— Стой, — сказал Ковок-ма.

— Почему? — спросила Дар.

Ковок-ма ничего не сказал. Он шагнул в кусты и поднял Дар над ветвями. Затем он прошел к середине зарослей ежевики и вытоптал там место, куда опустил Дар.

— Ты не должен был этого делать, — сказала она.

— Я почуял боль, — сказал Ковок-ма.

Остальные орки следом за Ковоком вошли в кусты. Казалось, им шипы вовсе не досаждают. Оказавшись в середине зарослей, они расчистили побольше места и уселись на землю. Верхние ветки оказались на несколько футов выше голов орков, они заслоняли вид на луг и дорогу. Почти мгновенно орки закрыли глаза и заснули. Дар тоже стала искать себе место для сна. Ковок-ма снял плащ и, свернув его, положил себе на колени.

— Отдохни тут, — сказал он, похлопав по плащу, — там, где спала Маленькая Птичка, нет шипов.

Дар с сомнением посмотрела на орка.

— Я больше Маленькой Птички.

— Ненамного.

Дар сделала шаг назад и поморщилась от боли. Шип впился ей в пятку. Пытаясь вытащить его, она не устояла на ногах и упала на руки к Ковоку.

— Не лучше ли лежать здесь, чем на шипах и земле? — спросил Ковок-ма.

— Мне нужно больше места.

— Если сядешь как следует, хватит тебе места.

Он ухватил Дар за талию, легко приподнял ее и усадил спиной к себе.

— Никогда не спала сидя, — призналась Дар, — я упаду и ударюсь лицом.

— Я буду держать тебя, не упадешь, — успокоил ее Ковок-ма и обхватил могучими руками. Дар положила голову ему на руку.

В первый момент Дар не знала, как это принять. Если бы подобное сделал мужчина, Дар бы попыталась вырваться. Но прикосновения Ковока были совсем другими. У Дар вдруг возникли воспоминания о том, как мать ласкала ее, держа на коленях. Она расслабилась, и вскоре ее охватила дремота.

— Ты хорошо вела нас, — сказал Ковок-ма тихо, почти шепотом, — ты спи, а я побуду в дозоре.

Дар закрыла глаза, но царапины, нанесенные шипами, все еще саднили.

— А как пахнет боль? — спросила она.

— Немного трок, но мулфи.

— Я не поняла, что ты сейчас сказал.

— Трок — это сильный запах после того, как с неба бьет огонь. Мулфи — это запах черного ила у реки.

Дар попыталась представить себе сочетание этих запахов.

— Фу! Ты уверен, что хочешь, чтобы я сидела у тебя на коленях?

Ковок-ма негромко зашипел — так он смеялся.

— Запахи, говорящие про чувства, не считаются приятными или неприятными.

— Значит, запах боли не противный?

— Тва, — ответил Ковок-ма.

— О чем еще говорит мой запах?

— О том, что ты храбрая.

— Ты можешь почуять храбрость?

— Тва, — ответил Ковок-ма, — но я могу почуять запах страха. Он не остановил тебя. Это храбро.

— Я не храбрая, — возразила Дар, — храбрость — это когда страха совсем нет.

— Если бы это было так, только дураки были бы храбрецами. Ты выбрала опасный путь, поэтому многого бояться мудро.

— Ты тоже боишься?

— Я же не дурак.

— А я думала, что уркзиммути бесстрашны.

Ковок-ма снова тихонько зашипел.

— Ты так думаешь потому, что плохо чуешь запахи.

Дар спала без сновидений. Ее разбудил звук голосов. Она посмотрела на солнце. До полудня было еще далеко. Дар огляделась по сторонам. Она увидела только неподвижно сидящих орков и освещенную солнцем листву. Сидя на коленях у Ковока, она не могла понять, спит он или нет, хотя догадывалась — не спит. Остальные орки проснулись. Варз-хак вопросительно посмотрел на Дар. Дар знаком велела ему молчать.

Голоса зазвучали громче, и наконец Дар смогла уловить отдельные слова. Похоже, две женщины собирали хворост и болтали. Дар изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Голоса приближались. Ковок-ма медленно передвинул руку к рукояти меча. Совсем рядом хрустнул сучок. С часто бьющимся сердцем Дар ждала какого-то знака, что их заметили. Но никаких знаков не было. Голоса постепенно начали стихать. Невидимые женщины удалились. Дар расслабилась. Ковок-ма разжал пальцы на рукояти меча.

Потом Дар опять задремала — и снова проснулась, услышав голоса еще нескольких людей. Она напряженно ждала, когда люди уйдут, но они не ушли, а через некоторое время к ним присоединились еще несколько человек. Стало ясно, что в эту рощу часто заходят окрестные жители. Шум и голоса звучали весь день. Один раз к месту, где прятались Дар и орки, подошел ребенок — да так близко, что Дар слышала, как он ступает по траве. Казалось, он всего в паре шагов от зарослей ежевики. Шум и голоса стихли только ближе к закату. К этому времени сидеть неподвижно стало настоящим мучением. У Дар ныло все тело, разболелся пустой желудок.

Когда наконец стемнело, Дар и орки покинули свое колючее убежище. Тучи закрыли луну, и было темнее, чем в предыдущую ночь. Дар снова пошла первой, но в выборе дороги она полагалась на острое зрение и нюх Ковока. Они часто перешептывались. Шло время, и мало-помалу Ковок все лучше отыскивал самый потаенный путь. Дар одобрительно улыбнулась, когда Ковок-ма разглядел крестьянскую хижину, которая для нее в этот момент еще оставалась невидимой.

— Ты становишься волком, — сказала Дар.

Ковок-ма улыбнулся в ответ, обнажив свои изрядно посветлевшие зубы.

— Зубы у меня уже волчьи.

Дар сразу пожалела о том, что у них нет с собой семян вашутхахи, благодаря которым зубы чернеют.

— А мои зубы все еще красивые? — спросила она, надеясь, что у нее зубы не так побелели, как у Ковока.

— Тва, — ответил Ковок-ма.

Дар вздохнула. Она знала, что слово «вашавоки» имеет отношение к белым собачьим зубам.

Ковок-ма догадался, чем вызван вздох Дар.

— У тебя сердце уркзиммути, — сказал он, — это важнее зубов.

Дар и орки провели наступивший день, спрятавшись в сыром подполе разрушенного дома. Никакой еды здесь не оказалось, и от голода ослабели даже орки. Все дремали до наступления темноты. Дар проснулась в тоске — ей приснилась Тви. Сон не принес ей облегчения. Небо затянули тучи, лунный свет сквозь них почти не проникал. Когда они тронулись в путь, было настолько темно, что Дар решила: можно не искать тропинки, ведущие вдоль живой изгороди. Она решила рискнуть и выйти на проезжую дорогу. Дорога вела прямо на север, и она была уверена, что орки своими зоркими глазами заметят любого встречного быстрее, чем она.

По дороге шагать было легче и быстрее, но голод замедлял продвижение. Они проходили по полям, поросшим всходами, по садам, где на ветках висели маленькие зеленые плоды, но ничего съедобного не находили. Время от времени они набредали на отдельно стоящие дома и уходили с дороги подальше от людских жилищ. Когда они сошли с дороги в очередной раз, Дар остановилась.

— Ковок-ма, — сказала она, — пойдем со мной.

Они проходили через рощицу, примыкающую к крестьянской усадьбе. Дар подвела Ковока к опушке рощи, чтобы он смог увидеть дом, стоящий на другом краю поля.

— Посмотри хорошенько на все, что есть рядом с этим домом, — сказала Дар, — не видишь ли ты… — она запнулась в поисках подходящего оркского слова для того, чтобы сказать: «землянка».[1] Так и не найдя нужного слова. Дар решила попробовать объяснить, что имеет в виду, — я ищу домик, вырытый в земле, — земляную горку с дверью. Вашавоки хранят там еду.

Ковок-ма вгляделся в темноту.

— Я вижу горку с дверью, — сообщил он и показал направление.

Дар всмотрелась туда, куда указывал орк, но в темноте с трудом увидела даже крестьянский дом.

— Я не вижу, — призналась она, — расскажи, где эта горка.

— Я отведу тебя туда.

— Тва, — покачала головой Дар, — тебя не должны увидеть.

Ковок-ма заметил, что запах страха, исходящий от Дар, стал сильнее.

— Что ты собралась сделать?

— Нам нужна еда. Я собираюсь раздобыть немного съестного.

— Почему ты боишься из-за этого?

Дар не знала, как будет по-оркски «кража» и знакомо ли оркам вообще, что это такое. Поэтому ей пришлось некоторое время потратить на то, чтобы растолковать Ковоку, что у нее на уме. Когда она закончила свои объяснения, Ковок-ма встревожился.