Встретив Новый год с родителями и сыном, в тесном семейном кругу, на следующий день Илья с Тимкой улетел на горнолыжный курорт. Когда он был там в прошлый раз, то внимательно изучил, как инструкторы занимаются с маленькими детьми, узнал, какие меры безопасности предпринимаются, проверил, присмотрелся и решил в январе обязательно взять с собой ребенка и поставить его на горные лыжи. Тимке исполнилось шесть лет, а на курорте были детки и поменьше, даже трехлетние. После двух дней, проведенных под неусыпным надзором инструктора, мальчик уже лихо рассекал на своих маленьких лыжках и ни черта не боялся. За него боялся папа – испытывая состояние, близкое к панике, и каждый раз останавливая себя, чтобы не кинуться к ребенку поддержать, поднять, если сын падал.

Они замечательно провели десять дней, катались, гуляли, посетили все местные достопримечательности и детские развлечения.

Им было очень хорошо вдвоем – папе и сыну.

Вернувшись в Москву, Адорин с головой окунулся в работу. Народ трудно отходил после долгих новогодних праздников, расслабился, ленился, приходилось поругивать, наказывать – обычная рутина. Но с каждым днем Илья чувствовал, что внутри нарастает некая пустота, мешая работать, думать, сосредотачиваться. Он становился более раздражительным и чувствовал себя бесконечно усталым. Выпотрошенным. Пустым.

И вот сегодня сорвался, не выдержав!

Он прошел на кухню.

«Надо бы что-то поесть, наверное?» – без всякого желания, отстраненно подумал Адорин.

Он послонялся по кухне, открыл холодильник, посмотрел, закрыл, взял со столешницы бутылку воды, отпил, поставил на место и вернулся в гостиную на диван, лег и поглядел на ставший за сегодняшний день близким товарищем белый потолок.

«Надо как-то вычистить это из себя! Нельзя же постоянно так жить! Стереть из памяти этот ее взгляд, да все про нее стереть!»

И вдруг резко сел, ошеломленный мыслью, пришедшей в голову, уперся локтями в расставленные колени и уткнулся лицом в ладони.

«Господи! Что я делаю?! Какая Анна, какая женитьба?! Второй раз на те же грабли! Твою мать! Ведь уже было все это с Леной! Чужой человек рядом, да пусть сто раз мне с ней хорошо в постели – она чужая! Ты идиот, Адорин! Кого ты пытаешься обмануть? Себя? Думаешь, женишься, и все само собой пройдет – Юлька исчезнет из твоей жизни, из твоей крови?!»

Илья замер, пораженный от следующего, пришедшего за первым открытия.

Он испытывал такое чувство, которое испытывал, когда занимался наукой. Когда долгие и сложные вычисления никак не дают искомого результата и неожиданно неизвестно откуда приходит понимание, как правильно, как надо делать, – и ты проверяешь, вычисляешь, уже зная, что нашел – и вот! Вот он результат, получилось!

Он испытал сейчас такое же непередаваемое чувство познания истины, добытой трудным, сложным путем многих ошибок и просчетов, когда начинаешь сначала – снова и снова – и находишь!

В эту секунду он сделал открытие, от которого закружилась голова в восторге от познания единственно правильной и выстраданной истины! Илья понял, почувствовал душой, умом, кожей, всеми потрохами, что ничего вообще не имеет значения – никакое общественное мнение, неважно, умное или глупое, никакие люди с их взглядами и рассуждениями о морали.

Все это чушь, пыль, мусор!

Они просто должны быть вместе – он и Юлька!

Илья точно знал, понял вот сейчас, в это мгновение, что она любит его по-настоящему – сильно и глубоко! Только его! И всегда любила!

Да какого хрена?! Они должны быть вместе!

И не имеет значения, кто и что скажет, поймут их или не поймут – это все неважно! И если друзья превратятся во врагов, а родные осудят и не примут случившегося – это выводы и решения тех людей, и к ним с Юлькой они не имеют отношения!

Господи! Как все просто!

Он застонал от простоты открывшейся истины, которую не видел многие годы!

Юльке давно уже не шестнадцать лет – ей двадцать четыре! Что он себе напридумывал, какие такие препятствия и «нельзя»! Можно! Можно и нужно!

Это он так испугался своего желания, когда ей было шестнадцать, что долгие годы продолжал бояться его по инерции. Боже мой! Сколько лет потеряно, сколько боли перелопачено! По глупости, по тупому непониманию!

И вдруг, вдогонку, дополняя и углубляя знания, полученные только что, Адорин понял со всей невероятной ясностью, пришедшей как озарение, откуда-то свыше, самое важное!

Если бы он позволил, разрешил тогда, восемь лет назад, себе Юльку – ну, подождал бы, пока ей исполнится восемнадцать, и забрал бы ее себе, – то за физической близостью, невероятным ярким сексом не разглядел бы ее, не пустил бы к себе в душу, не прочувствовал и не понял всей глубины любви к ней.

Ревновал бы каждый миг, ожидая, что она уйдет в мир своих ровесников, привязывал бы к себе сексом, деньгами, детьми – и все равно бы боялся!

Пройдя, как через чистилище, через муки запретного, нереализованного желания и любви, он смог разглядеть Юльку настоящую, узнать как личность, как человека и незаметно, совсем не желая этого, впустить в свою душу, сердце, кровь сильное, глубокое, истинное чувство. Постепенно познавая ее характер за эти годы, привычки, творчество – увидел и попал в унисон, в один музыкальный лад с нею!

И хотел ее всю! До каждой мысли, каждого вдоха, всех ее трудностей и радостей – не довольствуясь уже только физической близостью, а неистово желая полного слияния, – всю!

И не было бы ее любви такой же силы и накала, как его, не было бы Тимки и Юлькиного «Поиска», а может, и «Старушки», и того прозрачного, искрящегося, переливающегося всеми красками потрясающего дня в Праге – много чего не было бы, если б он взял ее в восемнадцать Юлькиных лет!

Адорин мгновенно принял решение! И заспешил, загорелся.

Он заберет ее. Попросит прощения, объяснит, как сможет и что сможет, – и заберет!

Себе! Заграбастает и никуда больше от себя не отпустит! Никогда! Вот прямо сейчас поедет и заберет!

Она должна его простить, понять! Ведь не может не простить? Этого не должно быть! Тогда вся жизнь летит к черту! Юлька простит! Он ей расскажет все-все: про себя, про них, про то, что он сейчас понял и открыл!

Господи, сделай так, чтобы Юлька поняла и простила!

Он быстро оделся и остановился у входной двери, поняв, что, прежде чем ехать к ней, надо сделать одно очень важное дело.

Илья поймал такси, не собираясь садиться за руль, потому что выпил. Он попросил водителя остановиться у супермаркета, купил бутылку дорогущего коньяка, хотел взять к нему закуску – лимоны, шоколад, сыр, что-нибудь еще, – но, постояв перед прилавком, передумал. Он не на посиделки едет, его вполне реально могут послать – ладно с бутылкой пришел поговорить, не получился разговор, ну что ж, а когда еще и закуску принес, это что-то не то – вроде как заранее просим пардону!

По мере приближения к месту, куда он ехал, Адорин становился все более хмурым. Нет, внутри, в себе он хранил ощущение радости, ясности (за столькие-то годы!) и восторга от принятого решения, но ему предстоял неприятный, трудный разговор. Скорее всего, первый из череды предстоящих объяснений.

Дверь открыл Игорь.

– Илья! – обрадовался он. – Вот так сюрприз!

Но, присмотревшись к нему повнимательнее, быстро спросил:

– Что-то случилось?

– Случилось, – признался Илья, – надо поговорить.

– Проходи, чего ты стоишь в дверях! – заторопился Игорь.

Тут вышла из комнаты Марина, услышав их разговор.

– Ильюша, что случилось? Тимка? Родители? – перепугалась она.

– Нет, нет, Мариночка, с ними все в порядке. Мне надо с вами поговорить.

– Проходи в комнату скорее, не пугай меня таким началом! – потребовала она.

– А пошли в кухню, – предложил Илья, – выпьем.

Он протянул Игорю бутылку.

– Илья, ты, в самом деле, говори, что случилось, не томи!