– Как мой наставник, вы прекрасно знаете, что работаю.

– Да, ты просишь помощи утром и благодаришь на ночь. Встав на колени. Итого три шага. Четвертый касается всей этой лабуды о переоценке моральных ценностей. А как насчет пятого?

Всего программа состояла из Двенадцати шагов. Их зачитывали вслух перед началом каждой встречи, в которой Дэн принимал участие, и он знал все наизусть.

– Признать перед Богом, самим собой и людьми истинную причину своих дурных поступков и рассказать о них.

– Вот-вот. – Кейси поднял чашку с кофе, отхлебнул из нее и посмотрел на Дэна поверх кромки. – Это ты выполнил?

– Преимущественно. – Дэну внезапно захотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте. Почти в любом месте, но не здесь. А еще – причем впервые за очень долгое время – ему захотелось выпить.

– Догадываюсь, как это было. Ты признался самому себе во всех своих дурных поступках, поведал Богу, каким ты его не понимаешь, обо всех своих скверных делишках, и рассказал одному человеку о большинстве своих дурных дел. Угадал?

Дэн ничего не ответил.

– Так послушай, что я об этом думаю, – продолжил Кейси, – и поправь, если ошибусь. Шаги восьмой и девятый говорят о нашей обязанности исправить все зло, которое мы причинили в прошлом, когда напивались до умопомрачения двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И я считаю, что часть твоей работы в хосписе, ее важнейшая часть как раз и является попыткой загладить свою прежнюю вину перед людьми. Но я также предполагаю, что остался по меньшей мере один прескверный поступок, который тяжким грузом лежит у тебя на душе, потому что тебе чертовски стыдно рассказывать о нем. И уж поверь мне, ты в этом не одинок.

Дэн подумал: Мама.

Дэн подумал: Саха.

Он увидел красный бумажник и жалкую пачку продуктовых талонов, а еще – немного денег. Семьдесят долларов: достаточно, чтобы не просыхать дня четыре. Пять дней, если правильно распределять дозы, а закуску свести к минимуму. Он увидел деньги в своей руке, а потом – как эта рука кладет их в карман. Он увидел малыша в футболке «Брейвз», с отвисшим подгузником.

Он подумал: Того мальчугана звали Томми.

Он подумал (не в первый и не в последний раз): Я никогда и никому об этом не расскажу.

– Дэнни? Ты и теперь не хочешь ничем со мной поделиться? Мне кажется, тебе есть чем. Я не знаю, как давно ты таскаешь на себе это треклятое бремя, но ты можешь сейчас разделить его со мной и выйти отсюда с чувством, что стал на сто фунтов легче. У тебя получится, я уверен.

Он вспомнил, как малыш потопал к своей маме

(Дини ее звали Дини)

и как в пьяном забытьи она обняла его и прижала к себе. Они лежали лицом к лицу в столбе солнечного света, пробивавшегося сквозь грязное окно спальни.

– Нечего рассказывать, – сказал он.

– Облегчи душу, Дэн. Советую тебе это и как друг, и как наставник.

Дэн стойко выдержал прямой взгляд собеседника, но ничего не сказал.

Кейси вздохнул.

– Во время скольких встреч, в которых ты участвовал, кто-то открывал для себя простую истину, что нельзя исцелиться, пока остаются секреты? В сотне? В тысяче? Из всех правил, выведенных членами АА, это – старейшее.

Дэн молчал.

– Тайны есть у всех, – продолжал Кейси. – Однажды тебе придется открыть кому-то свою. А если ты этого не сделаешь, то рано или поздно окажешься за стойкой бара со стаканом в руке.

– Я вас понял, – сказал Дэн. – Теперь мы можем обсудить «Ред сокс»?

Кейси посмотрел на часы.

– В другой раз. Мне пора домой.

Ну конечно, подумал Дэн. К собачке и золотой рыбке.

– Хорошо. – Он успел перехватить счет. – В другой раз.

Вернувшись к себе в башенку, Дэн долго смотрел на доску, прежде чем медленно стереть написанное на ней:

Они убивают мальчика-бейсболиста!

Когда доска снова стала чистой, он спросил:

– О каком мальчике идет речь?

Ответа не последовало.

– Абра? Ты все еще здесь?

Нет. Но она у него побывала; вернись он со своей не слишком приятной встречи с Кейси десятью минутами раньше, смог бы, вероятно, застать ее фантом. А к нему ли она приходила? Дэн не был в этом уверен. Как ни безумно это звучало, он полагал, что она искала Тони, который в давние времена был его «невидимым другом». Тем, кто иногда приносил «видения». Тем, кто порой предупреждал об опасности. Тем, кто оказался более зрелой и мудрой версией его самого.

Для перепуганного маленького мальчика, пытавшегося выжить в отеле «Оверлук», Тони стал защитником, старшим братом. Ирония заключалась в том, что теперь, избавившись от пристрастия к выпивке, Дэниел Энтони Торранс стал по-настоящему взрослым мужчиной, тогда как Тони остался маленьким мальчиком. Быть может, пресловутым «внутренним ребенком», о котором талдычили гуру нью-эйдж. Дэн не сомневался, что вся эта чушь о сидящем в каждом из нас «внутреннем ребенке» служила лишь одной цели – оправдать эгоистичный и разрушительный образ жизни (который Кейси любил называть синдромом «хочу все и сразу»). Но он не сомневался также и в том, что любой взрослый человек сохранял в своем сознании следы каждой стадии своего развития – не только внутреннего ребенка, но и внутреннего младенца, внутреннего подростка, внутреннего юноши. И если таинственная Абра приходила сюда, разве не было естественным для нее не замечать его взрослой сущности, а искать встречи со своим ровесником?

Товарищем для игр?

А теперь, вероятно, и защитником?

Если так, то Тони эта роль уже была знакома. Но действительно ли она нуждалась в защите? Оставленная ею записка содержала в себе изрядную долю тревоги,

(они убивают мальчика-бейсболиста)

но тревога была естественным спутником сияния, в чем сам Дэн убедился много лет назад. Обычные дети не обладали способностью видеть и знать так много. Он мог разыскать ее, выяснить, кто она такая, но только что он скажет ее родителям? Привет, мы с вами не знакомы, но я знаю вашу дочурку, которая иногда заглядывает ко мне в комнату, и мы с ней стали добрыми друзьями?

Дэн не думал, что они сразу же спустят на него местного шерифа, но не стал бы их винить, если бы они это сделали. А учитывая его не слишком приглядное прошлое, рисковать не хотелось. При условии, что он все правильно понял, пусть лучше Тони останется ее другом «по переписке». Может, его и не видно, но он хотя бы ближе ей по возрасту.

Позже он восстановит на доске фамилии и номера комнат постояльцев. А пока он взял с подставки кусочек мела и написал: Мы с Тони желаем тебе, Абра, хорошего летнего дня! ЕЩЕ ОДИН твой друг Дэн.

Он с минуту изучал написанное, потом удовлетворенно кивнул и подошел к окну. В самом деле выдался прекрасный летний денек, а у него еще не кончился выходной. Он решил отправиться на прогулку и постараться выкинуть из головы разбередивший душу разговор с Кейси. Да, вероятно, именно квартирка Дини в Уилмингтоне стала местом его окончательного падения, но если этот секрет не помешал ему уже десять лет вести трезвый образ жизни, он не видел, с чего бы этой тайне стать препятствием для еще десяти лет трезвости. Или даже двадцати. И вообще, к чему считать годы? «Живи сегодняшним днем» – вот девиз членов АА.

Уилмингтон остался в далеком прошлом. Та глава его жизни закончилась.

Уходя, Дэн запер дверь комнаты, как делал всегда, но он знал, что никакие замки не помешают загадочной гостье проникнуть к нему, если ей захочется нанести еще один визит. Вернувшись, он может обнаружить на доске новую записку от нее.

Может, мы так и останемся друзьями по переписке.

Точно. А может, девушки, рекламирующие нижнее белье «Викториа сикрет», разгадают тайну синтеза водорода.

Усмехнувшись, Дэн вышел из дома.