Он внимательно наблюдал за ее пустым выражением лица. Тогда решил — пусть пока будет так.

С этим он сможет справиться.

На самом деле, у него закралось чувство, что ему это даже нравится.

— Мне нужно переодеться, — сообщил он ей, и она попыталась отодвинуться, но его рука напряглась, он сказал: — Нет.

Она остановилась и посмотрела на него.

— Поцелуй меня, прежде чем я пойду наверх.

Без промедления она привстала на цыпочки, прижалась к нему и прикоснулась своими приоткрытыми губами к его губам.

Затем отстранилась и спросила, как будто ее искренне волновал его ответ:

— Нормально?

Он думал, что у нее будут проблемы поцеловать его.

Но у нее не было никаких проблем.

Она была хороша в том, как играла.

Поэтому ему необходимо было сменить тактику и протестировать ее более сложным экзаменом.

— Подойдет, — он отпустил ее, — на данный момент.

И отправился в спальню, но она крикнула ему в спину:

— Чем бы ты хотел, чтобы я занялась, пока ты будешь переодеваться?

— Делай все, что хочешь, — ответил он, решив, что ее первой мыслью будет обыскать дом в поисках жидкости для розжига и спичек.

Поднявшись наверх, он сменил рубашку и уже шел обратно через ванную, чтобы присоединиться к Лии, когда его взгляд зацепился за что-то цветное. Он остановился.

Заглянув в мусорное ведро, он увидел темно-серые лоскутки изрезанного шелка и кружев, сиреневые цвета едва различались в лоскутках. Он наклонился и зачерпнул горсть мелко изрезанных лоскутков комплекта нижнего белья, которое Лия надевала вчера.

Выпрямился, губы сжались, в то же время он почувствовал похожее ощущение в животе.

Затем что-то глубокое пронзило его. Он не понял, что это за чувство, но оно ему чертовски не нравилось. Он никогда не испытывал такого чувства за свою очень долгую жизнь, и не хотел испытывать снова.

Вчера, одетая в это нижнее белье, она бежала к нему. Бросилась в его объятия, сказала, что ей нравится, когда он сдерживал улыбку. Радовалась подаркам, которые он ей подарил, особенно этому комплекту. Первый раз улыбнулась ему. И страстно наслаждалась его кормлением.

Сегодня это нижнее белье, которое было физическим напоминанием для них о великолепии прошлой ночи, лежало изрезанным в мусорном ведре.

Он и его неразумное решение во что бы то ни стало исполнить наказание даже после того, как она явно стала исправляться, Эдвина называла это «обустройством», было единственно ответственно за мрачные эмоции, появившиеся в этом гребаном мусорном ведре.

— Бл*дь, — выругался он, его взгляд был прикован к мелким лоскуткам, разум же был поглощен тем, что они означали.

Затем он очистил свои мысли и спустился вниз к Лии.

Я сидела в порше, пока Люсьен вез нас туда, куда мы, черт возьми, направлялись. Теперь я была его новой, послушной наложницей, поэтому не спрашивала, куда мы едем, а он не делился.

Мне стоило больших усилий не развернуться и не выцарапать ему глаза, не распахнуть дверь и не выскочить из машины.

Причина этого заключалась не только в том, что мое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена» было переполнено под завязку.

Этим утром он вышел из ванной полностью одетый. К счастью, это произошло после того, как у меня было достаточно времени, чтобы вытереть слезы и притвориться спящей. Он, по крайней мере, должен был тоже притвориться — верит, что я сплю, после того, как вел себя как большой, толстый, вампирский придурок, но он нежно поцеловал меня в затылок, прежде чем уйти (ублюдок).

Затем я провела целый день, мысленно перенося все причины почему я ненавижу Люсьена в гораздо, гораздо, гораздо большее хранилище.

А еще потому, что через десять минут нашей поездки рука Люсьена легла мне на ногу. Он медленно сдвинул великолепный материал платья в сторону, обнажив мое бедро, а затем, когда ждал, ожидая зеленого сигнала светофора, гладил кожу на моем бедре нежно изнутри, неторопливо, соблазнительно и, что хуже всего, постоянно.

Это сводило меня с ума.

Это сводило меня с ума, потому что было так чертовски хорошо.

Хуже всего было то, что куда бы мы, черт возьми, ни направлялись, это оказалось очень, очень далеко от того дома, где я жила по желанию Люсьена.

Это означало, что моя пытка, как мне казалось, длилась вечность.

В течение этой вечности я решила, что никогда его не прощу. Никогда.

Я никогда не прощу его за то, что он заставлял мое тело снова и снова предавать меня, тем самым заставляя ненавидеть саму себя больше, чем я ненавидела его.

Мы углублялись в недрах города (и «недра» было подходящим словом), он свернул в переулок.

Обычно я не зависала в переулках, если бы выбрала один из них, этот был бы в самом конце списка.

Люсьен притормозил, внезапно из ниоткуда к машине подскочил мужчина.

Я не смогла сдержать удивленного вздоха.

Рука Люсьена сжалась на внутренней стороне моего бедра, он пробормотал:

— Все хорошо, зверушка.

Я заставила себя повернуться к нему и кивнуть, будто доверяла ему свою жизнь, хотя совсем не доверяла. И судя по этому его маневру, когда он привез меня в сырой переулок, его маневр стал для меня убедительным доказательством того, почему я не должна ему доверять.

Моя дверь распахнулась, и в нее просунулась чья-то рука.

Я отпрянула, услышав, как незнакомец произнес:

— Миледи.

— Протяни ему руку, Лия, — приказал Люсьен, я не хотела протягивать руку незнакомцу, которого не видела, действительно не хотела, но я протянула.

Незнакомец помог мне выйти из машины. Он был ниже меня ростом, жилистый до изможденности, я предположила, что он моложе меня по меньшей мере на десять лет.

Он не обращал на меня никакого внимания, даже когда осторожно отодвинул меня от двери, прежде чем ее захлопнуть.

Его голодные глаза были устремлены на Люсьена, который вышел с другой стороны машины. Его глаза были очень голодные. Жутко голодные.

Как-то невероятно фатально.

— Уотс, — сказал Люсьен, прежде чем небрежно бросить ключи от своей абсурдно дорогой спортивной машины мужчине, похожему на бродягу, которого только что помыли в приюте для бездомных, выдали не его размера одежду и сделали не очень хорошую стрижку.

— Хозяин, — выдохнул мужчина, поймав ключи, его глаза были прикованы к Люсьену, и я почувствовала, как тошнотворное чувство поползло у меня под ложечкой.

Быстрее, чем вспышка, Люсьен оказался рядом со мной, его пальцы крепко сжали меня за локоть, уводя от незнакомца. Глаза мужчины метнулись ко мне, прежде чем преданно вернуться к Люсьену.

— Все говорят, она прекрасна, хозяин, — выдохнул он, наклоняясь к Люсьену, но сдерживая себя, совершенно очевидно настороженно, взволнованно, окаменевший одновременно.

Я посмотрела на Люсьена и увидела, что он смотрит на этого человека с едва скрываемым отвращением.

— Позаботься о машине, Уотс, — приказал Люсьен. Уотс кивнул, все еще тяжело дыша, и попятился, слегка поклонившись, как уродливый лакей сумасшедшего ученого в плохом фильме ужасов.

Люсьен повел меня к двери, я следовала за ним.

Я хотела спросить об Уотсе, но не стала. Мне хотелось с криком убежать в ночь, но я этого не сделала.

Полное безумие, но мне также хотелось броситься в объятия Люсьена и умолять его трахнуть меня у стены в переулке.

Этого я уж определенно не сделала.

Дверь открылась до того, как мы подошли к ней, появился персонаж, похожий на Уотса, но более округлый, пожилой, с густой бородой и копной длинных спутанных волос, который широко распахнул перед нами дверь.

— Хозяин, — благоговейно прошептал он, опустив глаза, как будто он был слишком скромным, чтобы смотреть на великолепие Люсьена, мой желудок тошнотворно скрутило.

— Брид, — пробормотал Люсьен, даже не взглянув в сторону мужчины, проводя меня мимо него в темный холл, который почти сразу же заканчивался лестницей, ведущей вниз.