Я слышала, как уехал Джейми. Вслед за ним умчалась Франческа, которой, как всегда, не терпелось вернуться к лошадиным бабкам, щеткам, гребенкам, или как их там, приковывавшим ее к килдэрской глуши до такой степени, что она могла вырваться оттуда всего лишь на час в неделю.

Пару минут я бродила по холлу, пытаясь придумать, как приступить к делу. Может быть, лучше всего начать с безобидного вопроса. О недавно почившем судье. Потом, тщательно выбрав слова, спросить, когда родились ее дети. Были ли они послушными? Хорошо ли спали? Сколько их было всего? И тут я могла бы негромко объявить, кто я такая. Вариант показался мне подходящим.

Куда хуже было бы, если бы я ворвалась к ней и крикнула:

— Сюрприз, сюрприз! Сногсшибательная новость! Я ваша дочь, которую вы бросили тридцать лет назад!

Даже Джерри предупреждал меня, что при объяснении следует выбирать выражения.

— Не советую тебе допрашивать эту женщину, — сказал он. — Действуй тоньше. Когда имеешь дело с женщинами, это гарантирует результат. — И это говорил человек, от которого ушла жена? — Скажи что-нибудь хорошее о ее покойном муже, — посоветовал он.

Я вошла в библиотеку без стука и остановилась у камина.

Миссис Бичем посмотрела на меня с удивлением. Но не слишком строго. Наверно, в этом была виновата бутылка бренди, выпитая днем.

Я показала рукой на большой портрет, закрывавший чуть ли не весь выступ для дымохода, и солгала:

— Я всегда восхищалась этим портретом. Он был очень красивым мужчиной.

— Вы так думаете? — Миссис Бичем опустила книгу, и ее гладкий лоб прорезала морщинка.

— О да. В самом деле, очень красивым. Чрезвычайно.

Этот мужчина был копией Сталина, вставшего не с той ноги. Или отправившего в ГУЛАГ очередной миллион людей.

Она подняла голову и всмотрелась в хмурую физиономию. — Им действительно восхищались.

— И я понимаю почему. — У него был вид солдафона. — Бьюсь об заклад, что он отчаянно баловал детей. По лицу видно.

— Честно говоря, он был довольно строг с ними, — снизошла она до объяснений. — Не мог дождаться, когда они вырастут. Ему не очень нравились маленькие дети. А грудные младенцы тем более.

Настоящий ублюдок.

Я пристально следила за миссис Бичем, готовая отказаться от своего замысла при первых признаках раздражения. Но их не было. Я ощутила такое вдохновение, будто выпила лишнего. И меня понесло.

— Он не любил детей? И тем не менее у вас их было трое? Трое детей? Должно быть, очень трудно растить троих.

Она нахмурилась. О боже, кажется, я перегнула палку…

— У меня были помощницы.

Осторожно, Энни. Одно неверное слово, и она тебя прогонит.

— А вам не хотелось еще? — мягко спросила я.

— Еще помощниц?

— Еще детей, — нервно хихикнула я.

— Вы так интересуетесь детьми? — Ее лицо начинало приобретать обычное каменное выражение.

— Нет. Вовсе нет! Я просто… хотела забрать поднос. — Я схватила поднос, вылетела в дверь и вернулась на кухню, вспотевшая так, что блузка прилипла к спине.

— Вы белая, как простыня. — Рози оторвалась от плиты. — Сядьте, милочка. Сейчас я налью вам чашечку. — Она достала розовую жестянку.

По мнению Рози, чашка чая могла вылечить любую болезнь. От гипертонии до герпеса, от бесплодия до воды в коленной чашечке.

— Спасибо, я только что выпила кофе, — выдавила я.

— Тогда ясно, почему вы побледнели. Кофе вреден для печени. Портит нервы. И повышает давление. — Она понизила голос. — Вот почему ей не следует его пить. Но разве она станет слушать? Нет, она все знает лучше всех. — Рози неодобрительно поджала губы. — Скорее всего, судью убил именно кофе. Он пил кофе литрами. С раннего утра и на ночь глядя. И чем это кончилось? — Ее тон был зловещим.

— Чем, Рози?

— Раком. Печени.

— А разве это был не сердечный приступ?

— В самом конце. Но все началось с рака. Рак съел его с потрохами. Лицо было желтое, как у турка. Даже ладони окрасились. Были такого цвета, как мыло «Сан-лайт». Он напомнил мне женщину, которую я видела во время войны. У нее была желтая тропическая лихорадка.

— Семья очень горевала, когда он умер?

— Не следовало бы этого говорить, но скорее они испытали облегчение, — прошептала она.

— От переживаний, — понимающе кивнула я.

— От него самого.

Рози сказала это очень тихо, и сначала я решила, что ослышалась.

— При нем у детей была собачья жизнь. Не делай то, не делай это. Помни, кто ты есть. И кто твой отец. Особенно доставалось Джейми. Он не давал парнишке не минуты покоя. Въедался ему в печенки. «Право, право!» Его сын должен был стать лучшим юристом страны. А Джейми ненавидел право. Ничего удивительного, что он тронулся.

Тут она заметила мой ошеломленный взгляд.

— А вы что, не знали? Джейми бросил юридическую школу и начал писать портреты толстых женщин. — Рози пожала плечами. — Судья чуть ноги не протянул, когда увидел, что он покупает холсты и краски. Но у каждого свои причуды, правда? Не сказала бы, что у него хорошо получается. Но Джейми счастлив, а это самое главное, верно? По крайней мере ему больше не нужно таскаться ко всем этим психиатрам. Она заговорила еще тише:

— Вы можете представить себе, что двое ваших детей одновременно посещают психиатра?

— Как двое?

— Рози! — окликнула ее миссис Бичем. — Рози, займись камином, пожалуйста!

— Зовет ее светлость. — Рози подмигнула. — Подождите меня. Я вернусь. — Она радостно хихикнула. — Я всегда хотела произнести эти слова. Вы не видели фильм с Арнольдом Шварценеггером, который так называется? «Я вернусь», — повторила она низким мужским голосом, а затем поспешила в библиотеку, что-то напевая себе под нос.

— Господи помилуй, да они там все чокнутые! — Джерри откинулся на спинку стула.

— Неправда. Может быть, слегка чудаковатые, но вряд ли чокнутые.

— Энни, слегка чудаковата Фиона. Слегка чудаковата моя бывшая жена, решившая уйти к своему армейскому хлыщу. Но эти люди — настоящие психи.

— Никакие они не психи!

— Почему ты их так защищаешь? — Он даже опешил от моего напора.

— А почему ты на них нападаешь?

Мы кричали так громко, что Сандра, сидевшая в приемной, перестала говорить по телефону. Правда, приемная была отделена от кабинета Джерри лишь несколькими листами фанеры.

— Я знал, что это дело добром не кончится, — сокрушался Джерри. — Видел, к чему все клонится. Еще в ту минуту, когда давал тебе адрес, понял, что мы скользим по наклонной плоскости.

— О чем ты говоришь? Все идет прекрасно. Именно так, как было запланировано.

— Ох, брось, Энни! Если бы все шло как запланировано, тебя бы уже давно там не было. Ты получила бы ответы на все вопросы. Знала бы, почему она тебя бросила. Почему ты очутилась на Фернхилл-Кресент у Макхью вместо того, чтобы изображать счастливое семейство в этом огромном мавзолее на Хейни-роуд.

Я надулась.

— Ну, не всем же быть опытными сыщиками и получать ответы в мгновение ока! Некоторым сначала нужно освоиться с ситуацией. А это требует времени.

— Ладно, ладно, — миролюбиво сказал Джерри. — Я не хочу с тобой ссориться. Просто я не могу видеть, когда тебя используют.

— Миссис Бичем меня не использует. В этом доме я не ударяю палец о палец. А если она…

— Действительно чокнутая?

Я невольно рассмеялась. И все же никто другой не имел права говорить о ней гадости. Это была моя прерогатива.

— Не осуждай ее, Джерри. Она просто не может стать другой.

— А какая она?

— Ну, я думаю, она немного… немного замкнутая. Но очень благородная.

— Энни, она бросила тебя. Разве это благородно?

Я хотела согласиться с ним. Сказать, что он прав. Сказать, что я немедленно уеду с Хейни-роуд. Что жить там выше моих сил. Что когда я просыпаюсь утром, у меня от стресса дурно пахнет изо рта. И зверски болит голова.

Должно быть, Джерри читал мои мысли.