– Боюсь, – улыбнулся в ответ Мейсон, – вам еще не однажды представится случай не согласиться со мной.

– Здесь десять фотографий, – продолжал Страун, – они пронумерованы, и у каждой на обороте помечено, что изображено на ней.

– Я могу взглянуть на копии? – спросил Мейсон.

– Разумеется. – Страун протянул адвокату пачку бумаг.

Мейсон и Нили склонились над фотографиями. Не отрывая глаз от одного из снимков, Мейсон медленно поднялся и произнес:

– Я бы хотел привлечь внимание суда, равно как господина прокурора, к изображению номер семь, на котором мы видим, как это указано на обороте, деревянную опору решетки, пробитую пулей.

– Да, я вижу, – проговорил судья, – и что же?

– Суд, может быть, заметил в глубине снимка большой дуб – он расположен слева от столба. Если приглядеться, можно различить на его стволе довольно отчетливое пятно на высоте… Я бы сказал, на высоте двух с половиной – трех футов от земли. Это светлое пятно с темным центром.

– Ну да, вот оно, – судья внимательно изучал фотографию, – продолжайте, мистер Мейсон.

– Мне кажется, оно похоже на след от пули, – проговорил, садясь, Мейсон.

– Ваша честь, – быстро заговорил Страун, – нет сомнений в том, что это пятно появилось здесь по небрежности фотографа. Я допускаю также, что, возможно, мы имеем дело с каким-нибудь наростом на самом дереве. Вы видите – нас опять пытаются отвлечь в сторону. Это пятно не может быть пулевым отверстием, потому что…

Страун внезапно умолк.

– Почему? – после секундной паузы спросил Мейсон.

– Потому что, – выпалил прокурор, – потому что обвиняемая стреляла только дважды.

– Совершенно верно. Об одной пуле мы знаем, что она была выпущена из этого револьвера и попала в столб. Моя подзащитная утверждает, что два раза не целясь спустила курок. Если окажется, что вторая пуля застряла в стволе дуба, мое предположение о том, что человек, найденный в ущелье, не был…

– Я обращаюсь к суду! – прервал его Страун. – Утверждение адвоката абсурдно! Это всего лишь ловкий трюк! Я прошу суд принять во внимание еще одну деталь: револьвер находился длительное время в руках мистера Мейсона. Почему бы нам не предположить, что он сам выстрелил один раз в столб, а второй в дерево и таким образом обеспечил своей клиентке прекрасное алиби.

– Вы забываете, – улыбнулся Мейсон, – что сержант Голкомб заявил буквально следующее: он увидел дыру в столбе сразу же, как прибыл на место преступления. Мы все прекрасно знаем, что со времени моего отъезда и до времени прибытия мистера Голкомба на месте происшествия постоянно находились представители властей и репортеры.

– Но в тот день сержант ничего не сказал своим спутникам об отметине на столбе… – попытался возразить Страун.

– Вы хотите сказать, что ваш свидетель солгал? – резко спросил Мейсон.

Спор прервал судья Киппен:

– Я считаю, что суду следует выполнить просьбу адвоката Мейсона. Это займет не так много времени. Мы отправимся сейчас же и дадим возможность господину адвокату указать нам прямо на месте пятно, вызвавшее его подозрение. Мистер Рэдфилд, суд попросил бы вас поехать с нами и высказать свое компетентное мнение по поводу этой отметины на стволе дерева.

– С удовольствием, ваша честь, – отозвался Рэдфилд.

Репортеры, видя, как на их глазах не слишком любопытное дело внезапно становится захватывающим событием, бросились к телефонам, не дожидаясь даже, пока задумчиво рассматривающий фотографии судья Киппен объявит перерыв.

Несколько машин одна за другой осторожно пробирались по извилистой горной дороге. Внезапно автомобиль сержанта остановился, за ним остановились и все остальные. В одном месте заграждение было, по-видимому, недавно отремонтировано. На эту-то часть ограды и указал с важностью Голкомб, произнеся: – Ваша честь, перед вами место преступления.

– Где тот столб, в который попала пуля? – спросил у фотографа судья Киппен. – Ах да, спасибо, я вижу.

– А вот и дуб, – указал на дерево Мейсон.

Судья скептически оглядел ствол, но вдруг глаза его загорелись любопытством.

– Здесь на коре действительно какой-то свежий след. Похоже, что пуля… Нет-нет, я не буду делать никаких поспешных заключений.

Сержант Голкомб взволнованно прошептал что-то на ухо Страуну.

– Ваша честь, – проговорил прокурор, – мы не хотим идти против фактов, но никакая пуля не будет для нас достаточным доказательством, пока не станет известно, кто и когда произвел выстрел.

– Если вы так педантичны, мистер Страун, – произнес судья Киппен, – вы не можете не помнить сегодняшнее заявление сержанта Голкомба, в котором он утверждал, что лично взял на себя ответственность за поиски пули на месте событий. Он рассказал, как заметил пулевое отверстие в столбе и как после того решил, что больше искать не стоит; мы считаем, что было произведено два выстрела, и мистер Голкомб предположил, что поблизости могут находиться только две пули. По моему мнению, мистер Страун, такой подход к делу нельзя назвать удовлетворительным. Я думаю, вы согласны со мной: в задачу полиции входит тщательный осмотр места преступления. Полицейский должен быть уверен в том, что на обследуемой им территории не было заметно ни других пуль, ни следов от них.

– Да, ваша честь, но не мог же я простоять тут целую ночь, дожидаясь, не взбредет ли кому-нибудь в голову приехать сюда и пострелять.

– Разумеется, вы не могли, сержант, – резко ответил судья, – но если бы вечером вы с достаточным вниманием осмотрели ограду, дорогу и дерево, сейчас мы знали бы наверняка, стрелял ли кто-нибудь после вашего отъезда или нет. А теперь давайте принесем лестницу и посмотрим, что же все-таки там за отметина.

– Я думаю, проще всего будет зайти за лестницей вон в тот дом, за аркой, – предложил Голкомб, – по-моему, там живет одна художница, она… Да вот и она сама!

От дома к воротам медленно спускалась высокая седовласая женщина, на ее когда-то миловидном лице резко выделялись острый нос и твердый волевой подбородок.

– В чем дело? – У нее был резкий вибрирующий голос.

– Добрый день, мадам, – вежливо приподнял шляпу судья, – мы ведем расследование в связи с несчастным случаем, произошедшим здесь недавно.

– Ах да, конечно, – улыбнулась она, – меня зовут Мэри Эвнис. Видите ли, я художница и предпочитаю жить здесь в уединении, потому что…

Не дав ей начать монолог, обещавший затянуться надолго, судья торопливо произнес:

– Миссис Эвнис, мы хотим исследовать одно отверстие в коре дуба – возможно, это след от пули, но оно расположено довольно высоко, и без стремянки нам до него не добраться. Не одолжите ли вы ее нам на несколько минут?

– Ну конечно, – быстро отозвалась она, – если вы ищете пулю, я и ее могу вам предложить.

– Что вы сказали? – удивленно воскликнул судья.

– Ничего особенного. Той ночью, когда здесь началась вся эта суматоха, мне показалось, что я услышала, как будто об стенку что-то стукнулось; я подумала, что камешек, наверное, отлетел с дороги. Впрочем, я сразу же об этом забыла. Знаете, иногда кто-нибудь кинет через забор кусочек стекла, иногда птица стукнется о дом. Но сегодня утром я увидела, что окно на чердаке разбито, а в балке, можете себе представить, застряла пуля.

– Это произошло той ночью, когда в ущелье упала машина?

– Ну да.

– Постарайтесь припомнить точное время.

– Понимаете… Я не смотрела на часы, но… Было еще довольно рано, хотя на улице уже стемнело…

– Вы слышали выстрел или выстрелы?

– Нет, что вы. Вы помните, в тот день был страшный дождь и ветер, и к тому же, господин судья, представьте себе человека, который живет вот так возле дороги – постоянное тарахтенье, гудки, скрежет. Разумеется, я стараюсь как можно меньше вслушиваться во все эти звуки. Чего я хочу, так это тихой, спокойной, уединенной жизни. Мне кажется, художнику просто необходимо быть одному, не замутнять никакой суетой прозрачность своего «я», ждать в молчании – и тогда вдохновение…