— Показушники хреновы, — недовольно пробурчал Стас. — От Манежа до сих пор запредельем несет, и еще лет двадцать точно нести будет, но им же себя показать надо!

— Ладно тебе, не ворчи, — улыбнулся Иван, — светится же, не перегорает.

— Ага, не перегорает. А, как Старый Музей горел, помнишь?

Исторический Музей, который москвичи называли не иначе, как Старый, горел знатно. Здание, как и большинство старых построек, почти не пострадало во время События, разве что несколько залов хитроумно вывернуло в иные измерения, уцелело и большинство экспонатов. Потихоньку его привели в порядок, и пару лет назад мэрия решила с помпой открыть в нем выставку «Москва в мирах и эпохах». Умные люди предупреждали, не надо, мол, иллюминацию электрическую устраивать, плохо электричество уживается с законами иных пространств, с магией, к примеру.

Умных людей, как водится, не послушали.

И, в тот момент, когда увесистый мэр говорил о незыблемости традиций, гирлянды затрещали, щелкнули, и полыхнуло так, что почтенная публика чуть не поджарилась в полном составе.

К счастью, кремлевские служители не растерялись, сообразили, что пожар под боком Державного не нужен, и быстро его погасили.

Теперь мэрия экспериментировала с Манежем.

Проходя мимо наглухо залитого бетоном входа в «Охотный ряд» напарники поежились. Уж сколько лет пошло, а те, кто умел чуять, держались от каменного надгробия подальше. Когда начались Изменения, из стеклянных дверей полезло такое, что подземную громаду со всем товаром, стеклом и мрамором попросту выжгли. А потом залили бетоном и накрепко запечатали заклятьями и заговорами.

Красную площадь прошли по краю — вдоль стеклянной стены Магазина, где как раз располагалась ресторация, в которой вкушал свой последний ужин господин Говорун со спутницей. Посмотрели на солидных господ, вальяжно ужинающих молодых девиц и моложавых дам, оценили возможность наблюдения за господами снаружи.

— Если с катка смотреть, — Стас кивнул в сторону площади, превращенной на зиму в публичный каток, — то вполне неплохо ресторация просматривается. Даже сквозь снегопад человек с хорошим зрением парочку засечет. Катайся, да посматривай, когда они встанут.

Иван лишь покусывал нижнюю губу.

— А он точно за одним из этих столиков сидел? А если в глубине? И потом, они же могли выйти не наружу, а внутрь. Из этого зала выход есть в торговую галерею. Решил перед девицей пофорсить, очередную висюльку купить, дабы разжечь страсть неземную. Погуляли по лавкам, да и вышли с другого конца здания, с торца.

И Иван кивнул вперед, в сторону храма Василия Блаженного, терявшегося в снежной круговерти.

— Могли и так. Но пока мы просто гадаем. Надо будет купца потрясти, пусть нам бумаги следствия достанет. Наверняка же, восстанавливали его маршрут, это первым делом делается. Но ты прав. Только на человека снаружи полагаться не вариант. Должны были еще как-то вести.

Снегопад усилился.

Тяжелые хлопья бесшумно валились на землю, и в белом полумраке вязли звуки музыки с катка, бессильно расплескивался свет фонарей, превращались в неясные силуэты прохожие.

Друзья оставили за спиной собор и ступили на мост.

Место убийства пропустить было нельзя. Почитатели господина Говоруна, которых в Москве хватало, особенно среди одиноких экзальтированных дам средних лет, принесли столько цветов, что сейчас они горкой лежали вдоль парапета.

Занесенные снегом.

Жалкие.

Мертвые.

Полицейское оцепление уже сняли, но Иван все же оглянулся — не оставляло ощущение чьего-то присутствия.

— Пасут, все правильно, — не поворачивая головы сказал Стас. — Как и положено. Мало ли, кто заявится.

Иван лишь пожал плечами.

— Смотри, стреляли примерно отсюда, — Иван сделал пару шагов назад и вбок. Сразу за его спиной оказалась смотровая площадка, которой заканчивалась лестница с набережной. — Убийца, если верить тому, что написано в газетах, поднялся по лестнице и оказался точно за спиной Говоруна.

Иван поднял руки, сказал «бамм», и изобразил выстрел.

— Две стрелы, обе точно туда, куда нужно. С нескольких шагов. После быстрого подъема по лестнице. Ночью.

— После чего к нему сразу же подлетают сани и уносят в неизвестном направлении, — подхватил Стас. — Слушай, это ж отрепетировано должно быть по секундам. Да и стрелка такого в подворотне не найдешь. Я, лично, за всю жизнь пару человек видел.

Подумав, добавил: — Ну, трёх.

— Сделаем себе заметочку, и пойдем дальше, — Иван поднял голову, всмотрелся в серую завесу. — Посмотри верхним зрением.

Стас чуть сощурился и г л я н у л. Пространство вокруг было прочерчено едва заметными синеватыми штрихами, а чуть поодаль, ближе к стене Кремля и собору, висели в воздухе три зеленоватых переливчатых шара.

Стас поморгал, потер глаза.

— Черт, теперь полчаса в глазах песок будет.

— Ладно тебе, не занудствуй. Видел? Тут же от защитной магии аж воздух гудит. Летучих сторожей одних три штуки подвешено. Да, еще, слухачи круглосуточно где-то за стеной, — и он кивнул в сторону Кремлевской стены, — сидят, пространства щупают. И, вот, так, спокойно, убийца поднимается на мост, стреляет и уходит?

— Ты это к чему ведешь, Ваня? — прищурился Стас.

— Сам пока не знаю. А вот что я продрог и ноги промокли — знаю.

— Так нечего пижонить. В твоих штиблетах только по паркетам расхаживать, — не преминул поддеть друга Стас. — Но делать нам тут больше нечего, это ты прав. Пойдем-ка куда-нибудь в тепло, да и покумекаем, что нам делать дальше.

— А поехали на Су…, - начал Иван.

— Нет. Я не буду смотреть, как ты жрешь своих чертовых змей, — не дал ему договорить Стас.

Об этом они спорили до хрипоты. Иван до безумия любил блюдо, которое подавали только в одном заведении Москвы. Уже много лет хозяин небольшого трактирчика разводил ужей-желтобрюхов, откармливал молоком и подавал с рисом под секретным желтым соусом.

Стаса это блюдо повергало в тягостное раздумье.

— Нет в тебе, Станислав, тяги к изысканной кухне, — вздохнул Иван. — Ладно, поехали туда, где кормят плебеев, вроде тебя.

У Балчуга взяли извозчика, и Стас скомандовал:

— Вези на Сухаревку, в «Кости дракона».

В заведении они, потирая руки, употребили по крохотной стопочке «слезы дракона», зажевав крохотным же перчиком «драконий зуб», после которого их бросило в жар, а на глаза навернулись слезы.

За супом из белых грибочков со сливками последовали телячьи отбивные с вареной картошкой, посыпанной укропом и еще какими-то травками, не по-зимнему пахнущими теплом и солнцем, да щедро сдобренной коровьим маслом.

Обед перешел в стадию неторопливого миросозерцания.

Сидели друзья в отдельном кабинете, который Стас, войдя, первым делом запечатал от слухачей.

Откинувшись на спинку мягкого кресла, он кинул в угол рта зубочистку и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

— Скажи мне, Иван Николаевич, во что же мы с тобой ввязались на самом деле?

Иван поигрывал вилкой и мурлыкал, подпевая доносящейся из зала мелодии. Играли что-то почти забытое, из старых времен.

— В очень мутное дело. Я за политикой нашей слежу от случая к случаю, но про господина Говоруна знаю достаточно, чтобы понимать, желающих при случае набить ему морду более чем достаточно. А вот кому понадобилось нанимать серьезных людей, да еще устраивать убийство чуть ли не в спальне Державного — ума не приложу.

— Ну, купец сам сказал, версий с избытком хватает.

— Это точно. Но нам с тобой надо хотя бы основные определить. Для себя. Чтобы мы решили, от чего пляшем.

Стас потянулся за графинчиком но, крякнув, передумал, взял кувшин с квасом, налил полстакана. Вдумчиво выпил, и снова уставился в потолок. Никуда не хотелось идти. Не хотелось думать, тем более, о мертвых депутатах и живых шустрых убийцах.

Но надо.

— Рано о версиях думать, Вань. Даже прикидочно. Мало мы с тобой знаем. А надо нам походить по знакомым, да порасспрашивать, кто что знает, кто что слышал. И начну я, знаешь, с кого?