Капитан Кемпбелл продолжала:

— "Цель психологической войны — отрицательное воздействие на понятия и представления вражеского солдата, но воздействовать на них мы должны не с наскоку, не в лоб, потому что они часто достаточно укоренены в сознании и плохо поддаются пропаганде и психологическому внушению, а как бы откалывая от них кусок за куском. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это заронить семена сомнения. Конечно, само по себе это не подрывает боевой дух, не ведет к массовому дезертирству и сдаче позиций. Это только закладывает основу для второй стадии психологических операций, конечная цель которых — посеять страх и панику в рядах противника. Страх смерти, страх увечий, страх страха. И панику, это наименее изученное психологическое состояние, когда человека охватывает глубокое, часто беспричинное и необъяснимое беспокойство. Чтобы вызвать панику во враждебном становище, наши предки били в барабаны, трубили в трубы, колотили себя в грудь, осыпали противника насмешками, издавали кличи, от которых кровь стыла в жилах".

На экране появился рисунок, изображающий римских легионеров, спасающихся бегством от свирепых варваров.

— "В нашем стремлении к высокотехнологичным решениям проблем, возникающих в ходе войны, мы забыли, как звучит боевой клич первобытного человека. — Энн Кемпбелл нажала какую-то кнопку на кафедре, и в помещении раздался оглушительный, душераздирающий, нечеловеческий вопль. Она улыбнулась и сказала: — От такого крика запирательная мышца у кого хочешь ослабнет".

В аудитории послышались смешки, а микрофон уловил мужской голос: «Так моя благоверная кричит, когда доходит!» По рядам прокатился хохот, и капитан Кемпбелл тоже засмеялась грудным бесстыдным смешком, так ей не идущим. Потом она опустила глаза, словно бы на свои записи, а когда подняла голову, на ее лице было прежнее деловое выражение. Смех утих.

У меня складывалось впечатление, что она заигрывает со слушателями, старается заручиться их доверием — так же как это делают мужчины с помощью баек и непристойных шуточек. Было ясно, что она установила контакт с аудиторией, завладела ею и вместе с ней как бы пережила момент интимной близости, обнаружив при этом, что скрывается под безупречной формой. Но только один момент. Я выключил плейер и произнес:

— Любопытная лекция.

— И кому только вздумалось убивать такую женщину? — спросила Синтия. — Ведь она была такая ж-и-в-а-я... сильная, уверенная в себе.

— Может быть, именно поэтому кому-то вздумалось...

Мы постояли с Синтией молча, как бы в знак нашего уважения к убитой. Казалось, будто Энн Кемпбелл находится сейчас в комнате или по крайней мере ее дух. По правде говоря, я был заворожен ею. Энн была из тех женщин, которых замечаешь и, однажды увидев, никогда не забываешь. Приковывала внимание не только ее красота, но и осанка, манеры поведения. И голос такой, к которому прислушиваются, — низкий, властный и в то же время по-женски грудной, с чувственными нотками. Речь отчетливая, произношение — стандартное, армейское, которое вырабатывается, когда прослужишь в десятке мест по всему земному шару; иногда, правда, у Энн неожиданно прорывался южный акцент. Словом, это была женщина, способная завоевать уважение мужчин — или свести их с ума.

Синтия была поражена тем, как хорошо относились к Энн Кемпбелл другие женщины, хотя я подозревал, что некоторые видели в ней угрозу, особенно если их мужья и любовники тесно общались с ней по службе. Как Энн Кемпбелл относилась к другим женщинам, пока оставалось загадкой. Наконец я прервал молчание:

— Давай продолжим.

Мы снова принялись обыскивать кабинет. Нашли на полке альбом с фотографиями и стали их разглядывать. Карточки оказались сплошь семейные: генерал и миссис Кемпбелл, молодой человек, очевидно, сын, папа и дочка в штатском, многочисленные тетушки и дядюшки. Уэст-Пойнт, пикники, Рождество, День благодарения и так далее и тому подобное до отвращения, до тошноты. У меня сложилось впечатление, что этот альбом собрала для дочки любящая матушка. Он должен служить документальным свидетельством, что Кемпбеллы — самая счастливая, самая сплоченная, самая благополучная семья по эту сторону обитания Отца, Сына и Святого Духа, а снимки сделаны самой Богородицей.

— Преснятина, — коротко отозвался я об альбоме. — Но кое о чем он говорит.

— О чем? — спросила Синтия.

— Мне кажется, они ненавидят друг друга.

— Старый циник! К тому же завистливый. У нас нет такой семьи.

Я закрыл альбом.

— Мы скоро узнаем, что скрывается за этими сладенькими улыбками.

Пожалуй, только сейчас до Синтии дошло, в какое омерзительное дело мы вляпались.

— Пол... ведь нам придется допросить генерала Кемпбелла... и миссис Кемпбелл...

— Убийство само по себе штука паршивая. А когда убийство с изнасилованием и даже предумышленное и когда отец потерпевшей — народный герой, тем безумцам, которым предстоит разобраться, чем и как жила жертва, полезно заранее знать, куда они лезут. Понятно излагаю?

Синтия подумала и сказала:

— Знаешь, я действительно хочу участвовать в раскрытии этого убийства. Мне кажется... как бы это выразить... мне кажется, у меня с ней много общего. Я не была с ней знакома, но чувствую, ей нелегко было в армии, где почти одни мужчины...

— Хватит патетики, Синтия!

— Нет, правда...

— Постарайся быть белой женщиной.

— "Брейк!" — так говорят судьи на ринге.

— Теперь я помню, из-за чего мы поссорились.

— По углам!

Мы продолжили обыск — Синтия в одном конце комнаты, я в другом. На стенах в рамках были развешаны: диплом Уэст-Пойнта, бумаги с различных курсов, аттестат о производстве Энн Кемпбелл в офицеры, похвальные грамоты, свидетельства министерства обороны и подчиненного ему министерства сухопутных войск об участии капитана Энн Кемпбелл в кампании «Буря в пустыне», хотя в чем выразилось это участие, не уточнялось.

Я откашлялся и спросил у Синтии:

— Ты слышала об операции «Свихнутые мозги» во время кампании «Буря в пустыне»?

— Что-то не припомню.

— Какой-то умник из спецов по психологической войне придумал разбрасывать порнографические открытки на позиции иракских войск. Большинство этих бедных арабов месяцами не знали женщин. И вот им на голову сыплются кучи картинок с роскошными женскими телесами — есть от чего свихнуться. Идея понравилась, пошла наверх вплоть до комитета начальников штабов. Те дали «добро», но об этом прослышали в Саудовской Аравии и возмутились. Арабы — народ темный, не разбираются в женских прелестях. От порнухи отказались, но знающие люди уверяли, что идея была замечательная и могла сократить операцию с четырех дней до пятнадцати минут. — Я усмехнулся.

— Поганая идея, — ледяным тоном отозвалась Синтия.

— Теоретически я с тобой согласен, но если бы она спасла хоть одну человеческую жизнь, то была бы оправданна.

— Средства не оправдывают цели. Ты к чему завел об этом?

— А если идея порнобомбежки пришла в голову не какому-нибудь жеребцу, а женщине?

— Ты имеешь в виду капитана Кемпбелл?

— Вполне можно предположить, что идея вышла из стен здешнего Учебного центра особых операций. Мы это проверим.

Синтия, по своему обыкновению, задумалась, потом взглянула на меня.

— Ты ее знал? — спросила она.

— Я о ней слышал.

— И что же ты слышал?

— Что всем известно. Образцовая во всех отношениях женщина, «сделана в США», пастеризована и гомогенизирована информационной службой, доставлена к двери вашего дома — свежая и годная к употреблению.

— Ты не веришь, что она такая?

— Не верю. Но если окажется, что я не прав, значит, я занимаюсь не своим делом и мне пора на покой.

— Об этом могут позаботиться без тебя.

— Скорее всего так и будет. Только, пожалуйста, подумай, при каких странных обстоятельствах Энн умерла. И не похоже, чтобы преступник напал на умную, осмотрительную, вооруженную женщину — она ведь и застрелить могла.