Корзинщика Кенет обнаружил без труда. На деревенской площади, куда по вечерам народ сходился посидеть в холодке и потолковать о жизни, сидел сутулый старик и плел корзину. Рядом с ним стояли еще три корзины. Дрожащие узловатые старческие пальцы медленно, с трудом гнули непокорные прутья. Мастерством старик, несомненно, обладал: время от времени у него получались удивительной красоты узоры. Но руки ему постоянно изменяли, подслеповатые глаза плохо видели в пыльно-лиловых сумерках. Корзины выглядели кривовато и навряд ли отличались большой прочностью. Негнущимися пальцами старик то и дело ловил упрямый прут, а прут то и дело норовил распрямиться и хлестнуть по лицу. Кенет стоял и смотрел, не в силах открыть рот и попросить продать ему немного прутьев. Мерзкой насмешкой над старостью прозвучала бы его просьба.

Старик заметил, что рядом с ним стоит кто-то, и с надеждой взглянул на Кенета, но тут же сообразил, что полуголый оборванец не станет покупать корзину.

– Чего стоишь? – с беспомощным гневом выкрикнул он. – Иди… иди прочь!

Кенет наконец открыл рот, но почти к своему же изумлению спросил не о том, о чем собирался.

– Сколько заплатите ученику за день работы, мастер? – произнес Кенет.

Старик посмотрел на него недоверчиво и настороженно.

– Это смотря как работать будешь.

– Дозвольте? – Кенет, не дожидаясь ответа, присел рядом со стариком и взялся за прутья. Когда старик, отчасти поборов недоверие, нехотя кивнул, Кенет уже работал, не подымая головы.

Его сильные молодые пальцы гнули лозу быстро и уверенно. Вскоре он протянул старику небольшую корзинку.

– Годится?

Старик взял корзинку в руки, повертел ее, разглядывая со всех сторон, зачем-то огладил кончиками пальцев ее ладный выпуклый бочок, помигал немного и вдруг бессильно заплакал, уронив голову на грудь.

– Вот что, мастер, – сказал Кенет, подымая плачущего старика с земли, – пойдем в дом. Поздно уже и сыро. Все едино никто ничего не купит. Пойдем. Вы не беспокойтесь, я и ночью работать могу. Я сплю мало.

Провожая старика домой, Кенет выслушивал его нехитрую повесть. Сын, его единственный кормилец, отправился на заработки, оставив отцу и еды, и денег вдоволь, но в дороге задержался. Еда и деньги вышли. Все, что можно продать, старик уже продал. Он уже и весточку от сына получил: заболел, мол, оттого и задержался, но деньги заработал хорошие, на жизнь хватит с избытком. Может, и хорошие деньги, да до них еще дожить надо. Возможно, большинство односельчан охотно поддержали бы старика и уж в любом случае с голоду бы помереть не дали. Но старику претило одалживаться, жить из милости, и он делал вид, что не голодает, сколько мог. Когда же стало совсем невтерпеж, взялся за прежнее ремесло, да вот руки его подвели.

Дом у старика оказался небольшой, но уютный и чистый, хотя и обставленный крайне скудно. Старик не лгал: все, что возможно, было уже втихомолку распродано. Кенет с сожалением оглядывал пол и стены без единой украшавшей их некогда цветной ниточки. Цветной… тут-то Кенета и посетило счастливое озарение. Он подошел к груде лозняка, сваленного в углу, и внимательно осмотрел его. Обработан не совсем хорошо… впрочем, это еще можно поправить. Пожалуй, все получится.

– Ложитесь спать, мастер, – весело тряхнул головой Кенет. – Все устроится.

Старик хотел было выспросить у молодого мастера, какая ему корысть помогать беспомощному старику, но гость уже исчез за дверью. В ожидании его старик ворочался полночи и заснул засветло, так и не дождавшись.

Наутро старик проснулся от веселого бульканья. Молодой гость, судя по всему, не бездельничал: каша томно булькала в горшке, выговаривая тихое: “п-плюхх”. Но каша кипела только в одном горшке. В другие окутанный паром Кенет сыпал собранные за ночь травы.

– Садитесь завтракать, мастер, – выныривая из облаков пара, весело произнес Кенет, – мне сейчас некогда.

Потом настал черед прутьев. Кенет прокрашивал их насквозь, опуская в кипящее варево, просушивал, вновь красил, снова сушил, пробовал окраску на прочность, каким-то чудом умудряясь поспевать и с домашней работой. Старик не очень понимал, что затеял вчерашний знакомец, но приходилось ждать и терпеть: другого выхода у него не было. Он пробовал продолжить расспросы, но гость то отнекивался шутливо, а то и вовсе настолько уходил в работу, что вопросов вроде даже и не слышал.

Еще через день-другой Кенет поставил перед стариком новые корзинки, совершенно невиданные: полосатые, клетчатые, оплетенные риковинным цветным узором. Ни одна сельская модница не откажется от новой корзины, пусть и лишней в хозяйстве, но такой красивой, так подходящей к ее праздничному наряду.

– Как думаете, мастер, – купят? – лукаво улыбнулся Кенет.

Корзины не просто покупали – их брали нарасхват. Таких нигде не было. Кенет сам придумал красить прутья. К тому же на площади он подглядел, в какие цвета разодеты здешние красавицы, и подобрал краску в тон.

Теперь в горшке кипело мясо. Под потолком появились связки колбас. Днем Кенет часто ходил по грибы, и весь дом украсился снизками сушеных грибов. У старика Кенет прожил немногим более недели и охотно остался бы еще на время, но он опасался подолгу задерживаться на одном месте – устав не велит. В последние два дня Кенет работал не разгибая спины, чтобы оставить старику побольше корзин.

– Уходить мне надо, мастер, – однажды вечером сказал он. – Рассчитаемся, и поутру я пойду.

– Да кто тебя гонит? – удивился старик. – Живи у меня сколько хочешь.

– И рад бы, да не могу, – вздохнул Кенет.

– Что же, – сдержанно произнес старик. – Давай расчет сделаем.

И он выложил деньги на стол.

Кенет быстро отсчитал положенную ученику по закону пятую часть.

– Не много будет? – осведомился он у старика.

– Да ты что, парень! Ученическая доля… да ведь ты один и работал! И какой из тебя ученик? Нет, я не согласен. Это мне пятая часть причитается, да и того много будет, если по совести.

– Нет, так уже я не согласен! – упорствовал Кенет.

– Да тебе в том какая корысть? – с прежней цепкой подозрительностью спросил старик. – Помогать мне за сущие гроши! Ты и сам заработать можешь. На кой я тебе сдался?