— Не понимаю, я не знаю, кто такие фашисты. Вы можете стать диктатором, большевики вон кричали, что они требуют диктатуру пролетариата. Власть беднейших слоёв населения, но не над богатыми, а над всеми, богатых у них не будет, все будут одинаково бедными, наверное. Эх, а есть ли у вас мысли на этот счёт, господин министр?

— Так, получается, что я пришёл вас озадачить с Блюменфельдом, а вы мне обратно мяч кидаете. Нехорошо-с, Иван Григорьевич.

Тот усмехнулся и пожал плечами.

— Решать вам, мы всего лишь исполнители, как скажете, так и сделаем.

Керенский зло зыркнул на Щегловитова и стал ходить по кабинету туда-сюда, напряжённо размышляя. Он усиленно напрягал память, пытаясь вспомнить всё, что знал, да и не знал тоже. Нужно было найти хотя бы примерное решение. Вспомнить, что делали в других странах и в другое время.

Ничего стоящего в голову не приходило. Единственное, что он вспомнил, это были военно-гражданские администрации. Впрочем, генерал-губернаторство по факту очень сильно на них смахивало. Что же, ничего в этом мире не ново. Значит, стоило назвать по-другому, допустить к ним разных лиц и соблюсти консенсус и необходимый кворум. В общем, вали кулём, а там разберутся, что не приживётся, то само отомрёт. На крайний случай, переиграем, если всё плохо будет, но не должно, пожалуй.

— Создавайте, Иван Григорьевич, военно-гражданские администрации с отставными военными во главе. Господин Гучков уволил их со службы, вот пусть и приносят пользу Отечеству на этих постах. Вы многих знаете, если не справитесь, то созвонитесь с Беляевым и Ренненкампфом, они вам помогут. Это теперь ваша головная боль, совместная с Блюменфельдом. Дерзайте, а я проверю, и чтобы саботажа не было. А то Блюменфельд начнёт своих родственников устраивать, а те — своих, а те, в свою очередь, всех подряд. Предупредите его, что скоро будет обратно введена смертная казнь, и никого жалеть я не собираюсь. А саботаж будет приравнен к государственной измене или к массовому убийству. И я не шучу.

— Я так и знал, что вы так скажете. Помилуйте, уж кого нельзя назвать шутником, так это вас. Черти в аду уже рыдают, нашёлся тот, кто не шутит больше, чем они.

— Это радует, значит, мы начинаем друг друга понимать. Действуйте! — и Керенский вышел, ему предстояло выполнить ещё много неотложных дел.

***

Зал заседаний Мариинского дворца гудел от множества голосов людей, которые сейчас собрались там. Здесь не было крестьян, здесь не было рабочих, здесь не было солдат и матросов, здесь были только учёные, деятели земства, чиновники и крупные помещики, волею судьбы оказавшиеся на этом заседании. Вот все они и «бурлили», ожидая начала конференции о земле.

Керенский порывисто вошёл в зал, поприветствовал всех собравшихся и прошёл к своему месту в президиуме. Там уже сидел министр земледелия Чаянов, председатель Главного земельного комитета Посников, а также другие видные аграрники, такие как Кауфман, Бруцкус, Челинцев и Макаров.

В зале находились многочисленные представители крупных и мелких крестьянских и помещичьих хозяйств, деятели губернских и уездных земств, известные аграрные учёные, общественные деятели из различных партий. Естественно, за исключением большевиков, эсеров и анархистов. (Те, кто раньше состоял в партии эсеров либо не присутствовали, либо вышли из этой партии, перейдя в другие).

Судя по составу присутствующих, вопрос о земле был животрепещущим, если не сказать больше. Был здесь и бывший министр земледелия Шингарёв. Чаянов по правилу председателя земельной конференции и принимающей стороны провозгласил начало заседания.

— Товарищи, мы сегодня пригласили на нашу конференцию нового для нас человека. Это товарищ Керенский, всем нам известный вождь русской революции. Он любезно согласился поучаствовать на нашем заседании, отложив все свои дела. Поэтому, прошу вас все доклады, подготовленные ране, и те, что вызвали бурные дебаты в прошлом, озвучить сейчас, с учётом ранее сделанных замечаний. Это очень важно, товарищи! Ведь товарищ Керенский донесёт их смысл до Председателя Временного правительства, а тот уже примет своё решение.

Должен вам сказать, что мнение товарища Керенского может оказаться решающим в принятии Временным правительством нужного нам решения. Оно назрело, и мы должны претворить его в жизнь, иначе нас постигнут многие беды. И мы все надеемся, что он сможет нам помочь в этом. Прошу вас выступать по очереди, в соответствии с тем регламентом времени, что был принят и согласован всеми нами вчера. Первым прошу выступить товарища Шингарёва, как человека всеми уважаемого и переживающего за дело.

— Прошу вас! — и Чаянов провёл рукой в сторону кафедры.

Бывший министр земледелия кивнул, встал со своего места и быстрым шагом направился к кафедре. Там он занял место за трибуной и, разложив принесенные листки, несколько раз прокашлялся. Оглядев весь зал, он начал доклад.

— Товарищи, я хотел бы ввести в курс дела, прежде всего, нашего гостя. И хоть я тоже совсем недавно был министром, но всё же, знаю намного больше по теме, чем уважаемый военный министр.

«Козёл!» — с усмешкой подумал Керенский. Ты ещё тут расскажи, как много ты сделал на этом посту и как тяжело тебе было с него уходить.

— Товарищи, я принял пост министра земледелия в самое тяжёлое время, когда мы только обрели свободу. С тяжёлым сердцем я уходил с этого поста, оставляя невыносимый груз решения проблем на своего сменщика, и сейчас я охарактеризую то положение, которое мы имеем на данный момент. Начать я хотел бы с предложений о том, что делать с удельными, кабинетными, монастырскими и церковными землями.

Керенский сразу же среагировал на это.

— Постойте, товарищ Шингарёв. Все эти земли были изъяты номинально ещё при вас. На днях Временное правительство издаст указ о национализации их в пользу государства, с последующим перераспределением малоземельным крестьянам. Также будет опубликована дарственная Николая Романова и дарственная от церкви на эти земли, чтобы не было прецедентов к претензиям о незаконной конфискации любых земель. Романов отказывается от них добровольно и без всякой компенсации.

Церковь получит за это патриаршество, помощь государства в снабжении продовольствием и льготной аренде остро необходимых им земель. А также освобождение от содержания церковно-приходских школ и регистрации браков, рождений и смертей. Все эти функции мы возложим на отдельный орган. Приказ об этом уже готовит министерство юстиции. Мы примем соответствующий закон и всё сделаем законно, дорогие товарищи.

Шингарёв недоверчиво хмыкнул, но всё же продолжил.

— Хотелось бы ещё остановиться на отношении крестьян и инородцев к земельному вопросу. Только киргизы и калмыки хотят остаться в рамках Российской государственности. Самостийная Рада собирается отделяться и постановила забрать все частные земли в распоряжение своего главного органа, оставив хлеборобам земли только на прокорм самого себя. Белорусские интеллигенты обратились к Временному правительству с просьбой об отделении их в национально-государственную единицу. Но Крестьянский съезд в Минске решительно отверг такого рода стремления, решив оставаться в рамках российской республики. Закавказье тоже взяло курс на самоопределение, особенно грузины. Армяне, подавленные войной и большими людскими потерями, не выразили своего коллективного мнения.

Самостоятельно распоряжаться своими землями хотят и буряты в Иркутской губернии. В Туркестанском крае высказались за национализацию земель и создание республики. Основная же масса русских крестьян требует прекратить выход крестьян из общины, а всех хуторян и отрубников вернуть обратно, отняв у них выделенные земли и перераспределив их между всеми общинниками. Многие требуют, чтобы государство отобрало у частников всю землю и не платило за них выкупные платежи, надеясь, что им достанется эта земля абсолютно бесплатно.

Среди крестьян начинается грызня за землю. С одной стороны — это хуторяне, кулаки, купцы, помещики, чиновники и прочие, с другой — крестьянская малоземельная община. На сегодняшний день хуторян и кулаков из крестьян насчитывается примерно 37 % от всего количества. Остальные 63 % крестьян — это общинники.