– И ты намерен на ней жениться?

– В свое время, – ответил Фицджеральд. – Пока же надо почистить палубы и выразить свои сожаления.

У Мориса была довольно продолжительная связь с одной из тех кулинарок, которых он приводил в дом. Преданность девицы переходила в надоедливую прилипчивость, и Деймон сообразил, что она одна из тех палуб, которые предстояло почистить.

– Спешить в церковь нужды нет, – пожал плечами Фицджеральд. – Думаю, мне в конце концов удастся сделать из Антуанетты порядочную женщину.

– Ну и дерьмо же ты, – с горечью бросил Деймон.

– Я первым это сказал, – ответил Морис, – но не возражаю против того, чтобы меня цитировали. Куда, будь она проклята, пропала моя выпивка?!

– Ты бросил ее в камин.

– «О светлый дух потерянной бутылки виски, которую теперь оплакивает ветер». Бессмертная строка из трудов Томаса Вульфа, знаменитого американского сочинителя. «О лист, о камень, о ненайденная дверь». Еще несколько слов того же автора. Боже, почему я не могу ничего забыть? Какое тяжкое бремя! Я никогда не забуду тебя, мой друг.

– Большое тебе спасибо, – сказал Деймон, вставая. – Я намерен сейчас же собрать вещи и убраться отсюда.

Фицджеральд протянул руку, чтобы задержать его:

– Нет. Ты не должен делать этого. Я – тот человек, который обязан удалиться.

– Я вовсе не в бешеном восторге от проживания в публичном доме, – сказал Деймон. – Особенно после того, как узнал, что означает красный фонарь в окне.

– Один из нас должен остаться, – заявил Фицджеральд. – Договор о найме действует еще целый год.

Деймон не знал, как поступить. Он не мог позволить себе полностью оплатить новое жилье и внести половину платы за старое.

– У меня есть к тебе пре… предложение, – продолжал Фицджеральд. – Бросим монету. Проигравший остается, а тот, кто выиграл, уматывает.

– О'кей, – со вздохом согласился Деймон.

– У тебя найдется монетка? – спросил Фицджеральд. – Вся моя мелочь на столе в комнате, а я, мой добрый друг, дрожу при мысли о том, что мне придется на секунду оставить тебя в одиночестве.

– Не мог бы ты заткнуться, Морис? – спросил Деймон, извлекая из кармана брюк монету. – Если ты меня еще хоть раз назовешь добрым другом, я сломаю тебе челюсть. Бросаю. Говори.

– Решка, – заказал Фицджеральд.

Деймон закрутил монету, поймал ее на ладонь и на десять секунд прикрыл другой рукой. Когда он убрал руку, Фицджеральд нагнулся, чтобы узнать свой жребий.

– Орел. Я проиграл, и я остаюсь, – сказал он. – Таков жребий. Допустимые потери, как изящно выражаются военные, планируя операцию, которая будет стоить лишь каких-то восемнадцать тысяч жизней. Прости меня, Роджер.

Деймон бросил монету в сторону Фицджеральда. Тот не сделал ни малейшей попытки ее поймать, и она, отразившись от его лба, упала на пол.

Деймон отправился к себе паковать вещи. Много времени на это не потребовалось, и, выходя из комнаты, он услышал, как Фицджеральд распевает под душем, готовясь к вечернему спектаклю.

Антуанетта спит на дне морском, подумал Деймон и перешел со своим стаканом в конец стойки, так как в заведение ввалилась группа мужчин. Пришедшие принялись громогласно обсуждать достоинства какого-то телевизионного шоу. Один из них оказался спонсором постановки, второй – рекламным агентом, остальные тоже так или иначе были связаны с телевидением.

На дне морском… думал Деймон. Интересно, есть ли кораллы в Ирландском море? Антуанетту он никогда с тех пор не видел, рана давным-давно затянулась, а ее бегство позволило ему жениться на Шейле – святой женщине, возлюбленной, ставшей с течением времени самым надежным другом. Получилось так, что Морис оказал ему услугу, но в то время ни он сам, ни Фицджеральд этого не знали. Еще до прощальной вечеринки, на которую Деймон был приглашен, но не пошел, он получил письмо от Фицджеральда. Человек, некогда бывший его другом, писал:

«Прости меня. Я люблю тебя как брата, а я, поверь, не из тех, кто треплет слово «брат» всуе. Но удел всех братьев – предавать друг друга без зазрения совести. Вспомни хотя бы Каина. Будь счастлив. И надеюсь, когда встретимся в следующий раз, мы сможем обнять друг друга».

Что же, сегодня как раз и состоялась эта встреча, и если бы Деймон был человеком, который привык к подобному выражению чувств между мужчинами, то обязательно бы обнял своего старинного вероломного друга. Когда Морис придет завтра на ужин, можно будет напомнить ему об этом письме и обнять его.

К этому времени виски уже начало оказывать на него действие, окружающий мир стал погружаться в легкий туман, и Деймон, сам не зная почему, решил повторить одну строфу «Плаванья в Византию». Однако споткнувшись на первых словах и поняв, что забыл середину, он глупо хихикнул, но тут же, стараясь придать своему голосу величайшее достоинство, бросил бармену:

– Счет, пожалуйста.

Находясь «под воздействием винных паров», как когда-то выразился Морис, он забыл автоответчик на стойке бара. В этот момент он не думал ни о Заловски, ни о лейтенанте Шултере.

Деймону так и не представилось возможности обнять Фицджеральда. Развернув утром «Нью-Йорк таймс», он на первой странице увидел фотографию Мориса и рядом с ней заметку: «Умер Морис Фицджеральд, известный актер, чья карьера более сорока лет успешно развивалась на американской, а позже на английской сцене. С ним случился инфаркт в тот момент, когда он обедал в ресторане в обществе театрального продюсера мистера Натана Брауна. Мистер Фицджеральд потерял сознание, был доставлен в карете «скорой помощи» в больницу «Ленокс-Хилл» и там, не приходя в себя, умер».

Деймон, положив газету на стол рядом с кофейной чашкой, уставился невидящим взглядом на дом за окном на противоположной стороне улицы. Затем он склонил голову и прикрыл глаза ладонью.

Шейла, сидевшая за столом напротив Деймона, сразу поняла по выражению лица мужа, что случилось нечто весьма серьезное.

– В чем дело, Роджер? – встревоженно спросила она. – С тобой все в порядке? На тебе лица нет. Ты вдруг страшно побледнел.

– Морис умер сразу после нашей вчерашней встречи.