— Всего лишь? — Оникс надула губы. И неожиданно тронула языком его палец. Сжала губами и лукаво улыбнулась, услышав мужской вздох. Отстранилась. — Мне кажется, вам стоит вернуться на ваше место, аид.

— Да в бездну! — Ран одним движением поднял Оникс и сел в ее кресло, опустив девушку на колени. — Этот стол слишком длинный, Светлейшая.

— Вам было плохо видно с другого конца? — Оникс невинно улыбнулась. — Ох, вы заставляете меня думать, что пора сменить Верховного. На более… зоркого.

— Ты можешь попытаться, — он тронул губами ее шею, провел языком вдоль бьющейся жилки, — главное, помните, Светлейшая… Что зоркость — не самое главное в… Верховном. А я слишком быстро убиваю.

— Ваши угрозы портят мне аппетит, — Оникс постаралась не рассмеяться. Хотя от его присутствия и ласки у нее сбивалось дыхание. И проклятый лори уже открылся полностью, дурманя всех в комнате.

— Мне кажется, здесь слишком многолюдно. — Он все-таки не сдержался, прикусил ей кожу на оголенном плече.

— Не думаю. — Оникс потянулась к фруктовой дольке. — Кажется, в самый раз для… завтрака.

— А мы все еще завтракаем?

— Несомненно!

Лавьер слизал фруктовый сок с ее губ. Он хмелел. Он желал. И он был счастлив.

Это было так странно… Так безумно и странно, что поверить было почти невозможно.

— Вы уверены, что хотите завтракать, Светлейшая? — еще одно слизывание, встречающиеся языки, жадные касания.

— Конечно. Совершенно уверена. Вы ведь не будете столь жестоки, что лишите вашу повелительницу еды?

— Похоже, моя повелительница надо мной издевается, — еще одна ласка, тела горят от желания. — Не знал, что ты так жестока, раяна.

— Жестока? Мне еще учиться и учиться, аид… Но я буду стараться.

— Ты столь талантливая ученица, что я не могу доверить твое обучение другим…

— Простите, Светлейшая, завтрак подавать? — смущенный голос прислужницы заставил Оникс рассмеяться и прервать поцелуй.

— Пошли вон! — рявкнул Лавьер.

— Нет-нет! — Оникс вывернулась из его рук. — Ваша повелительница желает завтракать!

— Оникс, — голос Рана стал вкрадчивым, — ты ведь не хочешь, чтобы я брал тебя при всех?

— Но ты ведь не сделаешь этого, правда? — Она улыбнулась, глядя в слишком яркие зеленые глаза.

Ран нахмурился. Кинул на прислужниц недовольный взгляд.

— Убирайтесь.

— Ран!

— Мы будем завтракать, — уголки его губ все же дрогнули. — Но наедине.

Оникс тяжело вздохнула. Ну хоть что-то. Честно говоря, затевая этот завтрак, она не рассчитывала и на такие уступки. Прислужницы поспешили скрыться за дверью, еще раз доказав, кто является реальным хозяином в этом дворце. Ран взял дольку фрукта, поднес ее к губам Оникс. Слизал капельку сока, капнувшую на ее подбородок. Раяна покачала головой.

— Ран! Я хочу поговорить.

— Поговорить? — еще одно движение его языка на коже.

— Да! — Оникс попыталась отстраниться, борясь и с ним, и со своим телом, которое уже отозвалось на мужскую ласку. — Я хочу поговорить! Хочу узнать о тебе что-то помимо того, как ты убиваешь или…

— Или? — теперь его глаза откровенно смеялись.

И Оникс застыла, глядя в эту невозможную зелень, посветлевшую от смеха. Не совсем понимая, что делает, она подняла руку и провела по его щеке. От ресниц по скуле и до твердых губ. Осторожно, едва касаясь. Так трогают слепые, пытаясь «увидеть» чужое лицо. Увидеть внутри себя, на внутренних веках. Увидеть и запомнить.

Или влюбленные.

И Ран застыл, даже дыхание замерло на его губах. Он напрягся, ловя эту ласку, боясь спугнуть ее, тая желание податься к ее руке, словно зверь.

— Я хочу узнать тебя, — тихо сказала Оникс. — Расскажи мне.

— Что?

Он все-таки поймал ее руку губами, тронул тонкие пальцы.

— Что угодно. О себе, своей жизни.

Ран молчал, задумчиво прижимая ее руку к своим губам.

— Не хочешь? — осторожно спросила Оникс.

— Хочу, — вздохнул Лавьер. — Но… Я не знаю, что рассказать тебе. И это странно. Мне всегда казалось, что моя жизнь наполнена событиями, действиями, людьми… А сейчас я перебираю все это и понимаю, что мне совершенно нечего рассказать тебе. Словно я и не жил… Не могу найти ничего, что тебя не испугало бы или не отвратило. Пытаюсь посмотреть на свою жизнь твоими глазами и понимаю, что лучше бы тебе ничего о ней не знать.

Оникс снова провела ладонью по его лицу. Она оценила то, что он сказал.

— Тогда расскажи о своем детстве.

— Это тоже не слишком радостная история.

— Все равно расскажи. Сколько тебе было, когда ты попал в цитадель?

— Ты упрямая, раяна, — он снова улыбался. — Ну хорошо. Мне было шесть.

— Тебе было страшно? — она не удержалась и снова провела ладонью по его щеке.

Ран прищурился, словно кот.

— Пожалуй, — протянул он. — Немного. Хотя скорее — интересно. Я был рад пробуждению дара и тому, что меня везут в Долину Смерти.

— Не могу представить тебя ребенком, — Оникс поерзала, устраиваясь удобнее на его коленях. — Совсем не могу. Даже подростком. Дети — они слабые, нежные, трогательные. А ты словно камень…

— Ты говоришь об обычных детях, — Лавьер усмехнулся. — Сумеречные даже в детстве не слабые и не трогательные, поверь мне. Слабые в цитадели не выживают.

— Это ужасно, — она хмурилась, неосознанно чертя линии на его груди, обтянутой тонкой рубашкой. — Так не должно быть. У детей должно быть детство, а не выживание!

— Такое детство не может подготовить к жизни Сумеречного. А то, что дают в цитадели, может.

— То есть тебе не жаль? — Оникс смотрела на него во все глаза. — Не жаль, что твоя жизнь была такой?

Ран покачал головой.

— Я не жалею. Ни капли. И благодарен цитадели, раяна. Я стал тем, кто я есть, благодаря ее урокам. Я не жалею о прошлом. Жестокость — это оправданная необходимость, Оникс. Сумеречные — оружие империи, они не имеют права быть слабыми. Тех, кто не способен быть оружием, лучше уничтожить сразу, до того, как они дадут слабину в важный момент.

— Это чудовищно!

— Нет, — Ран покачал головой. — Это необходимо.

— Как и убийство тех людей, после Ритуала Теней? — тихо спросила Оникс. Ее ладонь замерла, и Ран снял ее со своей груди, поднес к губам. И поцеловал пальцы с такой нежностью, от которой у Оникс защемило сердце. И которая совсем не вязалась с мгновенно ставшим жестким взглядом.

— Да.

И все. Просто «да». Ни оправданий, ни объяснений, ни попыток внушить ей, что он прав. Просто «да». И ей оставалось с этим лишь смириться.

Оникс закусила губу, отвернулась. Да, отношения с ним точно не будут простыми. Но они оба так устали воевать…

Его губы целовали раяне пальцы, каждый в отдельности, нежили ее ладонь.

— Моя очередь задавать вопросы, — негромко сказал Лавьер. — Теперь поговорим о тебе, Оникс.

Она пожала плечами, скрывая улыбку. Привычка приказывать, похоже, въелась Лавьеру в кожу.

— Ничего интересного. Я была самой обычной девочкой. Непоседливой и чрезмерно любопытной, как утверждала Марвея. Любила гулять на скалах. — Она слегка оживилась, вспоминая. — Там была пещера. За Обителью, но я лишь видела ее, а добраться не могла, скалы обросли скользким мхом и были почти отвесными. А я хотела добраться! — девушка улыбнулась. — Думала, что там спрятано драконье золото и если я его достану, то мы сможем отремонтировать Обитель, а еще накупить в долине всяких вкусностей. — Она тихо рассмеялась. Лавьер смотрел не отрываясь, боясь пошевелиться. Оникс была такой… расслабленной. На ее губах блуждала улыбка, а в глазах светилась радость воспоминаний. И ему нравилось смотреть на нее такую.

— Даже не сомневаюсь, что однажды ты все-таки добралась до той пещеры, — пробормотал он.

— Да, — Оникс лукаво улыбнулась. — Надо признать, это было непросто. Но внутри не оказалось ни дракона, ни золота. Только летучие мыши. — Она рассмеялась. — И мне пришлось сидеть там три дня, потому что я не могла слезть! Бедным монахиням пришлось плести веревочную лестницу и забрасывать мне, чтобы я могла спуститься! — Оникс снова улыбнулась и запнулась. — Почему ты так смотришь на меня?