– Тогда я позвонила в приемную Эмерсона, – продолжила Клодетта, – и, получив гневную отповедь, подняла с постели тебя. Ты спустишься к нему прямо сейчас?

– Да.

– Удачи тебе, – сказала Джан. – Звони, если понадобится помощь.

– Непременно. Но скажи мне, Джанни, почему ты увлеченно смотришь рекламу этого средства для очистки пищеварительного тракта? Или это слишком личное?

Она зевнула.

– Ничего личного. Просто в такое время показывают только это и еще рекламу корректирующих бюстгальтеров. А я его себе уже купила.

Дверь апартаментов имени Алана Шепарда стояла наполовину открытой, но Дэн все равно постучался и, не дождавшись ответа, распахнул ее. Кто-то (вероятно, одна из медсестер, потому что Фреду Карлингу наверняка было бы лень это сделать) слегка приподнял верхнюю часть кровати и натянул простыню на грудь Чарли Хейесу. В девяносто один год он был таким бледным и болезненно тощим, что с порога казалось, будто в постели никого нет. Дэн замер секунд на тридцать, чтобы точно удостовериться, что грудь старика под пижамой чуть заметно вздымалась и опадала. Аззи свернулся калачиком рядом с небольшим утолщением под одеялом, где, видимо, располагалось бедро. Когда Дэн вошел, кот поднял на него пристальный немигающий взгляд.

– Мистер Хейес? Чарли?

Но тот не открыл глаз. Веки посинели, а кожа под глазницами приобрела темный, почти пурпурно-черный оттенок. Приблизившись, Дэн заметил еще пятна: полоски запекшейся крови под каждой из ноздрей и в одном уголке рта с плотно сжатыми губами.

Дэн зашел в ванную, взял полотенце для лица, смочил теплой водой и отжал. Когда он вернулся к постели Чарли, Аззи поднялся и перебрался на другую сторону кровати, деликатно уступая Дэну место, чтобы тот мог присесть. Простыня все еще оставалась теплой. Дэн осторожно стер остатки крови из-под носа Чарли. Но стоило ему приложить полотенце ко рту, как Чарли проснулся.

– Дэн? Это ты, верно? У меня перед глазами все расплывается.

И неудивительно.

– Как вы себя чувствуете, Чарли? Где-нибудь болит? Если вам больно, я попрошу Клодетту принести таблетку.

– Нет, ничего не болит, – ответил Чарли. Он посмотрел в сторону Аззи, потом снова на Дэна. – Я знаю, почему он здесь. И понимаю, для чего пришел ты.

– Я пришел, потому что ветер не давал мне спать. А Аззи, вероятно, нуждался в компании. Коты, как известно, ночные животные.

Дэн приподнял рукав пижамы Чарли, чтобы проверить пульс, и заметил четыре свежих синяка на тонкой как палочка руке. На поздней стадии лейкемии синяки оставались, стоило лишь вздохнуть, но это были отпечатки пальцев, и Дэн прекрасно знал, откуда они взялись. Трезвость научила его почти полностью контролировать свой гнев, но он никуда не делся, как и возникавшее время от времени желание приложиться к бутылке.

Карлинг! Сволочь ты мерзкая! Он недостаточно быстро шевелился, верно? Или ты просто обозлился, что приходится смывать чью-то там кровь, вместо того чтобы, развалившись в кресле, листать журнал и запихивать в себя отвратные желтые крекеры?

Он постарался ничем не выдать своих чувств, однако Аззи явно уловил их и тихо, но отчетливо мяукнул. При других обстоятельствах Дэн задал бы старику пару вопросов, однако сейчас перед ним стояли более насущные задачи. Аззи снова оказался прав. Дэн понял это с первого прикосновения к старику.

– Мне очень страшно, – сказал Чарли. Его голос перешел в едва различимый шепот. Даже шум ветра за двойными рамами окон звучал громче. – Я не думал, что испугаюсь, но это все-таки произошло.

– Вам не нужно ничего бояться.

И вместо того чтобы прощупать пульс Чарли – вряд ли это теперь имело смысл, – он взял руку старика и зажал в ладонях. Он увидел сыновей-близнецов Чарли, которых тот сажал на качели, когда им было по четыре годика. Увидел, как жена Чарли закрывает плотнее жалюзи на окнах в их спальне, одетая в бельгийское кружевное нижнее белье, подаренное ей на годовщину свадьбы; увидел, как хлестнули по плечам ее волосы, когда она повернулась и посмотрела на него с улыбкой, в которой читалось только одно слово: «да!». Он увидел трактор с полосатым матерчатым навесом над сиденьем. Почувствовал запах бекона и услышал песню Фрэнка Синатры «Летим со мной», доносившуюся из треснувшего транзистора, стоявшего на верстаке среди столярных инструментов. Он увидел валявшийся на земле колпак от автомобильного колеса, заполненный водой, в которой отражались красные стены амбара. Он ощутил вкус черники и оленьего мяса, а потом рыбачил на каком-то глухом озере, по поверхности которого гуляли мелкие капли затяжного осеннего дождя. А потом ему уже исполнилось шестьдесят, и он танцевал с женой в зале Американского легиона. В тридцать лет он колол дрова. В пять лет он в шортиках тянул за собой на веревочке красную машинку. Затем все образы слились вместе, как складывается колода карт в руках опытного игрока, и за окном ветер снова нес с гор белые хлопья снега, а Дэна окружала почти полная тишина, только Аззи смотрел на него своим загадочным серьезным взглядом. В такие минуты Дэн осознавал свое предназначение. В такие минуты в нем не оставалось ни капли сожаления о боли и печали, о гневе и страхе, которые ему пришлось пережить, потому что в итоге он оказался здесь, в этой комнате, где под вой вечного ветра подошел к своей последней черте Чарли Хейес.

– Меня не страшит ад. Я прожил жизнь достойно и вообще не верю, что преисподняя существует. Меня ужасает мысль, что дальше не будет вообще ничего. – Он задыхался. Кровавая слеза набухала в уголке его правого глаза. – Ведь если ничего не было прежде, а мы все знаем это, то не резонно ли предположить, что ничего не будет и потом?

– Но это не так. – Дэн протер лицо Чарли влажным полотенцем. – Мы никогда не кончаемся совсем, Чарли. Я не знаю, как такое возможно, не знаю, что это значит, знаю лишь, что так оно и есть.

– Ты поможешь мне перейти на другую сторону? Говорят, ты помогаешь людям.

– Да. Я помогу. – Он взял руки Чарли в свои. – Нужно просто уснуть. И когда вы проснетесь, а проснетесь вы непременно, все будет гораздо лучше, чем сейчас.

– На небесах? Ты имеешь в виду рай?

– Я не знаю, Чарли.

Этой ночью он ощущал в себе огромную силу. Он чувствовал, как она течет сквозь их соединенные руки подобно электрическому току, и заставил себя проявить осторожность и сдержанность. Какая-то часть его существа вошла в тело умирающего, органы которого отказывались служить, а чувства

(поторопись пожалуйста)

отключались. Он проник в сознание,

(поторопись пожалуйста время истекает)

которое было ясным, как и прежде, но понимал, что перед ним проходят самые последние мысли… по крайней мере самые последние для Чарли Хейеса.

Налитые кровью глаза закрылись, потом открылись вновь. Очень медленно.

– Все в порядке, – сказал Дэн. – Вам нужно лишь заснуть. Сон принесет вам облегчение.

– Значит, ты так это называешь?

– Да. Я называю это сном, и только сон приносит покой и умиротворение.

– Не уходи.

– Я никуда не уйду. Я буду с вами.

И он остался с ним до конца. Это было его пугающей привилегией.

Веки Чарли снова сомкнулись. Дэн тоже закрыл глаза и увидел в темноте медленную голубую пульсацию. Один раз… дважды… стоп. Один раз… дважды… стоп. Снаружи стонал ветер.

– Спите, Чарли. Вы все делаете правильно, но вы устали, и вам необходим сон.

– Я вижу свою жену. – Едва различимым шепотом.

– Правда?

– Она говорит…

Он не закончил, только последний голубой всполох мелькнул за закрытыми веками Дэна, только последний выдох вышел из груди лежавшего рядом с ним человека. Дэн открыл глаза, прислушиваясь к звукам ветра и дожидаясь финала. Через несколько секунд тускло-красный туман поднялся из носа Чарли, изо рта и глаз. Это было то, что старая больничная сиделка в Тампе – обладавшая зачатками сияния подобно Билли Фриману – назвала испусканием духа. Она говорила, что ей часто доводилось видеть его.