В столице остались только Арни и дядя Лии. Даже магистр решил не рисковать — года не те — и уехал с нами. В трактире в помощь Жаку и для охраны остались четверо парней и три девчонки из команды. Трактир должен был продолжать работать, поскольку приносил немалую прибыль.

Одно плохо — она в основном шла на наши траты, так как стоимость жизни в столице была высокой. Одни наряды да украшения требовали столько денег… К тому же приходилось платить учителям по этикету, танцам и прочим предметам, необходимым нам для вхождения в свет. Откладывать на приданое сестрам получалось меньше, чем хотелось бы.

Отсутствовали мы дома более года, и изменения, произошедшие в имении, здорово нас порадовали.

У Рэма дела обстояли отлично. Мытье золота давало пусть небольшой, но стабильный доход. Хоть и не было найдено больших самородков, но небольшие партии металла постоянно отправляли в Торнск. Магазин по продаже трав, минералов, поделок и прочего… тоже приносил стабильный доход. Время от времени парни из команды, оставшиеся в имении, выступали с концертами в трактире Торнска.

Рэм отнесся к своим обязанностям с полной ответственностью. Даже собрал по небольшой сумме денег сестрам на приданое. С весны по осень в имении трижды проводилась олимпиада с подарками и народными гуляньями. Народ выглядел здоровее, чище, веселее. Да и сами деревни выглядели лучше.

Встретили нас радостно, и было решено провести внеплановую олимпиаду, благо мы подарков навезли. Три дня гуляли и каждый день по бочке вина выставляли. Всем хоть по паре кружек, но досталось. По вечерам жгли костры, пели песни, водили хороводы. Мне было так хорошо дома, что если б не долг выдать сестер замуж, я бы в столицу и не стал возвращаться вовсе.

В какой-то момент меня вдруг стукнуло: а где же Ирвин? Ведь до его имения всего несколько часов езды, пусть не в первый день, но на второй он мог же приехать? Когда я поинтересовался у сестриц, что слышали они об Ирвине, они тоже обеспокоились. Рэм на наши вопросы не смог ничего толкового ответить и старательно уходил от вопросов, а потом и вовсе, сославшись на дела, сбежал.

Оставив его в покое, мы решили сами проверить, в чем проблема. На следующий день после тренировки и завтрака, никому ничего не говоря, поехали в имение тети.

Подъехали мы с сестрами к замку в районе обеда. Самое удивительное, на нас никто не обращал внимания: не открыли ворота, не вышли навстречу. Стражники, находящиеся на стене, угадывались лишь по торчащим шлемам. Похоже, они резались в карты. Ворота оказались не заперты. Во дворе присутствовала лишь парочка служанок, которые громко трепались между собой, не обращая на нас внимания. Та-ак…

Пройдясь по замку и заглянув почти во все комнаты, мы убедились, что везде отсутствуют порядок и дисциплина. Осмотрев все, мы отловили пару слуг и подробно расспросили о том, что здесь происходит. Полученная информация потрясла и завела нас. В полной ярости я ввалился в комнату, где за столом и под ним расположились братец, его управляющий, старший из охраны и еще несколько человек, о которых можно было догадаться лишь по сапогам, торчащим из-под стола. Сестрицы залетели следом за мной и замерли на пороге, с возмущением глядя на это безобразие.

— О, гости! Рады вас видеть. Мы тут празднуем, присоединяйтесь. Эй, кто там есть! Тащи вина и налей гостям! — заорал управляющий и попытался встать, но тут же рухнул на лавку.

Я медленно пошел к нему. Мужик, сидящий рядом с управляющим, попытался обнять меня за талию. Тут меня как прорвало. Врезав со всей дури в глаз этому козлу, я начал обрабатывать его посохом. Братец, лежащий мордой в салате, приподнял голову и, увидев процесс вразумления, попытался возмутиться, типа кто тут хозяин, и тоже получил в глаз. Сестры решительно включились в процесс воспитания.

К тому моменту, как мы закончили выдавать свое возмущение их плохим поведением, у Ирвина горели бланжами оба глаза, с трудом шевелилась рука и прорезалась хромота на правую ногу.

Управляющему повезло меньше всех: у него была вывихнута рука и хромал он на обе ноги. Старшему охраны тоже немало досталось, но он умудрился извернуться и не получил серьезных повреждений.

— Если не хотите получить через несколько лет копию покойного дядюшки, я рекомендую не вмешиваться в процесс-с-с вос-с-спитания, — чуть не переходя на шипение, посоветовал я прибежавшим на шум тетушке и Тинэе.

— Не отвлекайтесь от столь полезного дела, — крикнула нам Нинэя и, схватив за руки мать и сестру, потащила их из комнаты.

Вытащив братца и управляющего на крыльцо, я потребовал срочно собрать всех слуг и охрану во дворе. Видя перед собой наглядный пример наказания, собрались все быстро. Выглядело это сборище совершенно расхлябанно. А ведь когда мы первый раз к тете приезжали в гости, и слуги, и охрана смотрелись безупречно. М-да-а. Надо срочно вправлять народу мозги на место.

Выдал указание построиться всем слугам, невзирая на возраст и должность, в колонну по четыре. Девчонкам из команды приказал помочь этому стаду баранов поскорее разобраться. Помогая себе посохами и ногами, девочки за полчаса всех выстроили. Выдав проникновенную речь на тему, в кого они превратились и как низко упала их дисциплина, я уверил их, что это очень плохо. Состроив что-то наподобие улыбки, сообщил, что мы прямо сейчас начнем это безобразие исправлять.

Расставив членов моей команды вокруг выстроенных в колонну слуг и охранников, я обрадовал всех сообщением, что будут они маршировать вокруг замка до тех пор, пока не выучат песню и не начнут шагать в ногу. Дав сигнал «на старт», я добавил, что особо ленивых и непонятливых будут подгонять палками. Кивнув мне, что поняли намек, моя команда запела, маршируя на месте:

Легко на сердце от песни веселой.
Она скучать не дает никогда.
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города…

Когда все в колонне присоединились к маршу, мои девчонки двинулись со двора вокруг замка.

Проследив за колонной взглядом, я повернулся к братцу и его собутыльникам. Чтобы с ними можно было разговаривать, их необходимо было привести в чувство. Пришлось послать трех здоровых мужиков окунать развеселую компанию в бочки до полного просветления.

Фыркая и отплевываясь от воды, они пытались вырваться и сбежать. Но мужики держали их крепко. Через пять маканий Ирвин и его собутыльники, выпучив глаза, рефлекторно начали изображать лягушачий стиль плавания.

Разглядев на их лицах пробуждающийся мыслительный процесс, я послал их (с Нираной и Нинэей по бокам, чтоб не сбежали) во главу марширующей колонны.

Сам же расположился на высоком крыльце и наблюдал за тем, как маршировала с песней колонна ленивых слуг во главе с моим братцем. Через какое-то время ко мне присоединились сестры, убедившись, что Ирвин добросовестно шагает со всеми.

Часа через четыре от начала марша в распахнутые ворота въехали три всадника. Спрыгнув на землю, один из них начал громко орать, однако за пением его было плохо слышно. В это время колонна проходила мимо ворот, и я дал сигнал заткнуться. Присмотревшись к оравшему, я с трудом узнал отца. А орал он, оказывается, выказывая свое возмущение нашим поведением. Что-то вроде того, какое мы имеем право здесь командовать, бить своего брага и позорить его перед подданными. Мол, Ирвин — старший брат, и вообще пьет он не так уж и много…

На последних словах отца меня переклинило. Так он, оказывается, знал, что Ирвин пить начал, и ничего не сделал, чтобы этого не допустить?! В три прыжка я долетел до папика. Увидев перед собой мое лицо с красными от ярости глазами и почувствовав острие посоха, упирающееся ему в грудь, он испуганно замолчал.

— Та-ак ты зна-ал-л, что он пьет, и ничего не сде-элал-л?! — заорал я, с трудом удерживаясь, чтоб не навешать и папаше, как братцу.