Странный сон сморил не только клан Седого Лиса. Все обитатели Лихих Гор уснули средь белого дня. Сон они увидели один и тот же. Первый свободный сон, ничем не замутненный, не потревоженный. И каждый из спящих знал, что и остальные видят то же, что и он, и слышат такое же повеление. Трудно в одночасье забыть многовековую вражду… ну да с Горами не поспоришь. В Лихие Горы пришел мир.

Видели спящие и того, кто этот мир принес. Сон позволил им узнать о Кенете многое. И откуда он, и кто таков, и то, чего он о себе и сам покуда не знает, и почему говорить ему об этом нельзя. Видели и то, о чем можно сказать: куда и когда должен направить свои стопы Освободивший Сны.

Вот и получилось, что пробудившиеся горцы обращались со своим сыном по хлебу, как и прежде. Хотя каких усилий им стоило сохранить тайну, лучше даже не думать. Кенет об этих усилиях так и не узнал.

Прожил он в клане Седого Лиса долго, несмотря на уставный запрет. Зимой, понятное дело, по снегу недалеко уковыляешь. Но даже по весне Кенету уйти так и не удалось. Сколько уже раз собирался – и словно не пускало что-то, тянуло остаться, властно шептало: “Не время еще”. Кенет хорошо помнил, отчего устав запрещает магу, не нашедшему еще места средоточия, подолгу засиживаться на одном месте, и его начала снедать тревога. Ни за что на свете не хотел бы он причинить зло своим сородичам по хлебу, пусть даже и невольно. И так уже из-за него неприятностей случилось за минувшую зиму предостаточно. Все же он смирился: голосу Гор лучше поверить. Деревенский парень Кенет не привык слушаться собственного разумения больше, чем седобородой мудрости старших, хоть и обделен этим самым разумением не был. А что Лихие Горы старше его, сомневаться не приходилось.

Только в самом начале лета Кенет ощутил, что волен уйти из Лихих Гор. Клан Седого Лиса собирал нового сородича по хлебу в путь основательно. На сей раз Кенет не отказывался от даров: мыслимое ли дело, чтобы сын отказался взять с собой в дорогу то, чем его семья оделила? Да и одарили его толково: ни одной лишней, тяжелой или попросту ненужной веши. Потомственные воины, горцы-то знали, какая мука пешему – нести тяжелую кладь. Даже если бы туго набитый кошелек Кенета не остался на каэнском постоялом дворе и юный воин сам покупал бы себе все необходимое, он не смог бы снарядиться в дорогу лучше. Кстати, немного денег ему тоже дали с собой, и вновь Кенет не посмел отказаться: за зиму он хорошо понял и запомнил, как должен вести себя сын по хлебу.

Проводы были недолгими и не особо печальными. Так не прощаются навек с заезжим благодетелем. Так провожают в недальнюю дорогу того, кто скоро вернется. Кенет сказал об этом Толаю, когда кузнец показывал ему короткий и безопасный путь вниз, на равнину.

– А ты и вернешься, – ухмыльнулся Толай.

– Сон тебе был? – с улыбкой предположил Кенет.

– Верно, сынок. Был мне сон. А как же иначе? Ты куда идти собираешься?

– Хотел в столицу, – признался Кенет. – Никто бы не подумал, что я от императорского указа у императора под носом прячусь. Никто бы искать не стал. Да вот что-то не тянет меня в столицу.

– И правильно, что не тянет, – одобрил Толай. – Потому что идти тебе надо не в столицу, а вовсе даже в Имбон.

– Опять сон тебе был? – полюбопытствовал Кенет.

– А как же, – вновь ухмыльнулся Толай.

– Странное дело, – обреченно вздохнул Кенет. – Когда я собирался миновать Каэн, мне тоже сказали, что я должен туда идти. Толай, по обыкновению, немного помолчал.

– И что, – спросил он, – неправильный был совет?

Кенет ответил, почти не задумываясь.

– Очень даже правильный. Если бы меня в Каэн не занесло, кое-кого сейчас бы в живых не было. Да и меня тоже. Если бы не предупредил меня массаона Рокай… – Кенет вздрогнул.

– Вот видишь, сынок. Так за чем же дело стало?

– Я же говорю – странно получается. Я сам не знаю, куда мне дальше идти, зато все про меня всё знают. И куда я идти должен, и что я там делать буду… ты ведь знаешь, зачем я должен идти в Имбон?

– Знаю, – кивнул Толай.

– А я нет, – вздохнул Кенет. – Будто все сговорились, честное слово.

Толай мог бы объяснить сыну Седого Лиса по хлебу, в чем тут дело. Но не стал. Лихие Горы ясно сказали: чем меньше до поры будет знать о себе Кенет, тем лучше для него же. Да и пора полного знания, если так можно выразиться, не за горами.

– Не горюй, сынок, – помедлив, произнес Толай. – Это ненадолго. Скоро ты сам сможешь выбирать свою дорогу.

– Опять сон тебе был? – засмеялся Кенет и, увидев ответный кивок, жадно спросил: – А когда?

На сей раз Толай молчал особенно долго. Прямой и честный вопрос требовал правдивого ответа. Вот только сказать эту правду надо так, чтоб это не помешало ей осуществиться.

– Когда? – настаивал Кенет.

– Когда сменишь три на один, – ответил Толай. На сердце у него было тяжело: не слишком ли прозрачен намек, не разгадает ли загадку сын по хлебу?

У Кенета вытянулось лицо. Толай немедленно повеселел: нет, не разгадал, не понял его мальчик. Что ж, в добрый час. Значит, сказанное Лихими Горами непременно сбудется.

– И не спрашивай больше, все равно не скажу, – пообещал Толай, приобнимая Кенета за плечи. – Не время еще.

– Не время – так не время, – покладисто кивнул Кенет. Деревенский подросток в нем вновь одержал верх. Да и как могло быть иначе? Точно так звучал голос отца, когда он ласково, но решительно запрещал Кенету браться за непосильную работу: “Не время еще, сынок. Погоди год-другой, сам тебе покажу, как это делается”.

Только теперь показать Кенету, “как это делается”, некому. Он опять остается один. Жизнь отнимает у него всех, кто мог бы помочь советом, научить, ободрить. Что поделаешь, сам пожелал быть магом, теперь не жалуйся. Да, но ведь у всех начинающих магов ученичество как ученичество – отчего же один только Кенет такой неприкаянный? Может, он просто не встретил еще своего учителя? А может, он все еще недостоин учителя? Недаром ведь старый волшебник в родных краях прогнал его, едва завидев. Ясно ведь Толай сказал – не время еще.

Сколько уже раз Кенет говорил себе, что память уже бессильна причинить ему боль. И опять ошибся. Предстоящая разлука – сколько их уже было за минувшие два года? – усилила эту боль десятикратно. Кенет едва удержался от слез. Нельзя плакать. Что подумает Седой Лис о сыне своего хлеба? Что подумает Толай? Ведь воину плакать не пристало. Возьми себя в руки, Кенет Деревянный Меч, не позорься напоследок.