Мое рождение было зарегистрировано миссис Кларой Бичем. Миссис Клара Бичем? Я никогда не слышала этого имени. Оно ровным счетом ничего для меня не значило. Однако его присутствие на клочке бумаги доказывало, что мои родители, которых я похоронила всего четыре месяца назад, вовсе не являлись моими родителями. Я до сих пор оплакивала двух дорогих мне людей, вознесшихся на небеса после автомобильной катастрофы, а оказалось, что они даже не были моими официальными опекунами.

Оказалось, что они подделали мое свидетельство о рождении, как двое мелких мошенников. Вставили туда собственные имена, дерзко поправ все законы. Из дорогой, любимой дочери я внезапно превратилась в безымянную незаконнорожденную, не имеющую ни документов, ни крова в городе, где стоимость однокомнатной квартиры приближается к сумме национального долга Парагвая.

Кофе, сваренный мисс Желтый Блокнот, был слишком крепким. И тошнотворно сладким. Однако я все же заставила себя сделать глоток. Либо это, либо ножичек для вскрывания конвертов.

Я не могла смириться с мыслью, что родители меня обманывали. Причем все эти годы. Ни словом не намекнули на наши истинные отношения. Какими бы те ни были. Все, что я знала, все, во что верила, оказалось ложью. Все, на что я могла опереться, рассыпалось в прах.

Я всегда чувствовала себя в безопасности. Конечно, не в полной, но все же… По крайней мере знала, кто я такая. И откуда взялась.

— Энни, ты такая благополучная, что просто тошнит! — часто упрекала меня Фиона. — Все дело в том, что ты единственный ребенок в семье. Тебе не нужно было бороться за внимание родителей, делить спальню с тремя сопливыми сестрами, а ванную — с братом-пижоном, который стал жить самостоятельно только после двадцати двух лет.

Но была ли я единственным ребенком? Даже это теперь было неясно.

Если я не Энни Макхью, дочь Берни и Фрэнка, то кто же я? Я могла быть кем угодно. Дочерью любого мужчины. Епископа? Пекаря? Владельца свечного завода? Плодом случайной связи? Изнасилования? Разнузданного кровосмешения? О господи Иисусе, вариантов было множество.

— Энни, Энни, Энни… — Когда я в детстве совершала что-нибудь предосудительное, отец только укоризненно покачивал головой. Так было, когда я вырезала большую дыру в дорогих новых шторах, украшавших гостиную. Мне хотелось, чтобы платье моей куклы соответствовало общему стилю. — Откуда ты такая взялась?

Неужели он тоже не знал этого?

Почему они не сказали мне, что я не их родная дочь? Почему решились на безумный поступок, скрыв правду? Кому она могла грозить? Конечно, не им. Я бы не стала любить их меньше. Мои достойные, работящие родители были достойны любви. И, несомненно, любили меня так, как любят своих детей все родители на свете. Даже отъявленные лжецы.

Я попыталась перейти на другую сторону, но резкий гудок автомобиля заставил меня вернуться на мокрый тротуар. А потом, как назло, на всех светофорах в округе зажегся зеленый свет и движение стало еще более оживленным. Теперь придется простоять на дожде бог знает сколько времени, прежде чем я смогу пересечь улицу и сесть на свой автобус.

В последний раз я стояла на этом углу, когда ходила по магазинам с Фионой. Но Фионе море было по колено. Она крепко схватила меня за руку и потащила через улицу с сумасшедшим движением.

— Плевать на них! Не задавят! Иначе для чего им тормоза? — смеялась она, не обращая внимания ни на мои протесты, ни на ругань разъяренных водителей.

Но сейчас Фиона находилась далеко от Дублина. Она была на Кубе. Загорала на пляже Варадеро. Если верить ее последней открытке, там стояла жара — тридцать два градуса! А в Дублине — всего-то около нуля. И струившийся по лицу дождь, от которого челка прилипала ко лбу. Я вздохнула и рысью припустилась в ближайшую пивную.

Это было совершенно не в моем стиле. Люди, которые выросли среди трезвенников, редко посещают пивные, особенно в разгар дня. В этом отношении я была довольно труслива, стремилась дождаться захода солнца и проскальзывала в питейные заведения как можно незаметнее.

В конце концов, пивная — именно то место, где люди встречаются с другими людьми и добывают порцию «крэка». Ничего смешного. Если ты полезешь туда в середине дня, то можешь попасть в дурацкое положение. А вдруг в моих темных, неведомых генах есть нечто такое, что заставляет меня искать забвения в крепких напитках? Недаром у меня никогда не было отвращения к спиртному. Может быть, я дочь потомственных пьяниц? А то и законченных алкоголиков?

Я всегда считала себя убежденной трезвенницей. Но это относилось к Энни Макхью. А вдруг Энни Не Помнящая Родства — особа со скрытой склонностью к алкоголизму?

Поэтому вместо своего обычного «шприца» я заказала порцию виски.

— Как аукнется, так и откликнется, — говаривал мой отец, который на самом деле не был моим отцом.

В углу облицованного деревянными панелями бара уютно пылал камин. Я села к нему как можно ближе, едва не оседлав пылавшее полено, и сбросила промокшие туфли.

Скучающий бармен бросил на меня презрительный взгляд. Ну и что? Энни Макхью могла бы постесняться скинуть туфли. Но Энни Не Помнящая Родства ответила ему дерзким взглядом. Когда бармен принес мне виски, я искусно притворилась беспечной и сделала вид, что не замечаю, как он косится на мой большой палец, торчащий из новых колготок.

— Смените стакан и принесите мне другой, — хладнокровно заявила я.

Бармен насупил густые брови, смерил меня испепеляющим взглядом, и мы несколько секунд играли в «гляделки». Наконец он сунул в карман десять пенсов и ушел.

Прикончив вторую порцию виски, я по достоинству оценила крепкие напитки. Да, я продолжала оставаться бездомной и незаконнорожденной. Но мой выходной костюм начинал просыхать, а где-то в районе вытянутых пальцев ног начинало разливаться уютное тепло.

Может быть, мой мир вовсе не разлетелся на куски? Может быть, я все-таки сумею справиться с выпавшими на мою долю ударами судьбы? Может быть, для этого требуется только одно — положительный образ мыслей?

Фиона твердо верила в положительный образ мыслей. И расписывала его преимущества каждому, кто соглашался ее слушать. Возможно, я говорила бы так же, если бы могла лежать на пляже Варадеро и покрываться соблазнительным бронзовым загаром. Но достаточно малейшей дозы ультрафиолетовых лучей, чтобы я превратилась в чудовище с кожей свекольного цвета. О сексуальном шоколадном оттенке оставалось только мечтать.

Фиона обладала не только кожей, способной загорать без всякого труда. Она обладала и еще кое-чем. А именно — идеальным мужем. Возможно, в эту минуту он умащал ее каким-нибудь ароматическим маслом для загара. Или заказывал ящик «Куба либре».

Нельзя сказать, чтобы я ее ревновала. Мужчина был нужен мне меньше всего на свете. После Ноэля, который оказался самим дьяволом, я зареклась от таких глупостей и большую часть зимы провела у камина, в компании с Джейн Остинnote 1.

Временами, когда настроение было особенно мерзким, я брала напрокат несколько видеокассет и позволяла себе хоть ненадолго унестись в иной мир. Мир, в котором распухшие лодыжки можно было спрятать под длинными и широкими юбками, а целлюлит еще не открыли. Я выключала свет, устраивалась у телевизора и утешалась каким-нибудь китайским блюдом, доставленным на дом.

А потом мне позвонил мистер Дидди, и даже лучшие блюда из ресторана Минь Вана утратили способность утешать меня.

Я потягивала виски и пыталась не слишком жалеть себя. «Энни, мысли положительно!» — твердо приказала я себе. К моему величайшему удивлению, это помогло. Тепло со ступней начало распространяться выше, достигло лодыжек и усиливалось с каждой секундой.

Так продолжалось до тех пор, пока не раздался тревожный крик бармена. Тут я очнулась и поняла, что из камина выкатилось горящее полено и что у меня плавятся колготки.

— Принести вам что-нибудь, мисс? На дорожку, — сочувственно предложил бармен, когда я шатаясь выползла из дамской комнаты. Из моей сумки свисали остатки колготок «Притти Полли».