– Срок не ограничен.

– Ты упомянул своих сподвижников. Вас много?

– Нет. Пока – нет.

– Вы боретесь с императором? – вопрос Наан был скорее риторическим, и она продолжала, не дожидаясь ответа: – Но можно ли тягаться с ним в силе? Не безумие ли это?

– Нельзя… – кивнул Лайвар, помрачнев. – Но и послушно терпеть его беспредельную власть тоже нельзя. Ты видела, каким путем он добился ее. Видела?

– Да, – кивнула Наан. – Но ведь это было так давно! Это уже история. Есть ли смысл мстить за наших родителей, которые погибли несколько веков назад? Мы даже не знали их. А сейчас… Невозможно оспаривать то, что сейчас, благодаря Лабастьеру Первому наше общество достигло стабильности, и оно процветает как никогда…

– Ты не понимаешь! – глаза Лайвара сверкнули гневом. – Месть тут ни при чем! Лабастьер не просто правит нами, он подмял под себя всю нашу цивилизацию! Экономика бабочек сегодня всецело зависит от него, а значит, и от его прихоти.

– У тебя есть основания не доверять ему и чего-то опасаться?

– Да, есть. Лабастьер – не бабочка. Это нечто другое. Бессмертное и многоликое. Бабочки нужны ему только для самовоспроизводства, без наших самок он лишится своего бессмертия, вот он и заботиться о том, чтобы мы продолжали существовать.

– А может быть, стоит посмотреть на это и с другой стороны? Мы нужны ему, а он нужен нам. Мы служим его благу, а он – нашему…

– Откуда ему знать о том, что для нас благо, а что – нет?! Он – существо совсем иной природы.

– Но до встречи с тобой я не встречала недовольных.

– Конечно! Недовольные были уничтожены еще три века назад. Но чистку, в меньших, конечно, масштабах, ему приходится повторять регулярно. Лабастьер объявил себя Внуком Бога, он и определяет, чего мы хотим, а чего не хотим. Он воспитал целый мир рабов, радующихся собственному рабству! Мы – трава под его ногами. Он поливает и удобряет нас.

– Может быть, ты в чем-то и прав… Однако сейчас мир устроен так, что если не станет Лабастьера, наступит хаос… Но все это – досужие разговоры, разве есть способ остановить его?