— Да-да! — оживлённо продолжала подруга Гарри. — К сожалению, по недоразумению мы обидели эту девочку. Мы засадили её на полигон. А надо было сразу познакомить её с Гарри. Он бы научил её секретным заклинаниям! Мак-Нагайна сказала, что с такими способностями эта малышка за полгода смогла бы превратиться в очень сильную белую волшебницу северного типа, не ниже Снежной Королевы! Вы представляете, как бы это помогло Гарри бороться с герцогом Моргиаволой?

— О да… — Профессор покачал головой в огромной шляпе, и пышное перо шумно перевалилось с боку на бок. — Мне кажется, я знаю, о какой девочке Вы говорите. Русская Надейда, не так ли?

— Да, — прошептала Гермиома и зачем-то оглянулась на своё отражение в большом зеркальном шкафу. — Если бы маленькая ведьма Надейда вступила на сторону Гарри, вдвоём они бы смогли остановить герцога Моргиаволу. И сразить навсегда!

Надинька отпрянула от щёлочки. Обернула к друзьям покрасневшее лицо, едва слышно выдохнула:

— Что она сказала?

Ставрик молча показал Наде кулак. Меж тем, прекрасная медноволосая Гермиома, держа в белых пальчиках тёмную сигарету, прошлась меж рабочих отсеков и бронзовых статуй и в задумчивости приблизилась к зеркальному шкафу вплотную…

Дети в шкафу замерли. Касси в этот миг показалось, что проклятая пыль слишком звонко кружится в воздухе. А Надинька смотрела в щёлочку на прекрасную Гермиому и не могла оторвать взор от чудесного личика юной волшебницы. Глядя в зеркало, в отражение собственных серо-зелёных глаз, Герми медленно выпустила из губ седую змеючку пахучего дыма и сказала печально, но твёрдо:

— Ах, если бы я встретила эту девочку Надейду… я бы смогла заслужить её дружбу. Я верю: вместе с ней мы уничтожим герцога Моргиаволу. Сообща мы будем служить идеалам добра и света.

Затаившись в своём Зазеркалье, прижимая трепыхающееся сердечко рукой, Надя смотрела на великую юную колдунью Герми, стоявшую в двух шагах по ту сторону зеркала. Она чувствовала терпкий запах её духов, она слышала, как шелестят ресницы и потрескивает пламенный кончик сигареты. И в душной тьме шкафа Надинькой вдруг овладели московские мечты. В этих мечтах Надя становилась такой же красивой и отважной. Как это мило: поражать врагов одним движением глаз, грациозным взмахом палочки! Жаль, что Надинька — русская. Русская защита мешает ей делать чудеса…

Вдруг — как липкий шепоток просквозила мысль: эй, Надинька, послушай… какая ещё русская защита? Да она снимается одним движением сердца!.. И дальше — колдуй на здоровье, во всю силу, до самой смерти. Слышишь, Надинька, ты ведь не станешь делать людям зло, ты будешь доброй, самой доброй волшебницей на свете! Такой же, как Герми Грейнджер… И самое главное — ты поможешь милому Тарри победить чёрного призрака, герцога Моргиаволу.

Надинька улыбнулась. Колдуны недооценивают нас, маленьких морковок. Надо же, какие хитренькие! Специально всё подстроили, чтобы она услышала их разговор и поверила, что они станут со мной дружить.

Это мы уже проходили. На самом деле, им только и нужно — чтобы я предала маму, и дедушку, и Родину.

Фигушки вам.

Надинька обернулась и подмигнула притихшим друзьям. Не волнуйтесь, Касси и Ставрик. Я уже не хочу быть волшебницей.

Через десять минут безумного марша по чёрной норе с рюкзаком за плечами Ваня начал задыхаться. Воздух в тоннеле был тухлый, точно вырвавшийся пузырями со дна какого-то поганого болота…

«Ничего, — думал кадет. — Шпека с Бетельгейзе здесь прошли, а значит, и я пройду». Вскоре он получил привет от пана Шпеки: светлея в немощном свете фонарей, скрипевших над железными пешеходными мостками, валялся жёлтый шейный платок Войцеха Шпеки. Видимо, колдун обронил его, да не заметил.

— Всё нормально, — ободрился Ванечка. — Они прошли здесь недавно. Скоро должна быть следующая станция…

Порой ему делалось страшновато в этом чёрном тоннеле. Безжалостное эхо далеко разносило стук Ванькиных ботинок… Неужели никто до сих пор не услышал, не заметил его? Верилось с трудом. Всё чаще Царицыну казалось, что за ним наблюдают. И словно ждут какого-то важного шага.

Поэтому Царицын почти не удивился, когда впереди вспыхнул ослепительный пучок жарких огней — весь в тугом облаке пыли и грохота навстречу вырастал из черноты ревущий и огненный…

Поезд!

Ну вот, а ты жаловался, что поездов давно не было, усмехнулся Иванушка и быстро нырнул вниз, вцепился в задрожавшие решётчатые мостки. Поезд налетел, обдавая горячим воздухом и гарью. Окна светятся, но людей не видать. Вот и последний вагончик, серо-серебристый, совершенно пустой…

Нет, не пустой. В хвосте, у последней двери стоит высокий человек в белом остроконечном капюшоне… и внезапно, с лязганьем вагон останавливается прямо напротив лежащего Ванечки. Разъезжаются двери, и Ваня видит перед собой пару мягких, морщинистых сапог с высоко задранными носами. Модные сапоги, из дорогой натуральной кожи.

Ванечка непроизвольно икнул и попытался приподнять голову.

Прямо над Ванечкой в раскрытой пасти вагонных дверей стоял высокий человек в красных сапогах, снежно-белом длиннополом плаще из грубой шерсти. Сложив руки на груди, поверх тусклого блеска орденской цепи, расплескав седые потоки по плечам, матово блестя изогнутыми стёклами и страшно белея во мраке наморщенным лбом, над Ваней возвышался самый могущественный колдун на земле.

А именно — профессор Гендальфус Тампльдор.

— Если бы русский мальчик поскорее вошёл в вагон, мы смогли бы отправить поезд, — негромко, но властно сказал господин проректор.

Ваня, тихо дивясь тому, что ещё жив, поднял на проректора курносое лицо с отпечатком решётки на красной щеке. Проректор, позванивая цепью, отшагнул в сторону. Царицын побитой собакой заполз в вагон и — сел на пол, молча глядя на проректора. А потом набрался смелости и спросил:

— И что теперь?

— Внимание, наш поезд отправляется! Следующий стоп — Лаборатория королевской крови! — пропел сладострастный женский голос в динамиках, и состав плавно двинулся, постепенно переходя со стука на грохот, набирая скорость.

Ваня смотрел на профессора Гендальфуса и бешено соображал: «Ага… они следили за нами. Они дали мне отделиться от остальных. Теперь сам проректор не поленился сгонять за мной на поезде. Значит, зачем-то я нужен».

Ваня почувствовал, как пробежали по позвоночнику лёгкие холодные паучки — и на лбу выступил прохладный пот от одной только мысли:

— Надеюсь, не для жертвоприношения?

Больше всего Ваня боялся, что от страха начнут трястись колени. Он слышал, что такое случается даже с самыми отважными людьми — когда их ведут на казнь.

Поезд заскрипел тормозами на подлёте к станции со странным названием Лаборатория королевской крови. Это был огромный гулкий зал, совершенно не похожий на гранитно-бронзовый Лабруис: чёрный и красный пещеристый камень, и белый песок на полу, да ещё крылатые львы Вавилона в треугольных нишах. Вместо привычных фонарей — настоящие вонючие, потрескивающие факелы, гроздьями натыканные в длинные чёрные ладьи, раскачивающиеся под потолком на скрипучих цепях.

В глазах зарябило от множества узких чёрных колонн, на острия которых, казалось, насажен низкий потолок, изуродованный червоточиной барельефов по краям. Впереди в круге жёлтого света стоял чёрно-красный гроб… ах нет, это письменный стол проректора. Гендальфус повёл рукой — и над столом засветился голубовато-зелёный экран, а на экране…

Русский мальчик разглядел два портрета. Слева — фотография Ивана Царицына, сделанная на церемонии зачисления в академию, в тот самый день, когда он так удачно рухнул в фонтан. Ванька с удовлетворением отметил, что вид у него на фотоснимке довольно крутой — горделивый и даже заносчивый. А справа — портрет незнакомого мужчины, набросанный штрихами ржавой сангины, неверной рукой — но удивительно точно передан хищный полунаклон головы и властный, какой-то почти паталогоанатомический интерес, искрящий во взгляде незнакомца.