Мы с Синтией тоже встали.

— Благодарю вас, генерал, — сказал я, пожимая ему руку. — И еще раз примите мои глубочайшие соболезнования.

Он задержал в ладони руку Синтии — или мне показалось?

— Знаю, вы приложите все усилия. Вы понравились бы моей дочери. Она любила уверенных в себе женщин.

— Спасибо, генерал. Обещаю: сделаю все, что могу. Мои соболезнования.

На пороге кабинета возник полковник Фаулер и через передний зал проводил нас до выхода.

— Я знаю, что вы обладаете полномочиями производить аресты. Хочу попросить, чтобы вы извещали меня заранее, если собираетесь кого-то арестовать.

— Зачем?

— Затем, — резко ответил он. — Мы хотим знать, если кто-то из личного состава базы подвергается аресту со стороны.

— Такое случается, — согласился я. — Если вы не знаете, довожу до вашего сведения, что несколько часов назад я бросил за решетку сержанта с оружейного склада. Готов извещать, если настаиваете.

— Буду вам благодарен, мистер Бреннер. Есть три способа работать: по правилам, не по правилам и по-военному. Вы, кажется, стараетесь работать по правилам, а это неправильно.

— Мне это известно, полковник.

— Если передумаете насчет тридцатидневного оплачиваемого отпуска, дайте мне знать, — сказал он Синтии. — Если не передумаете, держите со мной связь. Мистер Бреннер принадлежит к особому типу людей. Они настолько погружены в работу, что забывают о протоколе и привилегиях.

— Хорошо, сэр. А вы постарайтесь поскорее устроить нам свидание с генералом и миссис Кемпбелл. Нам понадобится по меньшей мере час. И, пожалуйста, звоните нам в Управление военной полиции, если узнаете что-нибудь существенное.

Он распахнул перед нами дверь, и мы вышли. Я обернулся и сказал:

— Кстати, мы слышали ваше сообщение капитану Кемпбелл на автоответчике.

— А, да-да... Глупо сейчас звучит, правда?

— В котором часу вы сделали этот звонок, полковник?

— Около восьми утра. Генерал и миссис Кемпбелл ждали дочь к семи часам.

— И откуда вы сделали этот звонок, сэр?

— Я был на рабочем месте, в штабе базы.

— Вы не поискали ее в штабе? Она могла задержаться на дежурстве.

— Нет... Я подумал, что она забыла о завтраке с родителями и поехала домой... Такое уже бывало.

— Понятно. А вы не догадались посмотреть, есть ли ее машина на штабной стоянке?

— Не догадался... Да, надо было это сделать.

— Кто посвятил вас в подробности смерти капитана Кемпбелл?

— Я разговаривал с начальником полиции.

— И он рассказал, как было обнаружено ее тело?

— Совершенно верно.

— Значит, вы и генерал Кемпбелл знали, что она была привязана, задушена и над ней надругались?

— Да. Что еще вам угодно узнать?

— Больше ничего, сэр... Где я могу связаться с вами в нерабочее время?

— Я живу в офицерских квартирах здесь, на базе. На Бетани-Хилл. Знаете, где это?

— Да, к югу отсюда, по пути на стрельбища.

— Верно. Телефон найдете в служебном справочнике.

— Спасибо, полковник.

— Всего доброго, мистер Бреннер и мисс Санхилл.

Он закрыл дверь. Мы с Синтией пошли к машине.

— Что ты о нем думаешь? — спросила она.

— Много о себе мнит.

— Да, он производит впечатление. Отчасти это, конечно, обычная штабная напыщенность. Но выдержки у него хватает, и палец ему в рот не клади.

— Тем хуже для нас. Он душой и телом предан генералу и только генералу. Их судьбы тесно переплетены. Эти люди, можно сказать, повязаны друг с другом. Серебряная звезда светит полковнику, пока генерал в кресле.

— Другими словами, он может ради генерала солгать?

— И глазом не моргнет. В сущности, он уже солгал — насчет своего звонка Энн Кемпбелл. Мы были там до восьми утра, и сообщение уже было на автоответчике.

Синтия кивнула:

— Да, что-то тут не то.

— Запиши еще одного подозреваемого.

— Куда, в Учебный центр к психологам?

Я посмотрел на свои сугубо гражданские часы. Было без десяти шесть вечера. Вот-вот начнется «Добрый час».

— Нет. Подбрось меня в клуб.

Здание офицерского клуба стояло на холме, в стороне от шумного центра базы, но недалеко, рукой подать.

— Ну и как движутся наши дела? — сказала Синтия.

— Ты имеешь в виду личные или служебные?

— И те и другие.

— М-м... если говорить о служебных — дел невпроворот. А у тебя как?

— Я у тебя спрашиваю.

— Пока ничего. Ты, оказывается, знаешь, что к чему. Я восхищен.

— Спасибо. А личные?

— Личные? Приятно быть с тобой.

— А мне с тобой. — После минуты многозначительного молчания Синтия переменила тему: — Как тебе генерал Кемпбелл?

Я задумался. Когда человек умирает, важно уловить первую реакцию его родственников, друзей, сослуживцев. Я раскрыл несколько убийств, просто замечая, что люди ведут себя не так, как подсказывают обстоятельства.

— Я не заметил глубокой скорби и безутешного горя, какие обычно испытывает отец при вести о смерти сына или дочери. Но генерал такой человек.

— Какой же?

— Солдат, герой, вожак, чем выше на лестнице власти, тем меньше у него своего, личного.

— Пожалуй. — Синтия помолчала. — Если учесть обстоятельства смерти Энн Кемпбелл... Я имею в виду ту позу, в какой ее нашли... Не думаю, чтобы это был отец.

— Мы не знаем, где она умерла — на том месте, где найдена, или на другом. Мы не знаем, умерла она одетой или раздетой. То, что мы видим, и есть видимость. Опытный убийца заставляет видеть то, что он хочет.

— И все-таки невозможно поверить, что он задушил собственную дочь.

— Случай действительно редкий, но время от времени все же попадается. Если бы я был отцом Энн и знал о ее сексуальных закидонах, ей бы не поздоровилось.

— Но ты не дошел бы до убийства собственной дочери.

— Да, не дошел бы. Но как знать... Я просто пытаюсь установить мотивы преступления.

Мы подъехали к офицерскому клубу, который, как я уже говорил, размешался в здании испанской архитектуры, с наружной лепниной. Стиль этот был в моде в 20-е годы XX века, когда оно и строилось, а лагерь Хадли стал Форт-Хадли. Победоносно завершилась Первая мировая война, которая должна была покончить со всеми войнами, но где-то в дальнем уголке общественного сознания затаилась мысль, что надо готовить большую регулярную армию для следующей войны, которая должна покончить со всеми войнами. Как ни печально, я полагал, что и нынешнее сокращение вооруженных сил носит временный характер. Я открыл дверцу машины.

— Ты не одета, а то я пригласил бы тебя пообедать.

— Я могу переодеться... если, конечно, не хочешь поесть один.

— Жду тебя в гриль-баре.

Я вошел в клуб в тот момент, когда по местной радиосети прозвучал сигнал окончания дня. Я разыскал администратора, показал свое удостоверение и попросил телефонный указатель по базе. Квартиры полковника Мура в нем не оказалось, и я позвонил в Учебный центр. Был уже седьмой час, но тем и хороша армия, что в любое время суток кто-нибудь и где-нибудь дежурит. Мы никогда не спим, мы бдим. Трубку взял дежурный сержант и соединил меня с приемной полковника Чарлза Мура.

— Учебный центр особых операций. У телефона полковник Мур.

— Полковник Мур, с вами говорит уорент-офицер Бреннер из «Армейских ведомостей».

— М-м...

— Я относительно смерти капитана Кемпбелл...

— Да? Ужасное происшествие... просто трагедия.

— Да, сэр, трагедия. Не могли бы сказать несколько слов?

— Конечно, конечно... М-м... Я был непосредственным начальником капитана Кемпбелл...

— Да, я это знаю, полковник. Может быть, вам удобнее сейчас встретиться со мной в офицерском клубе? Я отниму у вас минут десять, не более.

— М-м...

— Через два часа — последний срок сдачи материала в набор, и нам бы хотелось напечатать хоть несколько слов от ее непосредственного командира.

— Да-да, конечно... Где?

— Жду вас в гриль-баре. Я в синем костюме. Спасибо, полковник.