— Двое осужденных: Сафонов, пятьдесят восьмого года рождения, статья 145, семь лет, и Клевало, шестидесятого года рождения, 144-я, пять лет, утром пришли в санчасть и захватили в качестве заложников фельдшера, женщину, которая пришла на прием, и сотрудника колонии…

— Должность и звание, — переспросил его Узякин, как будто это имело какое-то значение.

— Лейтенант, — ответил Собинов, — начальник производства. Захватчики забаррикадировались в санчасти и потребовали, чтобы им привели некоего Бузу, который сидел в ШИЗО.

— За что сел в ШИЗО Буза, — спросил Внучек, — это может быть важно.

— Буза заварил большую кашу, стал бодаться со старым вором — Чубатым. Хозяин, конечно, знал об этом, ему два медведя в одной берлоге не нужны, и он посадил за какую-то провинность Бузу в ІІІИЗО. Хозяину спокойней с Чубатым, тот не такой молодой и шустрый, как Буза.

— Во, — сказал Узякин и потер рукой об руку, — становится теплее.

— Теплее, но не совсем, — ответил комбат, — на освобождении Бузы они не остановились, а заявили, что хотят говорить с прокурором области.

— Не ниже, — съязвил Узякин.

— Да, — подтвердил комбат, — на счастье начальника колонии в Каминске в командировке был заместитель прокурора области. Он вылетел вертолетом в Тараканино. Но там захватчики заявили, что прокурор им был нужен для того, чтобы ночью не перестреляли, и потребовали перевода в другую колонию либо в ближайший изолятор.

— Ага, — сказал Узякин, — совсем тепло, значит, к нам. Значит, недаром собрались…

— В обидах чертах понятно, — перебил Узякина Внучек, — теперь надо разобраться с распределением ролей в этой троице.

— Распределение обычное, — ответил комбат, посмотрев в свои записи, — Буза — голова, я даже думаю, что все это организовал он, а не Сафонов и Клевало. Сафонов-Хряк — солдат, бык. Клевало-Шнырь — парняга на побегушках, хотя тоже опасен: ткнуть заточкой ни ума, ни авторитета не надо.

— Арбузов, Арбузов, с вами будет говорить прокурор области, — хрипло кричал начальник колонии. Он был уже в шинели и шапке, из-под которой торчали седые виски, еще утром цвет их был совершенно иной: начальник крепко переживал случившееся.

Буза отодвинул край шторки и посмотрел вниз, рядом с начальником стоял мужчина лет пятидесяти в норковой шапке и короткой дубленке. Сзади него были двое смуглых бойцов из роты охраны, которые, в нарушении всех инструкций, запрещающих появление в зоне с оружием, были вооружены автоматами.

— Мне нужны доказательства, — проорал Буза в разбитую форточку.

— Я хочу с вами поговорить, — сказал мужчина в дубленке, — возможно, один на один…

— Мне нужны доказательства…

— Доказательства чего? — не понял прокурор и обратился к начальнику колонии.

— Они не верят, что вы — прокурор области.

— Я — заместитель прокурора, — ответил мужчина в дубленке.

— Я не могу отпустить вас одного, — произнес начальник, а про себя подумал: «Если они и тебя захватят — мне конец».

— Ну почему же, — сказал зампрокурора области, — если они дадут гарантии…

«Какие гарантии», — чуть было не вырвалось у начальника, и только сознание высокого положения мужчины в дубленке остановило его от крутого ругательства.

— Как будем выходить из сложившейся ситуации? — спросил мужчина.

— Нужно встретиться на нейтральной территории.

Договорились неожиданно быстро. Буза предупредил, что во время переговоров заточки будут на глотках у заложников и что, если он через пять минут не вернется в санчасть, заложников зарежут.

Через некоторое время в коридоре возле санчасти Буза встретился с представителем прокуратуры.

Мужчина в дубленке предъявил ему свое удостоверение. Буза проверил его и не стал ломаться, говорить, что они требовали прокурора, а им предоставили только зама, хотя такой вариант прогнозировался.

— Мы пригласили вас, — начал Буза торжественно и настолько уверенно, что прокурору показалось, что они либо сто лет знакомы, либо зам у Бузы на посылках, — для того чтобы оскорбленные начальники не расстреляли нас ночью вместе с заложниками. Теперь мы уверены, что они этого не сделают, и выдвигаем последнее требование: наш разговор продолжится в другой колонии. Туда мы поедем с заложниками и в вашем сопровождении. Даем полчаса на приготовления… полчаса… Если через тридцать минут будет готов автомобиль — освобождаем одного из заложников, и так далее.

Буза повернулся и пошел прочь к дверям санчасти, за которыми его ждал Шнырь. Прокурор не успел сказать ни слова, хотя перед встречей мысленно прокрутил в голове речь, где много внимания уделил последствиям, которые могут наступить для захватчиков, если они…

Вернувшись в административный корпус, прокурор изложил все, что сказал ему Буза.

Начальник колонии был против такого варианта событий.

— А вдруг по дороге что-нибудь случится, они подумают, что это попытка освободить заложников, и покончат с ними? — произнес он, думая про себя, что если заложников освободят здесь, то он будет начальником колонии, у которого захватили заложников, но тут же освободили. Если же осужденные вместе с заложниками уедут — он будет просто начальником колонии, у которого зэки захватили заложников.

— У нас нет другого выхода, — сказал прокурор, — это долгий путь, но бескровный…

— Надо попробовать уговорить их не брать с собой заложников, — предложил начальник колонии прокурору, — они вам поверят.

На этот раз переговоры прокурора с Бузой проходили через двери санчасти.

Буза был непреклонен и, сколько ни уговаривал его прокурор оставить заложников, сколько ни гарантировал перевозку захватчиков в Каминский изолятор, стоял на своем. И чтобы поставить все на свои места и еще раз напомнить, кто у кого в руках, сказал:

— Осталось пятнадцать минут.

Это подействовало, и уже через десять минут перед окнами санчасти стоял автозак.

— Отпусти литера, — попросил Буза Шныря. Тот пошел в кабинет, но тут же вернулся.

— Он не хочет бросать женщин.

Хряк, услышав это, поднялся со скамейки, чтобы сделать так, как сказал Буза, но тот остановил его движением руки. Он сам сходил в кабинет, поговорил с Виктором, а потом дал команду Шнырю развязать Семеновну.

Поскольку в зоне все уже знали, что прокурор договорился с Бузой о переброске захватчиков и заложников в Каминск, напряжение и ожидание возможной ошибки со стороны захватчиков прекратились. Пост возле дверей санчасти был снят, и поэтому Семеновну у выхода на улицу никто не встретил. Она немного постояла на крыльце и спустилась по ступенькам вниз.

«А ведь зубы у меня не болят», — подумала она и опустилась на затоптанный сапогами осужденных снег: силы оставили ее…

— Теперь о заложниках, — сказал Внучек…

— Заложники-то нам зачем? — поинтересовался Узякин.

— Он правильно мыслит, — поддержал Внучека комбат, — как они себя ведут и поведут — будет зависеть тактика освобождения.

— Тактика, — скривился Узякин, — грамотные все…

— Парень — человек молодой, ему лет двадцать пять. Он начальник тарного цеха, поэтому его жизнь вне опасности.

— Почему ты так решил? — спросил Узякин комбата.

— Видишь ли, ты имеешь дело с преступниками на свободе, а мы за проволокой. Весь персонал в зоне для зэков делится на чистых ментов и тех, кто носит ментовскую форму, но их функций не выполняет — это мастера, начальники производств, врачи, библиотекари, учителя школ.

— Ну тогда и второй бабе ничего не грозит, — проронил Узякин.

— Дай Бог, — ответил не верующий в Бога комбат, — для нее есть иная опасность.

— И эта опасность реальна, если они задумали нечто иное, чем выезд из одной зоны в другую, — поддержал комбата Внучек.

— Ну ты их переоцениваешь, — возразил Узякин, — это обычные зэки, а не представители спецслужб, гы-гы-гы…

— А ты их недооцениваешь, — вмешался комбат, — ты посмотри, тут что-то не так, уж очень ловко они действуют, и все у них получается. Старую женщину отпустили, правильно: двух заложников им вполне хватит в дороге. Третий бы только помешал.