Улыбаясь, Ниула шлепает ладонью по шее, отбрасывает кровавый комочек, как надоедливую муху.

Перед ней стоит тварь, очертания которой гротескно напоминают человека. Длинные тонкие конечности разведены в стороны, от запястий до плеч они покрыты присосками, похожими на нежные детские рты. Но с тонкими, острыми зубами.

Тварь присела на задние лапы, над головой, похожей на морду кобры с раздувшимся капюшоном, подрагивает тонкий, ребристый хвост.

Моргра готовится атаковать.

___***____

Прошел миг.

Или вечность.

Стас оттолкнул плечом противника, пригнулся, готовый выбросить руку с топором. Враг будет ждать рубящего удара, а он ударит верхней остро заточенной частью лезвия. Хромая нога онемела и подломилась.

Колено тяжело ударилось в пол, Хромой попытался оттолкнуться рукой с топором, откатиться в сторону и понял, что уже не успеет. Краем глаза видел, как пошел вниз изогнутый клинок сабли, успел вдохнуть густой, пахнущий кровью, потом и прелой шерстью воздух.

Заорав от натуги, чувствуя, как трещит позвоночник, развернулся, упал спиной на пол. Сабельный удар пришелся поперек груди, вышиб воздух из лёгких. Спас нагрудник и тяжелый толстый полушубок, который он не стал скидывать перед боем, как другие.

Не глядя, наотмашь, рубанул перед собой.

Лезвие глубоко вошло в ногу наемника. С усилием выдернул топор, перекатился, уходя от нового удара, вскочил.

Наёмник выглядел хреново, волочил ногу, лицо уже заливала сероватая бледность.

Стас нехорошо усмехнулся, перекинул топор с руки на руку и пошел в атаку. Не мудрил — рубил слева, справа, не давал противнику опомниться. Снова ударил сверху наискосок, чуть задержал удар и, увидев, что наемник замешкался, вогнал лезвие длинным выпадом в открывшуюся шею.

Выдернул, рубанул, раскраивая череп.

Схватка кипела по всему залу.

Ниула и неземная тварь танцевали, пытаясь достать друг друга смертельно изящными выпадами, Федул и инок Владимир встали спиной к спине, прикрывая вязальщика Особого Приказа. Тот шептал, плёл пальцами незаметные узоры и внимательно смотрел куда-то в танцующие тени, из которых выстреливали языки тьмы, пытаясь лизнуть хоть кого-нибудь из маленького отряда.

Колдун стоял рядом с постаментом и творил Стужу. С его рук стекали, змеились по полу морозные узоры, но быстро таяли. Лицо колдуна оставалось нечеловечески спокойным, но чем ближе подступал бой, тем яснее становилось видно, что колдовство дается ему со все большим и большим трудом.

Ниула рубанула наотмашь, тварь отскочила, пошла по дуге вокруг нее. Якут тут же оказался за спиной девушки.

Что-то коротко сказал, та присела в низкой боевой стойке. А Якут неторопливо пошел к колдуну. Он не смотрел по сторонам, вроде бы, даже и не видел, что его пытается рубануть один из немногих оставшихся на ногах наемников. Просто чуть склонил голову и двинулся дальше.

Наемника заколола Ниула и тут же, возвратным движением, достала-таки моргру.

Тварь обиженно заплакала, как ребенок, и отскочила, баюкая перерубленную лапу.

Противостояние давалось Якуту непросто. Он закусил губу, двигался рывками, словно его ноги вязли в невидимой смоле, но шел.

Он вел бой сразу в двух мирах — такое умели немногие, и плата за это умение была высокой. Лицо Шамана истончилось, кожа обтянула скулы, глаза горели болезненно-ярким огнём. Но он не останавливался.

Шел, не отрывая горящих глаз от колдуна.

___***____

Столяров неподвижно стоял, бессильно опустив руки, и это было страшно.

Страшно и жалко, особенно, несвежий расстёгнутый ворот рубашки и заросшие седым волосом запястья, высовывающиеся из рукавов пиджака.

Он стоял, сгорбившись, бессмысленно водил глазами по сторонам, что-то искал в камере, но что? Он не помнил, или не хотел вспоминать.

Если вспомнит, то будет так стыдно и страшно, что жить с этим сделается совсем невозможным.

Взгляд остановился на очертаниях неподвижного тела под одеялом.

Столяров тяжело шагнул к двери, сжал кулак, с удивлением посмотрел на него, будто вспоминал, что это такое и что нужно делать с этим дальше.

Стукнул в дверь раз, другой. Заколотил уже двумя кулаками.

Стерегли Столяровых двое.

Наказали смотреть зорко, членовредительства не допускать, вопросы к купцу у нанимателей еще оставались. Какие — наемники не спрашивали. Стеречь оставили тех, кто помоложе, в делах еще особо не участвовал и долю имел поменьше.

Пусть обкатываются.

— От двери отойди, — крикнули снаружи, и Столяров послушно отошел.

Вошел только один охранник, второй остался за дверью, стоял правильно, чуть в стороне, чтоб, ежели что, сразу эту дверь захлопнуть. Короткое копье смотрело наконечником точно на купца.

— Жене. Плохо, — глухо выдавил Столяров. Плечи его снова опустились, руки безвольно повисли.

Охранник подошел к матрасу, нагнулся, осторожно потряс завёрнутый в одеяло свёрток.

— Эй… Эй, ты чо там?

Тело было расслабленно-неживым, тяжелым… Мертвецов наемник, несмотря на молодость, повидал достаточно.

— Да мать же твою, — прошипел он, вставая на колени рядом с закутанным телом.

Взялся за край одеяла, потянул.

Даже не почувствовал, как остро заточенная щепка вошла в глаз, пробила мозг и скрежетнула по кости.

Столяров вылетел из камеры одним прыжком. Почувствовал что-то неудобное, мешающее в животе.

Стало горячо. Взревел. Ударил человека с копьем головой о стену раз.

Другой.

Третий.

Отпустил обмякшее тело.

Повернулся к жене. Что-то все равно мешало и было очень больно и горячо.

Копье пробило живот наискосок, стальное жало вышло из бока, торчало окровавленным птичьим клювом.

Купец устало сел, привалившись к стене так, чтоб древко не упиралось.

Посмотрел на жену.

— Ты иди. Иди за Маришенькой.

Помолчал, всхлипнул:

— Раньше надо было старому дураку…

Женщина сняла с пояса убитого нож, неумело, но крепко сжала рукоять и ушла.

____***_____

Якут молча смотрел на чашу.

Казалось, он не делал ничего, но Иван понимал, что именно исходящая от него незримая сила не дала до сих пор вихрю нащупать в чаше точку Воплощения.

Битва продолжалась.

Порождения пространств и разумов бились уже не за право воплощения. За само существование Многомирья, за право быть в нём.

Гигантские змеи, выросшие из-за спин многоруких воинов, вознеслись в облака тех миров, где обитают боги, и обрушились на призванную иноком дружину.

На их пути встал старец в снежно-белых одеждах. Раскинул руки, подставляя широкую грудь с сияющим крестом, и твари остановились, закружили, забили хвостами, не в силах его коснуться.

Рядом сМедведем возник и пошел, деревянным посохом отбивая удары многоруких воинов, высокий человек в длинной шубе. Он рос, высился, превращаясь в великана, возложил руку на голову медведя, и зверь взревел, встал на задние лапы и разорвал одного из многоруких.

Его тут же обвила гигантская змея и духи-звери покатились по облачной тверди, терзая друг друга.

— Ваня, чаша, — шепнул Ивану Якут.

Раскинув руки, Шаман чуть шевелил пальцами, словно жонглировал чем-то невидимым.

Он коснулся Ивана, и они вознеслись над схваткой, оказались совсем рядом со смерчем, в котором все яснее проступали очертания существа, и были эти очертания настолько чужды этому миру и страшны, что у Ивана закружилась голова.

— Чаша, Ваня, — повторил Якут, — надо разбить чашу. Иначе мы долго не продержимся. Я дам тебе время.

И Якут обнял смерч.

Этого не могло быть, смерч накрывал уже весь мир, поглощал его, и лишь там, внизу, где кипела битва, сверкали искры оранжевого и бело-серебристого света.

Но старый шаман смог.

Он держал вихрь, не давая закручиваться и втягивать в себя окружающую реальность, выигрывая драгоценные мгновения.

Иван слился со Звёздным Лисом. Запетлял между сражающимися духами и неведомыми существами, подскочил к чаше и уперся в ее гладкий бок.