Адорин остался один на один с ней, рассказывающей ему даже то, чего он не знал или прятал от самого себя поглубже. Почувствовав, что у него от переживаемого потрясения мелко дрожат пальцы, Илья сжал кулаки и засунул их в карманы.
«Этого не может быть! Никто не может так меня чувствовать, так знать! Я сам себя настолько не знаю и не разрешаю себе все это видеть! Не может быть! Как? Каким мистическим образом Юлька почувствовала, поняла это про меня?!»
Остановив время и изменив пространство, они смотрели глаза в глаза – он и его нарисованная душа – и признавали друг друга.
Илья вдруг вспомнил, как однажды, еще до ухода из науки, он, вернувшись среди ночи домой, стоял в темной кухне, смотрел, ничего не видя, в окно, и с такой надсадной, безысходной тоской думал: «Господи, неужели это все, что есть и будет в моей жизни?! Отупляющая, изматывающая пахота, нелюбимая жена, на которую и не встает, жизнь в двухкомнатной квартире с родителями, пропавшие куда-то восторг поиска, мысли, кайф от творчества. Только копейки, нищета?! И ничего больше впереди? Ни радости, ни иной жизни? Ни-че-го?!»
– Илья? – услышал он робкий голос Юльки.
И рванулся, как к спасению, назад в реальность. К ней, к ее голосу!
Он посмотрел на Юльку. Илье хотелось придушить ее за то, что она вывернула его наизнанку и заставила вспомнить все самое гадкое и трудное, показав ему самого себя.
«Как ты могла?! Откуда в тебе это?»
И вдруг Илью озарило, словно ударило, – она писала о себе! Его прошиб холодный пот с перепугу.
«Что, одна душа на двоих?! Одинаковая боль? – он тут же откинул эту мысль. – Нет, нет! Это невозможно! Но картину никому не отдам! Моя!»
Илья еще долго, несколько дней, жил со странным ощущением, чувствуя себя голым, незащищенным, словно кто-то рассказал миру всю правду о нем, даже самую потаенную, и теперь он не сможет ничего скрыть.
А Юлька, рыжая бестия, еще и усугубила это ощущение.
Во время их танца Илья испугался, что девушка почувствует животом, когда прижмется к нему, его восставшее желание. Собственно, и не опадавшее, так точнее, с самой выставки и все время, что они сидели в ресторане.
Илья повесил «Поиск» на стену в гостиной над телевизором в тот же день, когда привез картину домой. По вечерам, после работы, Адорин устраивался на диване, включал телевизор, но не видел и не слышал, что там показывают.
Картина притягивала его, как нечто запретное, тайное, греховное, и от этого была еще более завораживающей. Он погружался в нее, каждый раз открывая что-то новое, не увиденное, не понятое, не замеченное раньше. А по ночам картина ему снилась, оживая и перенося свой сюжет в жизнь.
«Мистика какая-то! Чертовщина!» – пугался Адорин.
По утрам он старался не заходить в гостиную, чтобы не видеть картины.
А жизнь шла своим чередом, мало обращая внимания на человеческие страсти, страдания и мучения, впрочем, и на победы тоже.
Адорин освоился и преуспевал в новом деле. Леночка перестала ездить с группами – такой вид отдыха постепенно исчезал из туристического бизнеса. Народ предпочитал независимость. Ездили теперь, как правило, по индивидуальным турам, большая часть путешественников знала английский, а другие имели деньги, чтобы нанять переводчика. Лена поднялась по карьерной лестнице, стала заведовать отделом, хорошо зарабатывала, но Илья всегда давал ей деньги, когда бы та ни попросила.
Адорина устраивало то, что она теперь начальница и не мотается по командировкам, но в этом был один хреновый момент – Илья намного реже виделся с Тимкой, только в выходные, да и то не всегда.
Несколько месяцев он часто встречался с Юлькой, которая приходила к ним в офис обсудить ремонтные дела с заказчицей. Сотрудница Ильи была от нее в полном восторге (одни восклицательные знаки при упоминании Юлькиного имени) и передала девушку с рук на руки другой их коллеге – даме побогаче первой заказчицы, и Юлька неплохо заработала.
Пару раз они обедали вместе в его перерыв. Сидя с ней за столиком в кафе, разговаривая, Илья похваливал себя мысленно за то, что справляется со своими эмоциями, не давая желаниям и воображению ни одного шанса.
«Молодец, господин Адорин, – говорил он и пугался. – Может, возраст?»
Но, посмотрев на Юльку, тут же успокаивался, чувствуя рвущуюся к ней и жестко контролируемую страсть.
«Ни хрена! Просто выработал рефлекс все связанное с ней себе запрещать! Да, наверное, и «Поиск» помог».
Юлька расспрашивала про его дела, трудности, ей было все интересно, по-настоящему, искренне, рассказывала о себе, о проектах, работах, учебе.
А вскоре Юлька исчезла из поля зрения Ильи, закончив свои дизайнерские дела с его сотрудницами.
Адорин иногда звонил Расковым, они рассказывали, как у дочери дела, благодарили за его участие и помощь девочке, звали каждый раз в гости. Но Илья ограничивался, в силу занятости и нежелания теребить больное, редкими встречами в праздник или по случаю чьего-нибудь дня рождения.
Но не удержался и сходил в гости к обеим сотрудницам, которым Юлька делала дизайн, в очередной раз удивившись и поразившись ее одаренности.
Она блестяще закончила институт, по случаю чего Расковы пригласили Илью в ресторан.
Адорин не хотел ехать, но все-таки поехал. Привычно волновался, что будет рядом и придется контролировать каждое слово, но оказалось зря. Собрались все Расковы: бабушки, дедушки, еще две Юлькины подруги по институту и их родственники.
«Вот и хорошо!» – отпустил себя Илья.
Юлька была так хороша! В вечернем наряде, со сложной изысканной прической. И он смотрел, смотрел, разрешая себе тепло внутри и немного мечтаний.
А что? Ну хоть раз можно же!
Илья подарил ей бирюзовые серьги в золотой оправе и браслет, в тон кулону, подаренному им, который, он знал и всегда отмечал про себя при встречах, Юлька никогда не снимает.
Адорин сел на другом конце стола, подальше от нее, отказавшись от предложенного места рядом, и наблюдал за Юлькой издалека. Почувствовав, что легкое, светлое настроение меняется незаметно на нарастающую боль, он ушел раньше всех под каким-то благовидным предлогом. Он приехал в пустую одинокую квартиру, к «Поиску», посмотрел на картину, постоял возле нее, но с настроением надо было срочно что-то делать, и Илья позвал свою любовницу, с которой встречался уже больше полугода.
Где-то через месяц Адорин позвонил Расковым, хотел пригласить их всех на организованный фирмой загородный пикник с шашлыком, катанием на лодках и полным набором пикниковых развлечений. Коллектив ехал с семьями. Илья брал с собой Тимку, и приглашать свою даму ему не хотелось, он мечтал увидеться с самыми близкими друзьями и позволить себе немного Юльки.
– Да мы с удовольствием, Ильюша, – обрадовалась Марина. – И Темочку давно не видели!
– Юльку тоже берите, он по ней скучает.
– А Юльки нет, – опечалилась Марина.
– Гуляет?
– Нет, она уехала в Прагу на год.
– На год? – не понял Илья.
– Ну да, в школу дизайна, на учебу! Там какая-то необыкновенная школа, ориентированная на Средневековье, что-то в этом духе, но диплом они дают международный, я толком не поняла.
– На какие шиши? – строго, по-деловому, спросил Илья.
– На те, что получила от тебя за картины, и те, что заработала. Она рвалась сделать у нас дома ремонт и полную перемену интерьера, но мы не разрешили. Юлька мечтала поучиться в Испании, и мы с Игорем уговорили ее сохранить деньги на учебу.
– Почему же поехала в Прагу, а не в Испанию? – тем же деловым тоном продолжал расспрашивать Илья.
– Потому что языка не знает! Говорит: «У меня языковый тупизм, я и английский знаю на уровне «твоя моя не понимай». А чтобы учиться там, где ей хочется, надо владеть испанским. Ну а в Чехии все знают русский.
– Ладно, мы с Тимкой сейчас за вами заедем, на природе и поговорим.
Ну, в Чехии и в Чехии, и слава богу! Не будет постоянного соблазна увидеться.
Адорин давно уже выстроил свою жизнь так, как было ему удобно и комфортно. Мама с отцом переживали за него, ворчали, призывая к благоразумию.
