— Ты все, — прорычал он, затем продолжил рыком, — предусмотрела?

Я почувствовала, как мое тело начало дрожать от свирепости его взгляда.

— Люсьен... — прошептала я, неуверенная, что хотела сказать, но, что бы я не собиралась сказать, у меня не было такой возможности.

— Я хочу, — произнес он, рычание исчезло, его голос снова стал шелковым, — показать тебе, что значит быть моей шлюхой.

У меня было такое чувство, что это будет нехорошо.

Мое сердце забилось так быстро, что я почувствовала пульс на шее.

— Да, зверушка, — его голос все еще был шелково-мягким, — тебе это не понравится. — У меня перехватило дыхание.

Он встал, подошел ближе и посмотрел на меня сверху вниз. Я запрокинула голову и посмотрела на него снизу вверх.

— Для протокола, Лия, — тихо произнес он, — я не трахал Китти прошлой ночью. — Он наклонился, и его голос упал до шепота. — Она хотела этого, умоляла меня об этом. Она умоляла прикоснуться ко мне, умоляла дать ей шанс взять меня в рот, умоляла, чтобы я трахнул ее. — Он наклонился ближе, его рука поднялась, пальцы обвились вокруг моей шеи, и я увидела, как он напрягся, будто сдерживал порыв, я затаила дыхание. — Признаю, у меня было искушение, но, в конце концов, она пахла не так, как ты, и на вкус не была такой, как ты, и она не была похожа на тебя, так что я едва мог заставить себя кормиться от нее, и это все, что я, бл*дь, сделал.

Не успела я опомниться, как он исчез. Свист.

Услышала, как открылась дверь гаража, «Порше» с ревом ожил, а затем дверь гаража снова опустилась.

Все это время я сидела на кухне, не зная, что делать и как реагировать на то, что он только что сделал мне еще один странный, но экстраординарный комплимент.

Что я действительно знала, так это то, что мне снова удалось все испортить. Хотя я думала, что поступаю правильно для себя, для своей семьи, даже для Люсьена.

Что я также знала, так это то, что мне очень, очень нужно было поговорить с мамой.

Пошатываясь, я встала, оставив жареную курицу, разбитый бокал и вино на стене, и пошла искать свой телефон.

Я наконец поняла.

Когда подняла голову, мои ноги раздвинулись, его бедра оказались между ними, руки крепко обхватили его, как будто никогда не хотели отпускать.

Я не хотела его отпускать. Никогда.

Никогда. В вечности.

Мои губы нашли его ухо.

— Я поняла, — прошептала я, чувствуя, как через меня проходит зарождающаяся красота.

Язык Люсьена скользнул по ране, из которой он кормился.

Он поднял голову, его прекрасные глаза впились в меня, его пылающий триумф впился в меня, как клеймо.

Его руки переместились на мои бедра, приподнимаясь, губы опустились на мои в мучительном, собственническом поцелуе, и он заполнил меня.

Сквозь его требовательные толчки, прижимаясь губами к его губам, я с любовью выдохнула:

— Я твоя.

— Лия.

Руки были на мне, руки моей возлюбленной, но они не прикасались ко мне с любовью.

— Лия, проснись.

— Скажи это еще раз, — прорычал Люсьен, но я потеряла счет.

Я была так наполнена им; никогда не была так наполнена никем. Это было прекрасно, так прекрасно, что я заплакала.

— Скажи еще раз, — потребовал он, его рука в моих волосах оттягивала голову назад, не нежно, боль смешивалась с удовольствием от его утверждения.

— Я твоя, — прошептала я, мои глаза сфокусировались на нем. — Только твоя. Всегда.

Меня перекатили, я почувствовал на себе тяжесть, чья-то рука трясла меня за плечо.

— Лия, ты спишь. Просыпайся.

Он растаял. Его больше не было во мне. Мои руки никого не держали.

Все погрузилось во тьму.

Потеря его была такой огромной. Я почувствовала ее всем сердцем.

Страх наполнил меня, и я закричала.

— Лия, проснись!

Они сжигали его.

А меня вешали.

И его наказание за преступление состояло в том, чтобы он первым увидел мою смерть.

Мои глаза были прикованы к нему, когда пламя обвилось вокруг его мощного тела.

Я почувствовала, как петля затягивается на шее.

«Я люблю тебя», — мысленно прошептала я ему.

Рука, трясущая меня, замерла, но пальцы сжались, впиваясь в руку.

Я смотрела, как его глаза закрываются, не от боли пламени, а от боли другого рода.

Я закрыла глаза.

«Я тоже люблю тебя, дорогая». Услышала я его голос в своей голове.

Мое сердце воспарило.

Затем мои ноги лишились опоры.

Я проснулась, рывком поднявшись, с криком, вырываясь из теплого, тяжелого тела Люсьена, готовая к побегу. От кого пыталась убежать, не знала.

Я уже опустила ноги на пол, когда чья-то рука обхватила меня за талию, подтянув обратно на кровать. Люсьен прижимал меня к себе, баюкая в своих объятиях. Он прислонился спиной к изголовью кровати, я сидела у него на коленях.

Я растворилась в нем.

Во всей этой странности самым странным было то, что я дрожала как осиновый лист и плакала, как ребенок.

— Хо… хо… святое дерьмо, — прошептала я, мой голос дрогнул. Руки крепко вцепились в него, не отпуская, продолжая всхлипывать.

Его рука переместилась на волосы, поглаживая.

— Черт, — повторяла я, на этот раз без запинки. Я прижималась еще ближе, не зная почему, просто мне необходимо было прижаться как можно ближе к нему.

Мне это правда было необходимо. Необходимо почувствовать его теплое, твердое, большое тело, окутывающее меня, защищающее.

— Все хорошо, Лия, тебе просто приснился плохой сон, — пробормотал Люсьен мне в макушку.

Так вот что случилось?

Я не помнила. Я просто вспомнила то ощущение ужаса.

И печаль.

Нет, не только печаль. Потерю и скорбь.

— Черт, — снова прошептала я, и новая порция слез хлынула из глаз, на этот раз тихо.

— Шшш, дорогая, это был всего лишь сон, — мягко успокаивал Люсьен, его губы шевелили мне волосы.

Я зарылась глубже в него, пока текли слезы. Он согревал меня в своих объятиях, а я держалась за него.

Наконец, после того, как я пришла в себя, тихо произнесла:

— Ничего не понимаю.

Его рука оставила мои волосы и обняла за верхнюю часть спины, его длинные пальцы обвились вокруг моего плеча.

Именно тогда воспоминания об ужине с треском вернулись ко мне.

Люсьен и инцидент с бокалом вина. Мое тело напряглось, и как только это произошло, его руки тоже напряглись. Мои глаза осмотрели то, что я могла увидеть, а это было не так уж много, в основном его горло в темноте.

— Ты здесь, — тупо произнесла я.

— А где еще я могу быть?

Я не знала. Он казался мне таким разъяренным, когда уходил. Я не ожидала, что через миллион лет он вообще вернется, не говоря уже о том, чтобы нежно меня обнимать после того, как мне приснился кошмар.

Я подняла голову, разглядывая его лицо в темноте.

— Ты больше не злишься на меня?

Увидела, как он опустил подбородок, чтобы посмотреть.

— Злюсь, — ответил он, и я напряглась. — Я не должен тебе этого говорить, зверушка, но трудно злиться на тебя, когда я чувствую твой запах. — Он сжал меня в объятиях и продолжил бормотать: — И чертовски невозможно злиться, когда я чувствую и слышу твое дыхание, биение твоего сердца во сне.

Это заставило мое сердце забиться быстрее.