Якут говорил нараспев, полуприкрыв глаза. Он был словно не здесь, в зале осталось только его тело, а сам он ушел туда, где рождались эти жуткие слова.

— И увидев, что полна Чёрная Кладка, и переродились миры его, прорвёт Пришедший пелену, что удерживает те миры, и бросит неисчислимые полчища слуг своих, и рабов своих, для которых нет уже ни жизни, ни смерти, а лишь воля его, и пройдут они по Великому Пространству, срубая Древа Мирозданий, и разрушат они Звёздный Тракт, что соединяет Древа, — голос Ниулы был густым, тягучим, от него перехватывало дыхание. Она говорила без всякого акцента, но отчего-то слова ее звучали так, будто всю жизнь девушка разговаривала на каком-то другом, очень древнем таинственном языке, и сейчас она пытается передать его звуки и смыслы словами куда более молодых и глупых ещё существ.

Ниула замолчала.

Наступила тишина.

— Впервые я слышу пророчество в таком полном виде, — слова Сергия тяжело падали в тишину, — хотя слышал его не раз от тех, кто умеет слушать то, что другим неведомо. Думаешь, это Его они хотят воплотить здесь?

Якут стоял, перекатываясь с пятки на носок,

— Это ты точно слышал, монах, — и он снова заговорил, прикрыв глаза, — и там, где будет Он, будет стужа, будет холод, и не сможет человек вздохнуть, ибо замерзнет дыхание в теле его, и льдом обратится кровь в жилах его. Они уже здесь, монах.

Сергий молчал. Смотрел в лицо Якуту, что-то искал. Заговорил осторожно, словно нащупывая каждое слово,

— Мы собирали это пророчество много лет. Искали его обрывки повсюду. Расспрашивали и тебя. Помнишь, когда ты вернулся из волжских степей? Сегодня ты говоришь много больше. Гораздо яснее. И от этого сердце мое неспокойно. Кто же ты, знающий столько, но молчавший все эти годы?

Шаман выдержал взгляд. Смотрел спокойно, как человек, совесть которого чиста перед всеми силами всех миров,

— Я твой друг. И его, — он указал на Ивана.

— И твой, — кивнул он Стасу.

— Все мы хотим одного. Чтобы Гость не воплотился. Поэтому мы здесь.

Пророчества, гибель Мировых Древ… Звёздный Тракт… Иван мотнул головой. Голова кружилась, неясные видения, которые лишь изредка мелькали перед ним в шаманских путешествиях, обретали имена, и от этого проступали яснее. И от этой картины замирало сердце. Но все это потом.

Он откашлялся, и сказал:

— Время. Вы говорили о том, что времени почти нет. Скажите нам, что делать?

Сергий встряхнулся, словно сбрасывая с себя чары. А Ниула, которая замолчала, сказав последнее слово пророчества, лишь глядела на него тёмными глазами и улыбалась едва заметной чуть кривоватой улыбкой. И от этого было очень не по себе.

Тяжело опираясь на посох, монах встал.

— Время собирать верных.

В дверь резко и коротко постучали.

___***___

Старшой слушал молча.

Его не удивило присутствие Якута и Ниулы. Стаса с Иваном он просто сгрёб в объятья, выдохнул «Живы!», и пошел к столу. Сергию коротко поклонился и, широко расставив руки, уставился на карту. С другой стороны стола стоял Сергий. Иван снова подумал, что совсем не удивится, если узнает, что эти двое не в первый раз вот так, вместе, стоят над картой.

Старшой кивнул Стасу, и тот присоединился к ним. Втроем они снова смотрели бумаги Загорцева, оценивали расположение домов.

Приказ стремительно превращался в штаб войсковой операции. Иноки в черных полушубках приносили с собой запах мороза и свежего снега, коротко докладывали о происходящем в городе.

Прибыл гонец от городской полиции — начальник убит, заместитель сошел с ума, увидев в ночи что-то, что полностью выжгло его разум.

Убиты многие начальники отделов, кто-то вместе с семьями.

Служба Охраны затворила все ворота Кремля, опустила глухую защиту в Верхнем и Нижнем мирах, якобы, отдан приказ стрелять на поражение в любого, кто приблизится ближе, чем на сто метров к любому проходу.

Дружина городского гарнизона забаррикадировалась в казармах, откуда высылает усиленные патрули, но подчиниться приказам Службы Охраны отказалась. Начальник гарнизона пропал, его заместители пытаются наладить взаимодействие с городской полицией и порубежниками.

Не успел он все это выложить, как доложили о делегатах от дружины.

Сергий командовал коротко, ясно и жестко.

Дружинникам велел сосредоточиться на охране городских границ. Полицейским приказал взять под охрану Думу и мэрию. Правда, при этом хмыкнул, что пользы от этого немного, но приличия соблюдать надо. Услышав о запечатанном Кремле нахмурился, но ничего не сказал.

Иван смотрел на происходящее, и видел, как буквально на глазах неразбериха превращается в порядок, как проясняются линии движения, вырисовываются пути, которые можно использовать для победы и, понимая это, чувствуя свою нужность, приходят в себя, оживают еще недавно растерянные, потерявшие опору люди.

Но что-то все равно не давало Ивану покоя.

Улучив момент, он взял Шамана за локоть и отвел его к окну.

— Дочь Столярова — то самое дитя?

Он до последнего не знал, о чем точно хочет спросить своего учителя. Вопрос сорвался с языка словно сам собой. И только тогда Иван понял, что это был именно тот, нужный вопрос. Именно это и беспокоило его, ворочалось внутри.

Якут молча кивнул.

Иван нагнулся к самому уху бывшего наставника.

— Убить не дам, понял?

Якут только улыбнулся.

— Дурак ты, Ваня. Храбрый и добрый, но дурак.

Такого Иван не ожидал. Впервые за много лет он снова был зеленым юнцом, который с обидой и раздражением смотрел на хохочущего Шамана, не понимая, серьезно тот говорит, или издевается.

А Шаман все улыбался. Всматривался в Ивана, словно что-то искал.

…Собиратели. Вещи, о которых говорил Шаман. Его поиски. Тёмные места, в которых он бывал. Тесное знакомство с Сергием. Отличная осведомленность о Столярове…

— Начало, таки, доходить, — тихо проговорил Якут.

— Тогда, — Иван помолчал, — кто такой Столяров? Насколько он важен?

— Очень важен, Вань, — стал серьезным Якут, — настолько важен, что мы с Ниулой за ним присматриваем и оберегаем по мере сил. Вот, видишь, не уберегли всё же. Я ошибся, старый дурак, не думал, что так рано начнётся.

— Ты о пророчестве?

— Да, Вань, о нём. Это и не пророчество даже, на самом-то деле. Это, скорее, возможность будущего, которую увидели те, кто может. Видели ее многие, каждый — свой кусочек картины. Мы их искали и собирали. Много таких кусочков, они в цельную картину выстраиваются — значит возможность эта яркая, значит, двигают могучие силы. А нам с тобой — им противостоять. До самой смерти. А, может, и после.

— Столяров — он кто. Ты так и не сказал.

Шаман потрепал его по плечу.

— Не так это важно сейчас, Вань. Важно, чтоб они все целы остались.

Якут снова улыбнулся, проговорил, как что-то малозначительное,

— И за этим ты, Ваня, следи. Даже здесь желающих уничтожить это семейство хватает. Из самых благих побуждений.

И пошел обратно к столу.

— Собираемся! Всем подойти к столу, — раздался зычный голос Сергия.

Началось…

Маришке становилось все хуже. У нее ничего не болело, на нее никто не кричал, не бил, но иногда ей казалось, что так было бы лучше.

Поначалу она плакала, не слезала у отца с рук, вжималась в него, не понимая, что происходит.

Её пугали глухие каменные стены с проплавленными в камне символами, от одного взгляда на которые Столяров закаменел и больше старался на них не смотреть. Ей было жалко маму, за нее она боялась даже больше, чем за себя потому, что та стала совсем медленной и холодной, руки у нее сделались ледяными и она не могла даже погладить Маришку по щеке. Девочка старалась согреть маму, но пальцы оставались все такими же ледяными и, кажется, становились все суше и тоньше.

Мама пыталась улыбаться и даже шутить, но Маришке от этого становилось только хуже.