Зна-ят поджарил над огнем немного паши. Пищей владели матери, но сыновья часто готовили еду. Дар радовалась тому, что этот труд взял на себя Зна-ят. Когда клубни, от жарки ставшие более ароматными, были готовы, она подала их оркам. После еды Дар забралась на колени к Ковоку. Только тогда он наконец прикоснулся к ней.

Дар встала с солнцем. Мышцы у нее болели после тяжелого вчерашнего пути. Она первой зашагала к расселине. Она и орки добрались дотуда ближе к полудню. Проход через расселину был завален скатившимися сверху камнями. Ступая по камням и обходя валуны, Дар замечала тут и там кости и ржавое оружие. Мало-помалу идти стало немного легче. За последним поворотом лежала узкая высокогорная долина, а за ней вставал еще один скалистый хребет. Кругом лежали валуны и колыхалась трава, раскачиваемая ветром. Путники вошли в долину и направились на восток.

Поначалу путь казался легким, но со временем все больше давал о себе знать непрекращающийся ветер. Дар никак не могла согреться, а к тому времени, как они добрались до заброшенных жилищ, совсем замерзла. Крыши давным-давно сгнили, и от домов остались ямы, окруженные полуразрушенными низкими стенами. Судя по тому, что дома были круглые, их когда-то построили орки. Неподалеку возвышалось несколько рядов стенок, предназначенных для защиты от ветра небольших огородов, от которых теперь остался только тонкий слой почвы. Глядя на развалины, Дар пожалела орков, которым когда-то довелось тут жить.

Около полудня путники вошли в извилистое ущелье, рассекающее дальний горный хребет. Путь по нему был непрост. Только ближе к вечеру Дар и орки одолели ущелье и, выйдя из него, оказались на высоком перевале, откуда открывался вид на окрестную горную страну. На севере возвышались заснеженные вершины. Отсюда до следующего хребта вел путь, изобилующий нелегкими подъемами со спусками. Кряжи и долины сменяли друг друга. Эта картина напомнила Дар изъезженную дорогу. Она обернулась и посмотрела на Зна-ята.

— Уркзиммути до сих пор живут там?

— Я не слыхал, чтобы там кто-то жил.

Дар это не удивило, потому что гористая страна выглядела почти так же сурово, как та долина, которую они оставили позади. Тут и там Дар замечала островки зелени, но больше всего было голых скал. Дар представила себе, как удручены были орки-беженцы, когда перед ними предстало это зрелище. Место было унылое, унылым стало и настроение Дар, когда она подумала о том, как идти дальше по этим горам.

«Даже волкам случается голодать», — подумала Дар.

Спуск по скалистому склону получился нелегким, дорогу выбирать было очень сложно. И несколько раз Дар была вынуждена поворачивать назад, потому что она выходила к отвесным обрывам. Ночь застала путников высоко на опасных склонах. Орки уселись, прижавшись друг к другу, на узком уступе. Дар раздала им еду. Дорога всех измучила. После еды орки быстро уснули, а Дар уснуть не смогла. Она переживала из-за того, что завела орков неведомо куда.

К концу следующего дня они добрались к краю узкой извилистой долины. Это было суровое, мрачное место, здесь было совсем мало растительности. Жесткая трава, низкие колючие кусты, изредка — невысокие корявые деревца. Время от времени на пути странников попадались разрушенные жилища, но если возле них когда-то и росли съедобные растения, они давно исчезли без ухода.

Не Дар, а сама местность определяла выбор пути. Высокие скалистые кряжи вставали поперек дороги и зачастую вынуждали Дар идти в неверном направлении. Только перебравшись через кряж, можно было попасть еще в одно извилистое ущелье. В таком лабиринте трудно было оценить проделанный путь. Орки погрустнели и шли молча. Холод, голод и усталость сказывались на Дар, она все сильнее впадала в отчаяние. Молчание орков заставляло ее думать о том, что они тоже начинают отчаиваться.

«Это странствие предложила я, — думала Дар, — я сказала, что отведу их домой».

Теперь она жалела о своем опрометчивом обещании.

После того как Дар и орки два дня бродили по лабиринту ущелий, на сердце у Дар стало еще тоскливее. В сумерках она указала на разрушенный дом. Лежащие по кругу камни все еще обозначали «Объятия Мут ла».

— Мы останемся здесь, — сказала Дар.

Орки тихо вошли внутрь развалин. Дар развязала тесемку на горловине мешка с едой. Осталось всего пять клубней паши.

— Пища — дар Мут ла, — проговорила Дар нараспев.

— Шашав, Мут ла, — отозвались орки.

Дар протянула клубень Ковоку.

— Мут ла дает тебе эту пищу.

Произнося эти слова, Дар чувствовала, что эта еда — последний дар Мут ла. Дар, которого она не заслужила. Слеза стекла по ее холодной щеке. Дар смахнула слезу и раздала клубни остальным оркам, встала и с пустыми руками ушла в темноту. Ей было все равно, куда идти, лишь бы орки не видели ее слез. Дар перебралась через разрушенную стену, села на землю, прижалась спиной к камням. По ее щекам текли безмолвные слезы. Вдруг она услышала, что кто-то идет к ней. Дар поспешно утерла слезы. К ней подошел Ковок-ма.

— Уходи, — сказана Дар.

Ковок-ма молча положил пять клубней паши у ног Дар. Увидев их, Дар разрыдалась.

— Я не заслуживаю этого!

— Эта пища — дар Мут ла — сказал Ковок-ма — и мы можем давать ее, кому пожелаем. Ты поешь с нами?

— Я хочу побыть одна.

— Тогда я должен уйти, — сказал Ковок-ма, — но мое сердце чего-то желает.

— Чего?

— Чтобы ты радовалась.

— Точно так же ты можешь желать, чтобы было больше еды, — проворчала Дар, — ее тоже нет.

— Пожалуйста, Даргу. Можно мне остаться?

— Зачем?

— Я думаю, ты понимаешь.

— Нет, — сказала Дар, — я знаю только, что любовь — это как еда. На какое-то время она тебя насыщает, а потом ты снова пуст.

— Запах говорит мне другое.

— Только не говори мне, что у пустоты тоже есть запах!

— Я ощущаю атур.

— Ну а я — нет. Я не знаю, что ты чувствуешь. Ты не говоришь со мной. Ты не прикасаешься ко мне.

— Я обнимаю тебя по ночам.

— Но только по ночам.

— Я веду себя как подобает, — сказал Ковок-ма.

— Я не знаю, что это значит! Я знаю только, что мне одиноко.

— Но ветер доносит до тебя мои чувства.

— Что мне толку от этого? Я не чувствую их запаха, — сказала Дар.

Она схватила Ковока за руку и прижала его пальцы к своей щеке.

— Чувства есть в прикосновении. В словах. В ветре их нет.

Ковок-ма покачал головой.

— Я вел себя глупо. Я пою для матери, которая глуха, — он помедлил, — эти слова… эти прикосновения… они кажутся мне странными.

— Просто говори, что ты чувствуешь.

— Это делается редко, но я попробую. Прикосновения будут труднее.

— У бассейна все было хорошо.

— Тогда ты позволяла мне это делать.

— Тебе не нужно для этого мое позволение.

Ковок-ма явно не на шутку изумился.

— Неужели ты хочешь, чтобы я вел себя как вашавоки?

Дар поняла, что просит именно этого.

— Тва, — ответила она, — это я должна вести себя как мать уркзиммути, вот только не знаю как.

Ковок-ма молча смотрел на нее. Даже в темноте было видно, что ему неловко. Дар тоже стало не по себе.

«Почему он не покажет мне, что нужно делать? — гадала она. И тут ее осенило, — ему нужно разрешение».

— Сядь рядом со мной, — сказала Дар. Ковок-ма повиновался, — притворись, будто я мать.

— Ты и есть мать, — сказал Ковок-ма.

— Притворись, будто я — мать уркзиммути, чувствующая атур.

— Этот запах приносит тебе удовольствие?

— Хай.

— Тогда ты прикоснешься к тому сыну, чей атур приносит тебе удовольствие.

— А если не прикоснусь? — спросила Дар, — что станет делать сын?

— Ничего.

— А если от меня тоже исходит атур?

— Все равно ничего.

— Почему? — спросила Дар.

— Сыновья, которые прикасаются к матерям без их дозволения, оскорбляют Мут ла. Когда такой сын умрет, Мут ла не примет его дух, и этот дух будет обречен на вечные скитания и на веки вечные заблудится.