И, значит, придется столкнуться с мужьями-заклятыми, которые тоже будут биться, как безумные лисицы, защищая своих тёмных богинь и детей-нелюдей в коконах.

И, главное, чтобы не успели раскрыться коконы.

А, если вдов притащили давно, то, может. уже и раскрылись…

Но почему он не чувствовал этого раньше?

И почему молчит Якут?

Он дернул его за плечо, выволакивая из жаркой духоты схватки. Ниула тут же возникла рядом. В нескольких шагах обнаружился Стас и тройка порубежников, проверявших двери.

— Что? — коротко спросил Стас.

— Не знаю, не то что-то— поморщился Иван, — словно заманивают нас глубже.

Якут вытирал с лица пот и был осунувшийся и непривычно растерянный.

— Я… Я не чувствую Дитя.

У Ивана в голове зазвенело.

Вышло на поверхность то, что не давало покоя.

Он немо открыл рот, но над черным, едва видимым в свете серебристых шаров, валом схватки вспухло гнилостно-зеленое свечение и накрыло всех, покатилось валом по головам и спинам, потекло по стенам и потолку.

Слизь натекала и тут же твердела, превращая месиво боя в чудовищную скульптурную композицию. Чей-то меч так и застыл в глотке врага, остановились, мухами в янтаре, взлетевшие в воздух капли крови, казалось, даже многоголосый крик-стон вобрала в себя накатывающаяся слизь.

Ивана с нечеловыеческой силой швырнуло к выходу. Он перекувыркнулся через голову, оттолкнулся, и, вышибая плечом дверь, вывалился в зимние сумерки. Тут же вскочил, оскальзываясь полез по ступеням. Из дверей выбежал-вылетел Шаман, уцепился за дверь.

Удержал открытой.

Вслед за ними выскочили порубежники, один из них поддерживал под руку Хромого. Стас даже не протестовал.

Последней выпрыгнула Ниула.

Слизь ударила в дверной проем, вспучилась гигантским нарывом, и остановилась.

Иван вдыхал необыкновенно сладкий колюче-морозный воздух, смотрел на стеклистый пузырь и понимал, что прав.

А, раз он прав, то надежды уже не осталось.

Осознав это, он успокоился окончательно.

Посмотрел на Ниулу. Та даже не запыхалась. Внимательно смотрела по сторонам тёмными своими глазищами и молчала.

Уперевшись руками в колени, Иван, длинно выдохнул,

— Шаман, ты понимаешь, что они увели нас от гнезда?

Якут только молча кивнул.

Стас переводил взгляд с одного на другого, порубежники за его спиной тихо переговаривались. Только что они потеряли своих друзей. Тех, с кем прошли огонь и воду.

Но держались парни отлично. Горе придет потом.

Сейчас они смотрели на Иванаи Хромого и ждали команды.

— Бегом. Счёт на секунды идёт.

И маленький отряд бросился по тёмной улице.

— Главное, не поскользнуться на заледеневшей крови, — думал Стас.

Распахнув дверь, напарники ввалились, вместе с клубами морозного воздуха, в избу, которую заняли Сергий и Старшой. Их пропустили молча — иноки лишь разошлись в стороны, даже дверь придержали, чтоб не мешкали.

— Бумаги с вами? — выдохнул Иван.

Сергий молча выложил на стол сверток.

Старшой вопросительно глянул на Стаса. Тот подтвердил невысказанное предположение.

— Похоже, нас в сторону увели.

Пока он коротко обрисовывал ситуацию, Иван торопливо раскладывал на столе бумаги.

— Должно. Должно тут что-то быть. Загорцев глубоко рыл. А мы на приманку повелись.

Сергий и Старшой, не сговариваясь, подошли к столу, тоже взялись за бумаги.

А Стас понял, что нет у него больше сил думать, не получается держать себя и в Яви, и в тонких мирах. Просто сел, привалился к стене и закрыл глаза.

Надо хоть как-то собрать себя, вернуть то ощущение ясного мира, которое позволяло ему все эти годы оставаться одним из лучших в своем деле.

— Что мы ищем? — по голосу — Сергий. Говорит спокойно, но Стас все равно чувствовал напряжение. Счет идёт уже не на часы, на минуты. Может быть, даже на секунды. Стас потянулся вверх, в тонкие миры. С такой лёгкостью, как Иван, он выходить туда не мог, но и такого взгляда в щёлку хватило. Воронка ширилась, подрагивала, будто голодный пёс в предвкушении кормёжки, и не было никакой возможности остановить ее сейчас. Стас видел, как пробуют подобраться к ней ведуны, как вьются вокруг воронки духи-союзники, и, показалось ему на миг, даже отсветы Старших Существ видятся где-то совсем на границе зрения, но все зря — воронка просто отпрыгивает, уворачивается, и снова тянет свой хобот вниз, к явному миру. Но куда именно, не понять.

С одной стороны, это очень плохо — значит, все готово, чтобы открыть врата и принять Гостя. И найти его, если ритуал завершится, будет почти невозможно.

С другой — ещё не началось. Смерч ещё кружит, отскакивает, осторожничает.

Значит, тот, кто должен принять Гостя, еще не вошел в нужное состояние. Или его в это состояние не вогнали.

Дитя — сказали там, в доме. На душе стало совсем погано. Значит, купцову дочку решили использовать, сволочи.

Нелюди — они нелюди и есть. Нельзя ведь так.

Мысль споткнулась.

Нелюди… Почему это слово откликнулось, поволокло за собой другие мысли, он и сам не мог понять.

Сказал, не открывая глаз, не было уже на это сил.

— Ищите что-то совсем мелкое, на что внимания не обращали. Что-то такое, что мелькнуло, да в сторону отложили.

Ему не ответили, бумаги на столе зашелестели громче, загудели голоса.

— Вот, смотрите, — это Иван, — рапорт агента. Загорцев ему поручал за трактиром наблюдать по делу о фальшивомонетчиках. Он пишет, что видел вахмистра Трегубова выходящим из переулка неподалёку от трактира. Зачем Загорцев этот рапорт к секретным бумагам приложил?

Стас с усилием открыл глаза. Чутье, из-за которого Старшой в своё время и дал ему под начало “бесову десятку”, говорило, вот оно, то самое. Сергий перебирал бумаги, что-то искал.

— Я же вчера видел. Точно помню, видел. Вот оно. “Докладываю, что поручик Вахрушев был замечен мною выходящим из ворот дома, находящегося по адресу Кривоколенный переулок, дом четырнадцать. Но по тому адресу трое домов стоят, поскольку рекомый дом пребывает в разрушенном состоянии и граждане давно его для употребления на свои нужды”… тьху ты, как это читать-то можно?

— Кривоколенный переулок. А у трактира того, какой адрес? — склонился над картой города Старшой.

Стас знал ответ еще до того, как он прозвучал.

— В Архангельском он.

Все сходилось.

И все было очень плохо. У Мироздания отвратительное чувство юмора.

Как раз в тех переулках сгорел дом, в котором Загорцев встречался со своей барышней. Там они нашли бумаги, которые привели их к адресу в Кривоколенном.

Там сейчас творилась история.

Без их участия.

— Сколько нам до адреса? — не отрываясь от карты, спросил Старшой.

— Полчаса примерно, — отвечал кто-то из иноков, Стас еще не различал их по голосам.

— Вплотную подъезжать нельзя, клади еще время — пока подберемся поближе, пока развернёмся…

— Кого разворачивать-то? — голос Сергия был глубок и спокоен, и Стас знал, что он скажет еще до того, как монах ответил на свой вопрос. Он и сам так поступал. Был, был случай. Хромой и сейчас его помнил, как будто вчера все случилось. Высокие ровные стволы сосен качались в синем радостном небе, приветствовали раннее летнее утро, а его десятка волчьим шагом уходила, оставляя за спиной полусотню, которая легла почти вся, бессмысленно атакуя засевших в древних бетонных коробках людей атамана со смешной фамилией Забава.

Десятка тогда своё дело сделала, ни один колдун, которыми Забава себя окружил, даже не почуял приближения порубежников. Умирали все, кого накрыли на перегоне, долго и страшно, и Стас даже не подумал останавливать тогда своих людей.

Всё повторяется, с какой-то глухой тоской подумал Хромой, поднимаясь. Парни снова будут гибнуть, не зная, за что, а Старшой — скрипеть зубами потому, что не имеет права сейчас объяснять, зачем он это делает.