— Если они таким образом решили выбраться из колонии, то нам повезло. Но если они, а их поведение это подтверждает, выбравшись из колонии, выдвинут новые требования… Потребуют машину и попытаются оторваться от погони вместе с заложниками, вдруг их сообщники ждут, — сказал Внучек.

— Ну размечтались, фантазеры, — произнес Узякин.

— Все это надо иметь в виду и быть готовым к любым поворотам, — сказал комбат, — аппетит приходит во время еды. Они, даже прибыв сюда, могут заявить, что берут заложников камеру. Они понимают, пока заложники у них в руках — они хозяева положения — тузы, а мы — шестерки.

— Да ладно вам, пессимисты, — сказал Узякин, — о тех, кто приедет к нам, мы уже знаем, теперь посмотрим, чем сами располагаем, посчитаем силы и средства, а также осмотрим плацдарм, на котором проводить боевые действия.

Буза смотрел на автозак долго, словно был экстрасенсом и пытался проникнуть в его внутренности, в которых могла прятаться их смерть.

Вокруг машины не было ни души, но это не вызывало чувства успокоения, скорее наоборот: автозак с открытыми дверьми напоминал Бузе мышеловку.

Буза вел наблюдение из другого помещения — процедурного кабинета. Хряк был в кабинете начальника с заложниками, а Шнырь стоял сзади, готовый выполнить любое указание Бузы.

— Выверни карманы, — неожиданно потребовал Буза.

Глаза Шныря метнулись в разные стороны. Но тем не менее он вывернул оба кармана робы и положил на подоконник несколько стандартов теофедрина, «конфискованных» им у Валентины.

Буза сгреб их одной рукой и выбросил в форточку.

Сделал он это так же ловко, как сбрасывал в отбой лишние карты, и даже опытный в этих делах Шнырь не заметил, как он прижал мизинцем к ладони один стандарт лекарства.

— Выберемся отсюда, — сказал он Шнырю назидательно, — все иметь будем, споткнемся, нас в капусту покрошат. А сейчас крой к машине, проверь все.

В окно было видно, как Шнырь появился на плацу, подошел к машине, с опасной заглянул внутрь будки, так, наверное, смотрит в пасть льва начинающий дрессировщик, потом он запрыгнул внутрь, осмотрел будку, заглянул под лавки, в два боксика, в которых обычно возят лиц, нуждающихся в изоляции от других осужденных, затем выпрыгнул на землю и уже с большей уверенностью и даже некоторой бесшабашностью глянул под будку и в кабину.

Проделав все это, он заложил в рот два пальца и по-разбойничьи свистнул, хотя этого можно было и не делать. Буза внимательно наблюдал за ним из окна.

Буза вошел в кабинет начальника санчасти, где на скамейке сидели Виктор и Валентина, а перед ними стоял Хряк с двумя заточками в руках. Буза снял с Виктора наручники и сказал:

— Сейчас я с дамой пойду в машину, а ты останешься здесь, когда мы скроемся в будке, пойдете вы. Чем быстрее мы отсюда уедем, тем быстрее вы попадете к себе домой. Нам вашей крови не надо, но и… об этом мы уже говорили. Одевайтесь теплее…

Буза лично проследил, чтобы Валентина одела все теплое, что было у нее в кабинете, сказал: «Идем», причем произнес это слово настолько непринужденно, что у всех присутствующих в кабинете на душе стало чуть спокойнее.

У выхода на улицу Буза попросил у Валентины прощения, левой рукой обхватил ей шею, а правой демонстративно приставил заточку к сонной артерии.

— Начальники, — заорал он, — без дураков, я иду.

Когда он был уже на середине пути из-за дощатого забора, где складировалась и ремонтировалась старая «мебель» жилой зоны, раздался голос:

— Бежишь, Буза?

Но Буза и ухом не повел: не пристало человеку, занимающемуся столь серьезным делом, отвлекаться на такие мелочи.

Шнырь подал Валентине руку, и все трое скрылись в будке.

Настала очередь Хряка.

Он так же, как и Буза, обхватил голову Виктора одной рукой, другой приставил заточку к горлу и двигал заложника впереди себя, как катер двигает впереди себя баржу, разница между ним и Бузой была в том, что делал он это все не так элегантно и плотно прижимал свою голову к голове Виктора, прикрываясь от воображаемого снайпера.

Шнырь так же, как и Валентине, помог Виктору забраться в будку, Хряк влез туда сам, дверь закрылась, и тут же в окно будки показалась голова Бузы.

— Начальник, — заорал он, — разговор есть.

К машине подошел ДПНК, но Буза не стал с ним говорить и дождался начальника колонии. Буза потребовал: принести жратвы в дорогу, часы — непонятно для чего, ведро — для возможных естественных надобностей женщины, три телогрейки, чтобы не так трясло.

ДПНК принес все перечисленное, а начальник попытался еще раз поговорить с Бузой:

— Арбузов, ты своего добился, не стоит испытывать судьбу, отпусти их и езжайте на здоровье.

— Э, нет, начальник, — ответил Буза, — только я их отпущу, мое путешествие тут же закончится, а я этого не хочу.

— Да брось ты, — говорил начальник, придавая своему голосу если не отеческий оттенок, то дружеский, коим говорят после того, как сделают глоток чая из одной кружки, — кому вы нужны сейчас, вон и прокурор говорит, что вам лучше будет, если вы ребят отпустите.

— Все, начальник, закончили, — оборвал Буза, — мне будет лучше, если они будут при мне. И не пудрите мне мозги, я вас, как рентген, насквозь вижу.

Начальник отошел от машины, удивляясь интуитивной прозорливости Бузы, потому что буквально в то время, когда Буза и Хряк перемещались с заложниками в автозак, в колонию прибыла группа захвата, которой командовал двухметровый капитан из Н-ска, а с ними приехал генерал-майор внутренних войск Маров, хотя сам Маров считал наоборот: это он прибыл в тараканинскую колонию, а уж с ним приехала группа захвата.

Маров и капитан были недовольны тем, что начальник колонии не дождался их и дал возможность захватчикам спрятать заложников в машину, а саму машину выставить так, как было удобно одним захватчикам: посредине плаца.

— Ну ты… додумался, — распекал Маров начальника колонии в присутствии и младших по званию, и подчиненных, — хреновей ты ничего не мог придумать.

Начальник стоял перед генералом красный как рак и время от времени говорил:

— Виноват, таш генерал, виноват…

Начальник мысленно рвал волосы на голове, и не только потому, что ему был неприятен начальственный разнос. Он мог бы затянуть предоставление автомобиля, и заложников освободили бы в его колонии. А теперь было ясно, что упущен удобный случай и все другие, по закону подлости, будут неудачны, и начальник был уже согласен с тем, чтобы освобождение заложников произошло не у него в колонии, потому что теперь ничего хорошего ждать не приходилось.

Генерал продолжал выходить из себя. Ему не хотелось ехать по мерзлой и кочковатой дороге полтораста километров, да потом еще разбираться с захватчиками в Каминске, тогда как это можно было сделать сейчас и уже к вечеру улететь в Н-ск.

Капитан тоже был недоволен. Он считал и себя, и своих ребят специалистами по рискованным операциям, и его не прельщала роль конвойных, которая отводилась его подразделению в случае отъезда.

Прибежавший ДПНК, неумело козырнув, стал докладывать начальнику колонии, что Буза требует его.

Генерал, для которого подобное нарушение субординации было серпом по горлу, взъярился, поставил ДПНК по стойке «смирно» и стал воспитывать, суть «воспитания» сводилась к тому, что ДПНК в свои сорок с липшим лет не научился отличать подполковника от генерала и не знает, что прежде чем обратиться к подполковнику, нужно испросить об этом разрешения старшего по званию.

ДПНК стоял перед генералом не менее красный, чем его начальник. И так продолжалось бы долго, не вмешайся прокурор.

— Что там у вас, — перебил он «беседу», поскольку был человеком гражданским и генералу не подчинялся.

— Буза, тьфу, Арбузов требует начальника колонии.

— Что? — взбеленился генерал, услышав это. — Требует… да я ему.

— Семен Владимирович, — произнес прокурор, — давайте выслушаем…

— Арбузов сказал, чтобы пришел начальник колонии и что ему не нравится задержка.