Элби вышел, а мы стоя ждали полковника Фаулера.

— Это тот молодой человек, который ухаживал, по словам полковника Кента, за Энн Кемпбелл. Симпатично выглядит, — сказала Синтия.

— Он выглядит как щенок, который мочится в постели.

Она переменила тему:

— Тебе никогда не хотелось быть генералом?

— Мне бы в своем уорент-офицерском звании удержаться.

Синтия попыталась улыбнуться, но слишком нервничала. Я тоже был не в своей тарелке. Чтобы разрядить напряженность, я выдал старую армейскую хохму:

— Чтобы надеть штаны, генерал сначала поднимает одну ногу, потом другую — как и прочие смертные.

— А я сажусь на кровати и натягиваю штаны на обе ноги одновременно.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Может, мы поговорим с адъютантом и смоемся?

— Нельзя. Он славится учтивостью и может обидеться. Они такие.

— Я больше из-за его жены нервничаю... Мне надо было переодеться.

Зачем я пытаюсь раскусить этих людей?

— Это скажется на его карьере, правда? — сказала Синтия.

— Все зависит от исхода дела. Если мы не найдем преступника и никто не найдет ту комнату и не натащит грязи, для него все обойдется благополучно. Его любят. Но если заварится каша, то придется уйти в отставку.

— Тогда конец его честолюбивым политическим планам...

— А у него есть политические планы?

— Газеты пишут, что есть.

— Пусть пишут. Меня это не касается.

В действительности же это могло коснуться и меня. О генерале Джозефе Лайоне Кемпбелле говорили, что на очередных выборах партия, возможно, выдвинет его кандидатом на пост вице-президента. Его имя упоминалось также в качестве возможного посланца от родного штата в сенат или кандидата в губернаторы Мичигана. Его называли и преемником нынешнего начальника штаба сухопутных сил, что принесло бы ему четвертую звезду, и подходящим человеком на должность главного военного советника самого президента.

Множество перспектив, открывающихся перед генералом Кемпбеллом, имело один источник — его участие в войне в Персидском заливе. До тех событий о нем никто не слышал. Однако по мере того, как тускнела память о войне, из общественного сознания выветривалось имя генерала. Это был либо какой-то хитроумный план самого Джозефа Кемпбелла, либо он действительно не хотел иметь ничего общего с политикой.

Как и почему вояку Джо Кемпбелла назначили в это болото, именуемое Форт-Хадли, — одна из тех тайн, которую могли объяснить только пентагоновские спецы по служебным игрищам и интригам. Но у меня вдруг возникло подозрение, что политические воротилы в Пентагоне осведомлены о том, что у генерала Кемпбелла имеется на крепостном валу лишняя пушечка, и эту пушечку зовут Энн Кемпбелл.

Тем временем в комнату вошел высокий человек в форме защитного цвета, с полковничьими орлами, знаком принадлежности к службе генерального адъютанта, и именной карточкой на груди — Фаулер. Он представился адъютантом генерала Кемпбелла. Вообще-то среди военных достаточно назвать имя и звание, но люди ценят, когда добавляется должность.

Мы обменялись рукопожатиями, и полковник Фаулер сказал:

— Да, генерал желает видеть вас. Но мне бы хотелось сначала поговорить с вами. Может быть, присядем?

Я разглядывал полковника Фаулера. Он был чернокожий, и мне представилось, как жившие здесь бывшие рабовладельцы переворачиваются в гробу. Фаулер был изысканно одет, прекрасно говорил и держался с отличной военной выправкой. По-видимому, он был идеальным адъютантом, то есть человеком, совмещающим обязанности офицера-кадровика, главного советника, передатчика генеральских пожеланий и прочее, и прочее. Адъютант — это не то что заместитель командира, который, как и вице-президент США, конкретно ничем не занят.

Я обратил внимание, что у Фаулера длинные ноги. Казалось бы, какое это имеет отношение к делу? Между тем адъютант обязан совершать бесконечные переходы от генерала к его подчиненным и обратно, дабы передать распоряжения и принести донесения. Бегать при этом не полагается, так что приходится вырабатывать особую адъютантскую походку, которая особенно требуется на парадах, где коротконожка может испортить весь строй. Словом, Фаулер с головы до пят был офицером и джентльменом. В отличие от белых вроде меня, которые допускают некоторую неряшливость, чернокожий офицер, как и женщина-офицер, должен постоянно что-то кому-то доказывать. Любопытно, что чернокожие и женщины по-прежнему придерживаются стандартов и идеалов белого офицерства старой школы, хотя эти идеалы и стандарты не более чем миф. На пятьдесят процентов армия вообще видимость.

Полковник произнес:

— Курите, если желаете. Может быть, выпить?

— Нет, сэр, спасибо.

Фаулер похлопал по ручке кресла и начал:

— Случившееся, конечно, трагедия для генерала и для миссис Кемпбелл. Нам следует позаботиться, чтобы это не стало трагедией всей армии.

— Да, сэр. — Чем меньше слов, тем лучше. Если ему хочется говорить, милости просим.

— Смерть капитана Кемпбелл, которая произошла на базе, где начальник ее отец, и таким образом, как она произошла, определенно вызовет сенсацию.

— Да, сэр.

— Думаю, мне нет необходимости напоминать вам обоим, что никаких разговоров с прессой.

— Разумеется, нет.

Фаулер глянул на Синтию:

— Как я понимаю, вы наложили арест на виновника того изнасилования. Как по-вашему: между двумя происшествиями есть связь? Не было ли двух преступников? Или, может быть, вы задержали не того человека?

— Это исключено, полковник.

— Но это возможно. Не стоит ли вам еще раз продумать и проверить?

— Нет, полковник, это два совершенно различных происшествия, — решительно ответила Синтия.

Было ясно, что ближайшее окружение генерала уже собиралось для выработки линии поведения и какой-то умник выдвинул эту идею как вероятную, желательную или официальную, а именно: жалкая кучка новобранцев на базе гоняется за бедными, ничего не подозревающими женщинами-военнослужащими.

— Все это липа, полковник, — сказал я.

Он пожал плечами и обратился ко мне:

— У вас есть подозреваемые?

— Нет, сэр.

— А какие-нибудь зацепки?

— Пока тоже нет.

— Но у вас должна быть какая-нибудь версия, мистер Бреннер?

— Да, но это только версии. И вы им не поверите.

Очевидно, недовольный моим ответом, Фаулер подался вперед:

— Я не хочу верить, что изнасилована и убита женщина-офицер, а преступник на свободе. Остальное меня не волнует.

Поспорим? Но сказал другое:

— Я слышал, что генерал хочет отстранить меня и мисс Санхилл от расследования этого дела.

— Думаю, что это была его первоначальная реакция. Но он поговорил с некоторыми людьми в Вашингтоне и теперь изменил свое мнение. Поэтому он и хотел встретиться с вами и мисс Санхилл.

— Чтобы дать рекомендации? Понимаю.

— Может быть... Если вы, конечно, не захотите самоустраниться. Если да, то это никак не скажется на вашей карьере. Напротив, вам будет объявлена благодарность за активное начало расследования и обоим предоставлен тридцатидневный административный отпуск, начиная с сегодняшнего дня. В этом случае особой причины для встречи с генералом нет и вы можете быть свободны.

В общем, неплохая предложена сделка, и чтобы не думать о ней, я сказал:

— Мой непосредственный начальник полковник Хеллман поручил мне и мисс Санхилл расследовать это происшествие. Мы приняли задание. Вопрос закрыт, полковник.

Фаулер кивнул. Откровенно говоря, я еще не подобрал к нему ключ. За строгой внешностью адъютанта скрывался, очевидно, ловкий карьерист. Он должен держаться за свою должность, которая по всем воинским стандартам была поганой. Но человеку никогда не стать генералом, если он не пообтерся в ближайшем генеральском окружении. Судя по всему, полковнику Фаулеру оставалось сделать тройной прыжок до первой Серебряной звезды.

Фаулер задумался, в комнате воцарилась тишина. Сказав свое слово, я вынужден был ждать ответа. У старших офицеров есть пренеприятная привычка погружаться в долгое молчание. Неопытный младший офицер решает заполнить паузу каким-нибудь замечанием и получает ледяной взгляд, а то и выговор. Это как обманный маневр в футболе или войне. Я мало знаком с полковником Фаулером, но мне хорошо известен такой тип офицеров. Он явно испытывал мои нервы и решимость — для того, может быть, чтобы понять, с кем имеет дело — с дурачком-энтузиастом или такой же продувной бестией, как и сам. Надо отдать должное Синтии: она тоже благоразумно молчала.