— Я знаю, что это такое! — закладывая руки за спину, важно сообщил Ставрик. — Это сканер радужной оболочки глаза. У нас в Афинах такие перед Олимпиадой устанавливали. Нужно приложить глаз к окошечку, тогда лазерный лучик тебя опознает и откроет дверь. Если, конечно, ты есть в списке тех, кому можно заходить внутрь.

— Ого! Похоже, мы нашли важную дверцу! — Ванька радостно щёлкнул пальцами. — Ставрик, нам пора в туалет.

— Это ещё зачем? — поразился маленький грек. — Я уже посетил, мне не нужно.

— Прости, но в одиночку я не смогу дотащить сюда дохлого Карлиса, — пояснил Ваня. — Девчонки, вам лучше не смотреть.

Ставрик не слишком удачно пошутил, предложив достать у чёрного Карлиса глаз и приложить его к сканеру, но Ваня сразу сообщил, что лично он на такие вещи не способен. Пришлось мальчишкам тащить ужасно тяжёлое тело добрую сотню метров по скомканному ковру.

— Осторожно… поднимай и прикладывай его лицом к двери, — хрипловато командовал взмокший Ваня, прислоняясь к косяку и взваливая мёртвого колдуна на плечи.

— Есть! — радостно доложил Ставрик. Красный огонек скользнул по остекленевшему глазу Карлиса, и дверца, мелодично попискивая, отодвинулась внутрь стены.

— Бросаем здесь, — скомандовал Ваня, роняя тело на пол. — Давай, что ли, ковром его накроем… Чтобы не так заметно.

Получилось, правда, всё равно довольно заметно. Но тащить Карлиса обратно в туалет уже не было сил. Иванушке не терпелось устремиться вперёд — по грохочущей железной лестнице, уводившей… разумеется, вниз. В гулкую черноту тоннеля.

— Слушайте, братцы… это ж на метро похоже! — прошептал Ваня. — Смотрите, рельсы впереди! Только не прыгайте вниз, током ударит!

Рядом с рельсами, чуть повыше, была проложена дорожка для пешеходов, огороженная жёлтыми перильцами.

— Ты уверен, что мы на правильном пути? — Касси попыталась заглянуть Иванушке в глаза. Кадет отёр лоб рукавом, немного поморгал, стряхивая с ресниц капельки пота, и ответил:

— Рассудите сами. Кохан Кош вёл нас в Лабораторию русских исследований. И привёз на лифте не куда-нибудь, а именно на этот этаж. Значит, на этом уровне есть проход в RuReL. Все двери в коридоре — обычные, и только эта оборудована сканером. Значит, она секретная. А это — именно то, что нам нужно.

— Надеюсь, профессор Кош вёл сюда не для того, чтобы мы попали в какую-нибудь хитрую западню, — задумчиво сказала Касси.

— Успокойся, дорогая! — сказала Надинька, бережно поддерживая Касси под ручку. — Доверься Ванечке, и всё будет хорошо. Знаешь, во всех дурацких фильмах тётеньки вечно мешают дяденькам справится с проблемами. То вопросы задают не вовремя, то плачут невпопад, а иногда ещё сдуру попадают в плен к врагам… Давай не будем делать как в кино!

— Свет! Смотрите, вдалеке что-то светится, — быстро сказал Ставрик, указывая влево. — Наверное, там станция.

— Хотите, я сбегаю? — спросил Ваня, пытаясь невзначай отобрать у Ставрика волшебный зонтик. — Быстро погляжу, что там такое, и вернусь…

— Нет уж! — возразила Кассандра. — Если не хотите, чтобы я была похожа на киношную тётеньку, то не бросайте меня, пожалуйста, без присмотра.

— Ладно-ладно, — уступил Царицын. — Идём все вместе. Держитесь за перила и старайтесь не слишком грохотать…

Ни один поезд так и не проехал мимо. Через четверть часа свет в конце тоннеля сделался ярче, а ещё через минуту дети заморгали, стали жмуриться: что там такое?

Показался просторный павильон, целые гроздья светильников жарят, разгоняя темноту, — но гула шагов, какой обычно бывает в метро, почему-то не слышится. Ванька первым подошёл к решетчатой дверце, за которой тоннель заканчивался, и начиналась…

Что за наваждение? Царицын замотал головой.

— Ванечка, мы что… в Москве? — прошептала Надя, которая пролезла ему под локоть и тоже застыла в шоке.

За решетчатой дверцей начинался такой знакомый, гранитно-бронзовый, тёмными статуями украшенный перрон станции «Площадь Революции» московского метрополитена.

Тихо на станции, ни души.

Поблескивают рельсы, темнеют бронзовые изваяния, сияет начищенный мраморный пол…

Ваня Царицын сделал несколько осторожных шагов по пустынному перрону, обогнул колонну с бронзовым дядькой и — выглянул в сторону центра зала. Ух ты! Всё пространство меж колоннами разгорожено серыми офисными перегородками на множество рабочих ячеек. Странно… Ни единого человека — хотя бумаги на столах набросаны так, словно ещё полчаса назад тут звонили телефоны, пищали компьютеры, вились к потолку сизые сигаретные дымки…

Иванушка прислонился к прохладной статуе, протянул руку, чтобы по старой детской привычке потрогать ствол револьвера, стиснутого в кулаке революционного матроса — и тут… рука его коснулась огромного зазубренного топора.

Вместо статуи революционного матроса на кадета Царицына, оскалив гнилые зубы в хмельной улыбке, глядел отлитый из бронзы курносый мужичок с топором. Ваня отшатнулся — глянул на соседнюю фигуру: что за ерунда? Таращится из-под литых позеленевших бровей какой-то громила в пиджаке, в одной руке — бейсбольная бита, в другой — мобильный телефон…

Станция была похожа на «Площадь революции» как две капли воды — те же камни, светильники, вентиляционные решётки, гранит и мрамор… И даже цвет бронзы, из которой отлиты статуи, похож. Но сами статуи… другие. Вместо пограничников, физкультурников и студенток с учебниками здесь были выставлены иные типажи.

Избитый мужик в тельняшке полулежал в обнимку с бутылкой самогона. Пучеглазый хитрый жлоб в обвисшей майке, сидя под табличкой с надписью: «Куплю ордена», протягивал Ване счастливый лотерейный билетик. Посмеивался ушастый солдатик-дегенерат в гимнастёрке, коряво заправленной в ремень, — пузырятся штаны с оборванной ширинкой. Грязная бабка в мохнатом платке, увешанная какими-то ладанками и иконами с неразличимыми образами, злобно грозит кому-то скрюченным двуперстием.

Дети молча смотрели на отлитые в бронзе существа. Некоторые статуи, казалось, сошли со страниц литературных произведений: пузатый человек в одежде священника, алчно скрючился над изголовьем умирающей старой графини. Напротив — тщедушный предводитель дворянства, иссохшая пародия на Столыпина, просящий милостыньку по-французски…

— Мальчики, туда не смотрите, там неприлично, — строго сказала Надинька, указывая в середину зала, но Ваня успел заметить покрытое патиной изваяние: пышногрудая, голая двухметровая девица в кокошнике, с длинной косой, намотанной на шест для стриптиза.

— Где-то я видел нечто подобное… — пробормотал Ваня, вспоминая рекламу пива «Титьков» на стене московского дома. Там-то мы срамоту чёрной краской замазали… А с этой бабой что поделаешь? Купить длинное пальто да надеть прямо на статую?

— Это они… так себе Россию представляют? — тихо спросила Надинька.

— Не совсем. Скорее, они рассчитывают её увидеть именно такой, — вздохнул Ваня. — В близком будущем.

Он прошёл немного вперёд и остановился возле фигуры щупленького человека в звериных шкурах, навеки застывшего в изломе дикого танца с шаманским бубном в корявой руке.

— Юный Шушурун должен был понравиться колдунам, — в лёгком замешательстве произнёс Ваня. — Мой образ явно вписывается в их планы.

— Ах, ребята… смотрите! Тут фотографии. Кажется, это русские дети.

Царицын подошёл к Надиньке, которая забрела в одну из рабочих секций и теперь разглядывала пять фотоснимков, приколотых к серой пластиковой перегородке. Ваня глянул — и сразу узнал портреты: первый рыжий, второй — прыщавый… а вот и бедная Асенька Рыкова.

— Ну-ка, разрешите!.. — он бросился к письменному столу и поспешно, один за другим, выдернул наружу полупрозрачные ящики с бумагами. В самом нижнем желтели корешки пластиковых досье…

— Вот! — Царицын выхватил папку с шестизначным номером. — Это знаете что? Это личные дела детдомовцев!