Род Фальконери славился магами невероятной силы. Силы, секрет которой был неизвестен. И однажды, вскоре падения Неназванного Ордена, их обвинили в темном колдовстве − использовании магии, которую можно было черпать прямо из человека. Фальконери могли бы опровергнуть эти обвинения, но для этого им бы пришлось раскрыть свой секрет. Не желая этого делать, они предпочли быть изгнанными из Аворы. Великие маги навсегда покинули королевство. И никто так и не смог узнать секрет их огромной силы.

До сегодняшнего дня.

− Живые накопители магии − вот кем они были. Теми, кем являюсь и я.

− Это великое наследие, груз которого очень тяжел, − Дэсмонд грустно улыбнулся мне, дотронувшись нежным прикосновением до моей щеки. − Но, на самом деле, эта магия не является темной в принятом сегодня понимании, потому что маг черпает ее не из других людей, убивая их этим, а из самого себя.

− Прежде, когда я не умела управлять скрытой во мне магией, я боялась ее. Но не теперь, когда научилась управлять ею. Когда узнала, что ключ к ней − это мелодия. Гармония звуков, рождающая гармонию магии. Профессор Сплендери смог установить это из понятных ему одному математических расчетов. А я − вспомнив старую колыбельную, которую пел мне мой отец.

Я закрыла глаза, и вполголоса начала напевать эту колыбельную. Позволяя моей магии следовать за голосом.

Звуки скрипки были едва слышны, и магия была покорна моей воле. В полумраке склепа зажглись сотни огоньков, закружившись в танце под звуки музыки. Они кружились все быстрее и быстрее, пока мы с Дэсмондом не оказались окруженными мерцающей сферой, сотканной из этих огней.

Моя магия соединилась с магией рода Димопулос, позволяя ненадолго стереть границы пространства и времени. Позволяя мне увидеть моих родителей, таких молодых, склонившихся над кроваткой с весело агукающей малышкой. Малышкой, которой была я. Мама и папа, они стояли рядом друг с другом, держась за руки.

А потом видение переменилось. Молодые родители, их сплетенные руки на колыбели. Наши с Дэсмондом руки. И смешно сопящий во сне ребенок. Будущий герцог Ривельский.

− Наш ребенок, он ведь тоже будет наследником рода Фальконери, − я обернулась к Дэсмонду, когда мелодия стихла, и огни рассеялись, уступая место привычному в этих каменных стенах полумраку. − А, значит, унаследует эту пусть и не темную, но от этого не менее разрушительную магическую силу.

− Он будет наследником рода Ривельских, − возразил муж. − И я могу только посочувствовать тем, кому это может не понравится. Хотя, думаю, что таких смельчаков не найдется.

Единственное, что важно, − это то, что он будет. Наш ребенок. Продолжение тебя и меня.

Дэсмонд обнял меня и поцеловал, делая мои волнения глупыми и ненужными. Заставляя забыть об мире, лежащим за пределами Фонтанацци. Мире, в который совсем скоро нам предстояло вернуться.

Я сидела за своим рабочим столом в отделе стенографии. Меня окружали особый аромат бумаг и шум магографа. Ничего не изменилось за время моего короткого отсутствия. С удивлением для себя я обнаружила, что успела соскучиться по всему этому. Но, все же, не настолько, чтобы вернуться к этой работе навсегда.

Из Фонтанацци мы спешно вернулись во Френцу, лишь заехав в Лючеррино за вещами, оставленными в гостинице, и уведомив эра Симони об успешном окончании проверки в отделе по контролю магии. У нас не было причины задерживаться − события, произошедшие в поместье, окончательно расставили все по своим местам.

Шесть лет назад в Лючеррино случилась вспышка магической чумы. Болезнь унесла жизни многих жителей города, а затем закончилась так же внезапно, как и началась, почему-то не перерастя в эпидемию. Тогда, когда болезнь только отступила, все думали, что это произошло из-за своевременно принятых мер. Но то была лишь отговорка, удобное объяснение для явления, истинной причины возникновения которого никто не знал. Причины, которая стала ясна для нас с Дэсмондом сейчас, и которая заключалась в искусственной природе чумы.

Выставка картин, которая завершилась прямо перед началом эпидемии, была лишь удачным способом распространения магических накопителей. Ими были те самые фигурки, продаваемые на выставке за бесценок, и потому так охотно покупаемые жителями Лючеррино. Под видом безобидной поделки скрывались опустевшие природные накопители магии, которые должны были встраиваться в магический контур находящегося неподалеку человека и вытягивать из него магию, используя того в качестве перезарядки для магического артефакта.

Это было самое настоящее темное колдовство, применению которого не было и нет оправдания. Смертельный механизм был запущен уже после окончания выставки, чтобы не было причин связать с ней вспыхнувшую болезнь. Хотя, скорее всего, вспышка магической чумы стала неожиданностью не только для жителей Лючеррино, но и для тех, кто стоял за всем этим.

Возможно, что все это было массовым испытанием силы артефактов, которое пошло не так, как планировалось. Потому что камни не накапливали в себе энергию. Они лишь встраивались в магический контур, размыкая его и делая открытым. Заставляя человека буквально истекать магической энергией. И погибать.

Я знала это так хорошо, потому что сама прошла через это. Благодаря магии, накопившейся во мне, я смогла замкнуть свой магический контур обратно. Пусть и не осознанно, но у меня получилось это сделать. Но магии, чтобы вылечить бабушку, уже не осталось. Хватило только на то, чтобы облегчить ее самочувствие, выиграв у смерти несколько дней.

Тогда бабушка и приказала мне бежать из Фонтанацци. Она должна была сделать так, чтобы все поверили в смерть Корнелии Димопулос. Вместо нее, на севере, далеко от Лючеррино, должна была появиться Матильда Сантини. Сирота из провинции, приехавшая поступать в высшую медицинскую школу. Сирота, которой я и стала на самом деле. Которая потеряла все и должна была скрываться от неведомых преследователей, приходящих на звуки магической мелодии. И которая сейчас вновь вернулась туда, где прошел последний год ее жизни. В управление магии.

Это было бы неправдой, сказать, что господин начальник управления магии с легкостью вернул на работу свою подчиненную, которую недавно от этой работы сам же и отстранил, отправив в отпуск. Наоборот, вначале Дэсмонд был категорически против этой идеи. Он не желал рисковать мной, желая решить все самостоятельно, как он это привык делать. И только понимание, что в данном случае мое участие было необходимо, заставило его изменить мнение.

Хотя, пожалуй, мой внезапно открывшийся дар убеждения мужа тоже сыграл определенную роль. Перспектива того, что я вновь смогу оказаться в его кабинете, являясь формально его подчиненной, не смогла оставить его равнодушным.

Дело было в том, что в отделе стенографии появился предатель. Прямых доказательств этого не было, но Дэсмонд, привыкший доверять своему внутреннему чутью, был уверен в этом. Он рассказал мне об этом в тот же вечер, когда мы вернулись во Френцу. Несмотря на достаточно поздний час, он поехал в управление магии, и вернулся домой только ближе к полуночи. Чтобы разбудить меня жарким поцелуем. Потому что вернулся он в дом эры Новиты, где, похоже, собирался обосноваться до тех пока, пока я не соглашусь переехать в его особняк.

Нетерпеливо сбрасывая с себя одежду, в коротких перерывах между становящихся все горячее поцелуями, муж сообщил мне, что его жена будет спать только в его объятиях. Что он не позволит никому и ничему разлучить нас даже на одну ночь. Я полностью разделяла это его стремление, даже не думая возражать. Но вопрос моего переезда в его особняк мы все же решили ненадолго отложить. Ведь перед этим необходимо было бы сделать оглашение об изменившемся семейном положении герцога Ривельского, что могло поставить под угрозу план по выявлению предателя.

Как и в прошлый раз, закончившийся для меня знакомством с начальником управления магии, Дэсмонд прибег к письму с наложенным на него заклинанием. Для этого и было необходимо мое участие. Я, не вызывая никаких подозрений, могла увидеть, кто проявит интерес к этому письму.